– А как же…

– Просто. Первым не задирайся, насмешек не спускай, бей сразу. И чтобы трупов мне не было.

– Это как? – недоумение у парня было таким искренним…

– Пойдёмте, юноша, покажу.

****

Удар, выпад, ещё один. Укромное место на берегу реки за оградой лагеря давно облюбовали любители нарушать указы. Теперь и капитан обосновался тут, третий час со шпагой в руке гоняя пополнение. Всё равно полковник просил сидеть тихо и на глаза начальству не попадаться. На очередном выпаде юнкер пропустил весьма болезненный – не для шкуры, а для самолюбия – укол, глухо зарычал, сверкнул глазами и кинулся в очередную атаку. Совершенно безумную, на опытный капитанский взгляд. Яков чуть повернулся, в последний момент пропустил юношу мимо себя и сделал короткий, неуловимый выпад. По идее клинок должен был несильно, но обидно шлёпнуть юнца по затылку плашмя. По идее – но сталь просвистела мимо, парень сумел с глухим рычанием уйти в перекат, развернулся и встал в позицию. Раздался одобрительный свист: с пикета в недалёком лесу скучающие часовые следили за учебной схваткой. Лесли бросил шпагу в ножны, улыбнулся и сказал:

– Хорошо, юноша.

Парень еле переводил дух. Его чёрные волосы упрямо торчали во все стороны

Во всяком случае, сразу парня не убьют. Школа у него есть, а горячность уйдёт с летами. Если у него будут эти лета. Серое нахмуренное небо ничего подобного не обещало.

В лагере глухо забил барабан.

– Обед, юнкер. Хватит на сегодня.

К лагерю вверх по склону вела извилистая, раскисшая от дождей тропинка.

– Скажите, капитан, а… – юноша споткнулся о корень, покачнулся, но устоял на ногах. – А кто в армии лучший…

– Лучший боец? – Яков усмехнулся. – Если на шпагах – то какой-нибудь аристократ голубых кровей при штабе командующего. Аристократам делать нечего, вот они и тренируются, учителей нанимают. А если просто так – то крестьянин с косой, когда поймает тебя на своём огороде.

На обед компания собралась в капитанской палатке: капитан, мастер-сержант, прапорщик Лоренцо – грустный и с исцарапанной мордой, стрелок Ганс, на правах исполняющего обязанности лейтенанта, Магда, присвоившая себе функции кашевара. Ну и новый юнкер, судорожно пытавшийся наесться кашей армейской обыкновенной. Магда, со всем её искусством, с трудом превратила её в съедобную. Едва-едва. Ветераны хмыкали, смотря на мучения молодого поколения.

– Привыкай, парень. Бывает и хуже.

– Да уж, окрестности армия подмела, как метлой, – бурчал мастер-сержант, работая челюстями. – На зимние квартиры пора. Ещё месяц на одном месте, и голодать будем.

А после обеда юнкер пропал. Вроде бы только что торчал здесь с удивлённым видом – и нет его. Явился через пару часов – взъерошенный, лохматый, но с улыбкой до ушей. Отловил Магду, протянул пару куриц и, отчаянно робея, попросил приготовить.

Как бы случайно проходивший мимо мастер-сержант оскалился до ушей и одобрительно хмыкнул:

– Ну ты даёшь, парень. А я уж думал, наши всю округу подмели. Прям Рейнеке-лис какой-то.

И тут парень резко, на каблуках, развернулся к сержанту. Его рука метнулась к эфесу шпаги, глаза сверкнули неподдельной яростью.

– Я вам не лис… – голос его напоминал глухое звериное рычание.

«Чего это он», – проходивший мимо капитан рванулся наперехват: юнкер явно намеревался опробовать капитанскую науку на его же сержанте. На его же единственном, неповторимом и совершенно незаменимом мастер-сержанте. Рванулся, но не успел: сардж с шутливой усмешкой поднял руки, улыбнулся и сказал:

– Ну хорошо, парень. Хорошо. Не лис так не лис… Рейнеке-не-Лис. – Окружающие добродушно хохотнули. Странная вспышка прошла, парень тряхнул головой, отпустил шпагу и засмеялся вместе со всеми.

