Машина осталась за целый квартал оттуда. Я подходил к дому так осторожно, словно двигался в непроходимых джунглях под немигающим взглядом какого-нибудь очень голодного удава. Городской Маугли… кто знает, чего ждать от Шерхана, де-факто властителя Белого Дома?
Стена была высотой почти три метра — гладко обтёсанные куски гранита, очень плотно прилегающие друг к другу. Подумать только: в центре индустриального мегаполиса найден такой заборчик. Сомневаться в том, что со всех сторон этот участок улицы просматривается камерами, не приходилось. Проникать на запретную территорию в качестве обычного злоумышленника (вора, грабителя и т.п.) я не хочу: просто не желаю впутывать в это дело охрану. Я чувствую, Шеппарду нужно в этот раз как можно меньше шумихи. Клиент — слишком влиятельное лицо. А потому едем не как обычно, а по плану «Б». По старому, намеренно стёртому (не до конца, но я очень старался забыть) из памяти плану.
Я спокойно спрыгнул с ветки дерева, росшего на противоположной стороне улицы (там я всё это время сидел, рассматривая в бинокль крепость, которая меньше чем через три минуты будет моей), и размеренной походкой пошёл к наглухо запертым парадным воротам. Пока шёл, расстёгивал свою прозрачную рубашку и стягивал её с одного плеча. Штаны можно и не трогать: они и так словно нарисованы на моих узких бедрах. И держатся на одном честном слове… ну, и ещё кое на чём. Нажал на кнопку звонка возле неприметной на фоне ворот калитки. Подождал немного, придав своему лицу устало-чарующее выражение шлюхи, для которой это не первый и не последний вызов на эту ночь. Знаю-знаю, миокард, прекрасно знаю, как это выглядело. Огромные глаза подёрнуты сладострастной дымкой. В них бьётся такое желание, словно я хочу, чтобы меня поимел целый полк оголтелых солдат. Влажные губы призывно приоткрыты, намекая на всё остальное, что будет приоткрыто, если мне приоткроют дверь… ладно, хорошо, я замолкаю! Если бы ты тоже замолкал всякий раз, когда мне было больно, нам бы легче жилось вместе.
Электронный замок негромко щёлкнул, но никто не вышел меня встречать. Я догадался, что сейчас творится с охранником за непроницаемыми черными стёклами его будки, выразительно глянул прямо в объектив его камеры наблюдения и слегка облизнул губы. Так, едва уловимое движение… язык показался и тут же исчез. Но по не менее выразительным звукам я понял, что бедняге сейчас придется менять запачканные брюки.
Никем не останавливаемый, я пошёл по дорожке, выложенной ромбовидной плиткой, к парадным дверям особняка, без преувеличения косившего под настоящий дворец. К входу вели широкие ступени, заканчивавшиеся ещё одним охранником. Сейчас надо будет приложить несколько больше усилий, чем перед этим. Но только самую малость.
— Стоять! — в висок мне упёрлось холодное дуло. Я поднял голову, машинально откидывая длинные волосы назад, и встретился со злобным взглядом ражего детины в армейской форме. Его руки затряслись, едва он заглянул мне в глаза. Не говоря ни слова, я впечатал его в стену дома, прижавшись к нему на мгновение всем телом. Всего-навсего прикоснулся… то есть обжёг жаром ненависти, выданной за желание. И всё, он готов. Пистолет с глухим стуком выпал из ослабевших пальцев. Как же приятно осознавать свою власть над похотью любого, независимо от пола и ориентации… Откуда взялось это во мне? Или злодейски посаженное и взращённое на военной базе семечко порока. Или врождённое проклятье. Предпочитаю ломать голову над вопросами полегче.
Я в доме. Прошло даже меньше трёх минут, однако у меня всё равно мало времени. Подымаюсь на второй этаж (порядок расположения комнат я нашёл в Интернете и запомнил, ровно на одну ночь) и встаю перед дверью в спальню клиента. Здесь тоже повсюду камеры. Но какой телохранитель, обративший внимание на соблазнительного и очень хрупкого на вид мальчика по вызову, решит, что он — киллер? Люди предсказуемо глупы и доверчивы.
У двери дремлет ещё один охранник. Моих кошачьих шагов он, конечно же, не слышит.
— Привет, — шепчу я развязно прямо ему в ухо. — Можно мне дойти до рабочего места?
Через него пропустили 220 вольт. Очнулся от непрошеного сна и смотрит на меня, как на привидение. Потом смысл увиденного и услышанного до него доходит. Охранник расплывается в противной до воя ухмылочке, нагло раздевает меня взглядом и хрипит:
— Сначала проверю, нет ли при тебе оружия.
