========== 15. Ревность ==========
****** Часть 3 — Шаги к безумию ******
Прошло ещё две недели. Я наконец-то выписался из больницы. Рана в груди более-менее затянулась, швы сняли, вены в целости и сохранности (три тонких шрама не имеют для меня никакого значения), а домой меня сопровождает Шеп. Мы ещё не разговаривали с ним после моего неудавшегося самоубийства. Похоже, на свою голову, я дождался «счастливого» момента. Его голос сейчас — самое страшное, что можно придумать.
— Ангел, мне жаль, что всё так вышло.
— А мне — нет, — равнодушно возразил я. — Если бы я не получил в качестве задания Максимилиана, никогда бы не узнал… что меня можно не только хотеть.
— Ты не понял. Я искренне сожалею, что твой Ксавьер в списке смертников. Его ищут больше месяца, и сегодня я понял, почему безрезультатно. Однако теперь, когда ты выходишь на работу, всё максимально упрощается. Ты найдёшь Санктери, точнее, он сам к тебе придёт, и отдашь нам. Если не сможешь отдать, мы заберём его сами. Не переживай, помучаешься полгодика, пока ЦРУ не перепишет его наследство в госимущество. Потом его убьют и тебе сразу станет легче. Ну а потом, когда немного оправишься, я подберу тебе нового прелестного бойфренда из числа сыновей моих лучших друзей.
— Шеппард… — мой понизившийся голос не сулит ничего хорошего.
— А?
— Ты рехнулся говорить мне такие вещи. Рехнулся и хочешь, чтоб я с тобой подрался. Я подерусь. Разукрашу морду так, что родное начальство тебя не признает.
— Что?
— Закрой пасть. Чтоб я её тебе ногой не заткнул.
— Я просто хочу тебе помочь…
— Ты здорово поможешь, если не будешь изводить меня мерзостями. Это не смешно. И здорово напоминает продуманный садизм. Две недели вынашивал, да? Ты ведь отлично знаешь, что я не отдам Ксавьера никому. И принимать участие в его травле вы будете без меня.
— Ангел, но ведь…
— Ты отлично знаешь также и то, — резко перебил я, повышая голос, — что не сможешь меня заставить помогать вам ни просьбами, ни угрозами, ни уговорами, ни побоями. Жены, родителей или детей, с помощью которых можно было бы меня шантажировать, нет. А я сам ни пыток, ни смерти не боюсь.
— Как же с тобой трудно. Я всего лишь пытаюсь облегчить твоё дальнейшее существование без Кси. Ты ведь должен понимать, что его поймают всё равно, с тобой или без тебя. И твоё сопротивление действительности ничего в его судьбе не изменит.
— Я также понимаю, что со мной или без меня он всё равно будет ещё много раз обесчещен всеми, кому не лень будет вставить в него член, подло лишён наследства и убит.
— Если ты так трезво оцениваешь обстановку, то что же на самом деле собираешься предпринимать?
— А вот это тебя не касается. У офиса мы расстанемся. Ты останешься работать, а я поеду домой — есть, спать и слушать музыку.
— А ночью?
— Ночью… начнётся моя новая личная жизнь.
— Ты хоть осознаёшь, что рано или поздно, как бы я тебя ни покрывал, высшее начальство обо всём узнает? И тебя вздёрнут за предательство, гнусное запирательство, сотрудничество с врагом и противозаконные действия.
— И убить меня вызовешься, конечно, ты, Шеп. Это, должно быть, будет неимоверным наслаждением… почти таким же, как и трахать меня, — моя кривая улыбка сделала его в один миг чрезвычайно несчастным. Вся дородная фигура Хардинга сжалась, усохла и уменьшилась в размерах. И его джип, в котором мы ехали из больницы в город, тоже как будто уменьшился. А мне… всё фиолетово. Если сейчас на землю падёт Апокалипсис со всем Христовым воинством, я, пожалуй, их просто не замечу. Грандиозность этого знаменитейшего мирового катаклизма не идёт ни в какое сравнение с мощью вирусной армии, бесчинствующей в моей затуманенной антидепрессантами голове¹. Как же мне тошно… И абсолютно на всех насрать. Ксавьер… единственный человек, который меня не раздражает. Не может быть безразличен даже в полнейшей апатии. Просто бесконечно любимый. Предмет отчаянной тоски и беспокойства… вызывающий какое-то странно щекочущее тепло в груди и лёгкое пересыхание в горле. Да, образ неотделим от любви, а любовь местами неотделима от жжения в паху. Где ты прячешься, Кси? Успею ли я тебя спасти?! Проклятая служба, проклятые деньги, проклятая жадность, всех сгубившая… — Или нет?