Так и стал парень в роте «не-Лисом». Или «Рейнеке не-Лисом» – кличка к юнкеру приклеилась намертво. По лагерю то и дело слышалось: «Рейнеке, сегодня твоя очередь в караул» и так далее. Не-Лис освоился, стоял со всеми в караулах, осваивал хитрую науку прятаться от капитана, когда тот искал добровольцев поработать за писаря, бегал вместе с итальянцем Лоренцо в город. Даже пару дуэлей устроил, несмотря на строгий запрет. И куриц притаскивал ежедневно. Сержант, воспринявший это как вызов своему умению ставить караулы так, чтобы ни одна мышь не проскочила, пару дней гонял своих орлов в хвост и в гриву. Орлы клялись и божились, что мимо них мышь не проскакивала. А курицы были вкусные. В конце-концов, сержант плюнул, почесал бороду и пошел объяснять Рейнеке, что с начальством надо делиться. Объяснения были восприняты как должное, что несколько примирило старого вояку с вопиющим нарушением дисциплины. Так прошла пара недель. Капитан мотался то в штаб, то в город: выбивал жалование, зимнюю одежду, новости, приказы – хоть что-нибудь. Лужи по утру уже серебрились жалобно хрустевшим под сапогами ледком – шла зима, а ясности все не было. Полковник О`Рейли запил, заскучал и в конце-концов уволился из армии, заявив всем, что континент его достал, и он едет домой – в родную Дрогеду, в Ирландию. Розы выращивать. Его закадычный приятель и подполковник Джон Смит тоже остался один, плюнул и завербовался домой, в Англию – воевать за какой-то парламент. В островных делах Лесли мало что понимал, но от души помолился, чтобы друзья-приятели больше не встретились. Или хотя бы встретились на одной стороне. По лагерю шныряли какие-то подозрительные люди в штатских плащах, садились у костров, шептали прокуренными голосами заманчивые вещи. Один такой нарисовался в роте, присел к огоньку, заговорил вкрадчиво: «Не заскучали ли, господа?» Господин предлагал сбежать – во Фландрию, на испанскую службу. Там ещё воевали. «…Четыре талера, господа. И оплата регулярно, каждый месяц».

– Вот только месяцы там без команды из Мадрида не наступают, – хмыкнул мастер-сержант и показал Якову письмо от старого приятеля на испанской службе. Письмо, в шутку, было помечено пятьсот одиннадцатым января… Капитан всё понял правильно, вербовщик очень неудачно поскользнулся и начал обходить роту Лесли стороной.

Наконец, приказы пришли. Армию распускали – на зимние квартиры, поротно. Про жалование по-прежнему молчали, просто выдали бумагу с печатью: рота имеет право вольного постоя в… И послали с богом. Как всегда, как будто никакого мира и не было. Вот только… Вот только местом постоя назначили один хорошо известный роте монастырь, в котором они уже однажды побывали.

– Да, – медленно, с расстановкой проговорил сержант, недоверчиво глядя на штабную бумагу. – Приятно, конечно, когда старые друзья тебя не забывают. Но всё-таки… – тут старый вояка задумался, огладил бороду и задумчиво глянул на серое небо – будто хотел прочитать что-то между тяжёлых дождевых туч.

Капитан мог только согласиться: за всем этим явно виделась чья-то лапа. То есть рука – изящная тонкая рука в надушенной кружевной перчатке. У «бедной вдовы» на роту явно были какие-то свои виды. Конечно, графине Амалии рота раньше оказывала более чем серьёзные услуги в кое-каких делах, о которых лучше не рассказывать к ночи. И, по логике, могла рассчитывать на благодарность. Вот только с благодарностью у аристократов всегда было плохо.