Рис. 16. Границы по Рижскому договору

Статья вторая, касающаяся взаимного невмешательства во внутренние дела, включала фразу о “взаимном и полном уважении к государственному суверенитету”.^[337] Хотя это и не было сказано прямо, это можно было однозначно истолковать, что Польская Республика и Советская Россия признают друг друга де-факто и де-юре.

Договор о перемирии содержал условия и детали прекращения огня.^[338] Оно должно было наступить в полночь 18 октября 1920 года, когда советские войска отойдут примерно на пятнадцать километров к западу, для создания нейтральной полосы. После ратификации предварительных условий, не позднее 2 ноября, обе армии отойдут на свои новые позиции в темпе не менее двадцати километров в день. Смешанная комиссия будет контролировать отход, решать споры и обеспечивать сохранность собственности и сооружений в нейтральной зоне. Режим перемирия должен был длиться в первой фазе двадцать один день, если не будет прерван одной из сторон, с оповещением за сорок восемь часов, после чего будет автоматически продлеваться до момента подписания мирного договора, либо прекращен любой из сторон с оповещением за две недели. Эти подробности отражают желание поляков продолжать использовать свое военное преимущество, пока переговоры идут.

Дополнительное экономическое соглашение было составлено в форме секретного протокола.^[339] В нем Польша освобождалась от ответственности, вытекающей из ее участия в экономической жизни бывшей Российской Империи, в то же самое время получая право на часть резервов бывшего царского Государственного Банка. Было указано, что не оговоренный точно задаток в счет этой части должен был быть выплачен в виде золота, сырьевых материалов и лесных концессий. Советская Россия обязывалась возвратить всю движимую государственную собственность, произведения искусства, библиотеки, архивы, трофеи, конфискованные или вывезенные из Польши между 1772 и 1914 годами, и все промышленное оборудование и подвижной железнодорожный состав, реквизированные между 1914 и 1918 годами. Польша обязывалась гарантировать свободный транзит товаров между Советской республикой и Германией и Австрией.

Здесь важно отметить, что многие влиятельные фигуры в Польше и Советской России рассматривали эти соглашения от 12 октября 1920 года не только как предварительные, но как чисто временные меры, которые должны быть заменены другим, “более реалистичным” договором. Князь Сапега скептично отнесся к соглашению, составленному вопреки интересам Антанты, российского Белого движения, а также украинских и белорусских националистов. Как он сказал Домбскому: “Это Мы победители”. Он ожидал, что неизбежное падение большевистского режима сделает все подписанные соглашения недействительными.^[340] В России были люди, которые были согласны с его заключением, хотя, конечно, не с его доводами. Дмитрий Мануильский, подписавший соглашения от украинской стороны, называл их “бессмысленными”. Юлиан Мархлевский считал, что они превращают Польскую Республику в еще одну многонациональную империю, которая просуществует не дольше, чем империи кайзера или короля-императора после Брест-Литовска.^[341] Даже Ленин продолжал надеяться, что его перемена курса может скоро претерпеть обратный разворот. 9 октября он утверждал, что отныне Польша сможет удерживать свою власть на Окраинах только силой, что царское золото будет использовано только на возвращение долгов Антанте, и что военная ситуация может только улучшиться.^[342] Ленин выторговывал время. Несмотря на эти серьезные сомнения, соглашения были ратифицированы в надлежащие сроки, польским сеймом 22 октября, и Центральным Комитетом большевиков днем позже. Обмен ратифицированными документами произошел согласно плану в латвийском порту Лиепая (Либау) 2 ноября.