— Что ж, мучить меня этим до самой моей смерти — это твоё законное право, малыш.
— Шеп, да сколько можно ревновать? Я никогда никому не буду принадлежать, об этом уже даже не смешно мечтать! Что касается Ксавьера Санктери… то просто не забудь: в день, когда вы его поймаете, ты лишишься меня.
— Попробуешь опять наложить на себя руки?
— О, нет… такого удовольствия тебе и всем нашим с Кси мучителям я не доставлю. Я не буду делать с собой ровным счётом ничего. Но повторяю: ты лишишься меня. А что конкретно со мной произойдёт, в сущности, неважно. Прилетят инопланетяне, сломаю шею, поскользнувшись в ванне, выпаду из окна, засмотревшись на звёзды, повар подсыплет мне в суп мышьяка… или чёрный депрессняк источит меня изнутри. Какой вариант тебе больше нравится? Мне лично — последний. Жизнь угаснет во мне сама, потому что без Ксавьера она мне не нужна. Она мне и так давно осточертела.
— Блядь, да почему ты такой?!
— Какой?
— Ну… такой! Не знаю. Невозможное соединение текучести, податливости и поглощаемости воды с холодной и безразличной твёрдостью металла.
— Знаешь, как это называется вместе? Твоя вода с металлом?
— Ну?..
— Ртуть, — я невесело улыбнулся и глянул в окошко. Меня слегка ослепили блики восходящего солнца в зеркальных окнах небоскрёба офиса. — Меркурий… Кажется, пора прощаться.
— Ты обещаешь быть осторожным и не делать глупостей?
— Нет, не обещаю. О первом вообще позабудь: какая на фиг осторожность, если я неуправляемый псих, а ты угрожаешь казнями, погонями и манипулированием?! А по поводу глупостей… смотря что ещё называется глупостями. Я обещаю только остаться в живых — мне это совершенно необходимо для того, чтобы вернуться и врезать тебе под дых, Шеп, — я чмокнул его в щёку и вышел из машины.
— Я люблю тебя, — беспомощно сказал Шеп, захлопывая дверцу.
— А я люблю его. Увидимся.
Я проследил за тем, как Хардинг порулил на верхний ярус автостоянки, а сам пошёл в подземную парковку. Там меня уже заждалась алая красавица «Ferrari» — подруга, никогда мне не изменявшая.
— Мы не виделись много дней, — с насмешливой нежностью произнёс я и провёл рукой по блестящему металлическому боку багажника. — Надеюсь, ты соскучилась не меньше меня.
Машина ответила довольным урчанием мотора и дважды мигнула задними фарами. И, кажется, сделала всё это без моей помощи… нет, бред. Галлюцинации. Съем-ка ещё таблеток, оставленных Марком, авось отпустит.
*
Пробок не было, дома я оказался уже через десять минут. Проезжая ворота, сразу углядел на пороге особняка Франциска: мой славный повар от избытка чувств только открывал и закрывал рот и даже с места сдвинуться не мог, чтобы подбежать и встретить меня.
— Привет, папуля, — радостно сказал я ему и слегка приобнял. — Ждал?
Он кивнул, сжал меня покрепче и почему-то расплакался.
— Я так скучал, Анжэ… разучился готовить за столько времени твои любимые блюда, которые запрещал врач. Правда, четыре дня назад, — он выдал мне свою виноватую фирменную улыбочку повара, спалившего ко всем чертям (да, было у нас и такое) целую сковороду королевской дичи, — тут такие дела случились… В общем. Я подкармливаю Фредди, поселившегося в гостевой комнате. Ну, той, ближайшей к твоей спальне.
— Что?! Ты пустил этого…
— Хороший мальчик, не понимаю, почему ты плохо к нему относи…
— Значит так. Повтори мне всё, что сказал, помедленнее и поподробнее, а то я что-то недопонял.
— Я… — Франциск запнулся под моим ледяным взглядом и с трудом выдавил, — ничего не готовил…
— И не ел, — с насмешливой заботливостью подсказал я.
— Да, и не ел. Только вот дня четыре-пять назад начал кормить Фредди…