И слепому видно, что в карманах у меня ничегошеньки нет (у меня и карманов-то нет!). Всё равно этот тип сосредоточенно лапает меня за любые места, предпочитая те, что пониже, и наконец замечает наличие рюкзачка в одной руке.
— Что здесь?
— Только самое необходимое, — выдыхаю я ему в лицо, блестя глазами, и вытягиваю из рюкзака короткую плеть. — Хочешь попробовать на себе?
— О, да… — кажется, он готов меня сожрать прямо сейчас.
— Но только после хозяина, — я осторожно показал головой на дверь. — Чем быстрее он отпустит меня, тем быстрее я… — зная, что это подействует лучше всяких слов, я сжал его ногу между бедрами и тут же отпрянул. Он задохнулся от похоти и посторонился, пропуская к заветной цели. Взгляд мучительно жёг мне задницу ещё секунду, а потом дверь, к моему облегчению, захлопнулась.
*
Максимилиан Санктери, вопреки моим ожиданиям, не спал. Он сидел на кровати с лэптопом, и широкий дисплей, являвшийся единственным источником света в комнате, озарял его лицо. Прежде чем он осознал моё присутствие, я рассмотрел своего клиента. Я видел в Интернете фотографии. Но это, увиденное вживую… когда он не следил за собой, пребывая в полном одиночестве…
Впечатляющая внешность: глубокие чёрные глаза и волосы цвета спелой пшеницы. И это был ещё не самый большой контраст. Верхняя половина лица выдавала острый ум (ну ещё бы, иначе как бы ему удалось подчинить себе Белый Дом?), а нижняя — ужасающую по своей бесконтрольности развращённость. Эго у Максимилиана было не меньше, чем у королей Старого света. Да… он, должно быть, необычайно себя любил, иначе бы не произвёл впечатления человека, привыкшего ни в чём себе не отказывать.
На фото ему нельзя было дать больше сорока лет. Сейчас я понимал, что ему за пятьдесят… и что он прекрасно сохранился: истинный возраст выдавали только глаза. Их удивлённый взгляд, обратившийся на меня, был таким… таким… У меня просто все волоски на коже встали дыбом.
Пока я подходил к постели, Макс изучал меня с не меньшим интересом, чем я его. Что-то странное промелькнуло в его глазах вслед за удивлением, какое-то давнее воспоминание. А потом он произнес фразу, которую я меньше всего ожидал услышать:
— Ангел, вот ты и вернулся ко мне.
*
Что это должно было означать? Я не знаю. Я натянул на губы самую невинную улыбку, которую смог припомнить, подошёл к нему вплотную и прошептал:
— Я не знаю, о чём вы. Я вижу вас впервые. Однако если вы не хотите…
Он хотел. Молниеносно свалил меня на подушки и придавил собой. Похоже, моя непосредственная близость совершенно опьянила его. Во взгляде появилась пугающая смесь безумия, радости… похоти, смешанной с тоской и чем-то ещё. Больше ничего я разглядеть не успел: Макс ворвался мне в рот, сметая всё на своем пути, и почти заставил забыть о настоящей причине визита. Господи, я ненавидел секс по принуждению больше всего на свете! Для меня всегда было хуже смерти отдаваться какому-то очередному жирному волосатому козлу. Но он не был ни жирным, ни противным. Тело, что ко мне прижалось, отличалось силой, гибкостью и худобой… такое непросто оттолкнуть. И непонятно каким образом оно сумело пробудить во мне желание, велевшее рассудку умолкнуть. Но сердце… моё сердце ведь не подчиняется даже мне. Не сразу, но у него получилось взять все под контроль. А сначала…
Его резкие поцелуи испепеляли. Рвали меня на части и заставляли кричать. Кожа готова была стенать вместо меня… ногти впивались в ладони, сдерживая возбуждение, которое невозможно было удержать. И меня била мелкая дрожь, как в лихорадке, под действием его жгучих ласк… о да, ласкать он умел! В его руках я извивался, задыхающийся и ужасно беззащитный, как встарь… смутно понимая, что он блуждает губами в районе бёдер, почему-то голых, почему-то горящих… и совсем несопротивляющихся. Макс впился зубами мне в сосок, отвлекая внимание от жадных пальцев, уже добравшихся до попы и бесстыдно проникших в узкое, трепещущее отверстие… не могу припомнить, что они там могли забыть. Было больно… и как-то грязно приятно. Приятно?! Мне никогда раньше не было это приятно! Почему же? Ох, он просто… он… я не могу думать.