Несмотря на перемирие, польское главное командование продолжало поддерживать своих прежних союзников. На севере они поддерживали “Белорусскую Армию генерала Булак-Балаховича”, численностью в двенадцать тысяч человек. Эта армия первоначально была сформирована в районе Новгорода, чтобы воевать на стороне большевиков, потом перешла на сторону Юденича, прежде чем перейти на службу к полякам в 1919-м. В середине ноября Булак-Балахович покинул свое польское пристанище, захватил Мозырь и провозгласил “Свободную Белоруссию”. Вскоре он потерпел поражение от советской 12-й армии. К концу года остатки его армии пробились на польскую сторону, где были разоружены и интернированы. На юге было два формирования - так называемая “Третья армия” генерала Перемыкина и петлюровская “Украинская армия” генерала Павленко. Две дивизии Перемыкина - пехотная Бобошко и кавалерийская Трусова - состояли из набранных в Польше российских эмигрантов. Соглашение от 3 октября 1920 года о подчинении их польскому командованию до момента, когда они могут быть переведены в Крым, представляло собой один из немногих жестов сотрудничества между Пилсудским и Врангелем.^[343] 11 ноября новости с Перекопа заставили их совершить преждевременный поход на Украину. Им не удалось продвинуться далеко. Они столкнулись с “Красными казаками” из 14-й армии Уборевича, которым после их недавней кампании против Махно потребовалось не более двух недель, чтобы прогнать Перемыкина и петлюровцев обратно за Збруч.

Наконец 7 января 1921 года была переведена в состояние мирного отдыха, впервые за время своего существования. Впервые можно было с уверенностью сказать, что возобновление военных действий между Польшей и Советской Россией маловероятно.

Когда Домбский и Иоффе вновь встретились в Риге 14 ноября, Иоффе заявил ряд претензий. Польская армия продолжала поддерживать вооруженные акции против Советской России. Польские войска еще не полностью были отведены на линию прекращения огня, особенно на Волыни. Домбский не отвергал сути обвинений, но с усмешкой использовал аргументы, которые использовал сам Иоффе в октябре. Он тоже вынужден был считаться с “партией войны”, и все, что слишком сильно провоцировало Пилсудского, могло вылиться в зимнюю кампанию. Иоффе был не очень настойчив, тем более, что Врангель к этому времени был уже изгнан. Военный протокол был подписан, предписывая всем польским войскам придерживаться условий перемирия, но ни словом не упоминая формирования российских белых.^[344] Для уравновешивания, Домбский согласился сохранить расходы на содержание сахарных заводов в Шепетовке и еще в шести местах на Украине на текущем уровне, получив в обмен семьдесят процентов их продукции 1920-21 годов.^[345] Это весьма странное соглашение обретает смысл, когда понимаешь, что эти сахарные заводы находились в районе к востоку от Збруча, занятом Петлюрой. Соглашаясь на принятие их продукции от советских властей, Домбский молча и тактично соглашался на выдворение Петлюры с Украины.

Как и на польской стороне, советские военные были менее готовы принять мир, чем их политическое руководство. Как только Врангель был изгнан, советское Южное командование испытывало сильное искушение покарать всех, кого считали его пособниками. Они включали в эту категорию как румынов, которые позже дали убежище Махно, так и поляков, уже принявших у себя Перемыкина и Петлюру. Их тревогу основательно укрепил польско-французский военный договор от 18 февраля 1921 года и польско-румынский военный договор от 3 марта. Хотя эти договоры носили чисто оборонительный характер, трудно ожидать, чтобы Советы, в свете прошедших событий, в это верили. Если бы соображения чисто военного характера играли главную роль, ранней весной 1921 года советское Южное командование могло предпринять превентивную кампанию на Днестре.

В такой атмосфере мирные переговоры не могли продвигаться быстро. Теперь они были поручены полковнику Матушевскому из польского Главного Командования и Юлиану Ленскому от Польской Коммунистической Рабочей Партии, каждый из которых, похоже, играл на затягивание процесса и считался чем-то вроде “серого кардинала” в своей делегации. Как и в сентябре, публичные дебаты быстро зашли в тупик. Домбский и Иоффе встретились частным образом 29 ноября, чтобы предотвратить срыв переговоров. Все же, никакого видимого прогресса не было достигнуто до середины февраля, когда польский министр финансов Стечковский и Леонид Красин встретились в Риге. Впервые конкретная сумма в тридцать миллионов золотых рублей обсуждалась в связи с оговоренными советскими выплатами царского золота. 24 февраля был согласован ряд протоколов касающихся репатриации, продления срока предуведомления о выходе из перемирия с двадцати одного до сорока двух дней, и Смешанной пограничной комиссии.