— В тот день, когда я приревновал тебя к детективу Мендесу, ты бросил мне в лицо, что правда может быть такой, что никогда и не подумаешь. И у меня было достаточно времени поразмыслить над твоими словами. А еще я поклялся найти того, кто сотворил это с тобой, — теперь его рука касается ворота моей пижамы, чуть прикрывающей уродливый шрам на шее, который сойдет еще не скоро. — Хотя в первые дни я был уверен, что виновного найти очень легко — стоит только посмотреть в зеркало.
— Я сам не сказал, — в наступившем молчании подаю голос. — Я тоже… я тогда хотел тебя и не хотел останавливаться, потому что запах и вообще… Так что, и мне достаточно посмотреть в зеркало, чтобы увидеть причину моего нахождения здесь.
— Но ведь был и кто-то третий. Не Тони Мендес, верно? Не случайный прохожий, не бармен, не извращенец в метро. Кто-то, кто испугал тебя. Тебя, готового за себя постоять и драться за все, что считаешь правильным, напугал так сильно, что ты решил носить с собой баллончик и шокер. Кто-то, чье имя невозможно назвать. Тебе легче было отдаться мне и умереть, чем признаться.
Набираю полную грудь воздуха, чтобы попросить прощения, но Колин решительно качает головой.
— И я начал искать. Твои телефонные контакты, записные книжки, странички в соцсетях, записи видеокамер возле дома, личные вещи. И ничего, Хави. Ни намека. Мой муж был почти затворником — не ходил на свидания, пересекался с альфами разве что в аэроклубе. Но там бдил и не подпускал неподходящих парней Шмидт. Капрал не помнил никого, кто бы проявлял к моему мужу интерес. В университете тоже все ровно. Разве что ты сопровождал на двойные свидания своего приятеля Луи. Ни одного подозрительного альфы в близком кругу, кроме навязанного мужа. Но меня ты никогда не боялся. Ненавидел — было за что, презирал — еще бы. Но не боялся. Никогда. Не станешь же искать среди членов семьи, верно? Это слишком невероятно и ненормально, чтобы о таком даже подумать.
Вздрагиваю и прикусываю губу. Дыши, Хави, твой муж не сказал пока ничего такого, от чего следовало бы так нервничать.
— Я был готов поверить, что не было никакого второго альфы, что просто слишком долгое пребывание рядом со мной расшатало твое здоровье и рецидив рано или поздно все равно бы произошел. А след от укуса — мой случайный поцелуй. Ночью, после волейбольного матча... Я сам не понял, как пришел к тебе в комнату, заснул и проснулся, обнимая тебя, обуреваемый более чем сильным желанием поставить метку.
Ахаю.
— Но я помнил о брачном контракте и чуднОм запрете. И хотел дать нам время. Хотел соблазнить своего мужа, чтобы его “да” было самой естественной вещью на свете. Если б я только знал тогда, что за ним стоит, — Колин опускает лицо в ладони. — Никогда не прощу твоим родителям.
— Они не догадывались...
— Я так не думаю, Хави, — в до сих пор сдержанном голосе мужа прорезается сталь. — Не тогда, когда один родитель заявляет, что ты просто любишь внимание к своей персоне и тебе скоро полегчает, а второй заявляется в больницу только через неделю, потрясая брачным контрактом, первым делом сообщая, что не собирается возвращать инве…
Он осекается.
— Он бы не стал возвращать тебе деньги, если бы я умер, — договариваю я за него, содрогаясь в душе от стыда и омерзения. — А заяви я, что ты принудил или… изнасиловал меня?..
Тогда, по договору… брак бы расторгался досрочно со всеми неустойками и моральными компенсациями. Вот такая незамысловатая схема. Закрываю глаза. Позор. Да, и мой муж не демонстрировал порядочности, идя на такую сделку, но предлагал прозрачные условия. И уж точно не ждал, что ему подсунут порченный товар, вроде меня. Только неопытный в отношениях с альфами омега, как я, и не подозревающий о моей болезни муж могли видеть в обязательном согласии на секс и гигантской сумме компенсации достаточную защиту своих интересов. Наверное, с точки зрения бизнеса, ради спасения фирмы и будущих поколений семьи не плохо пожертвовать тем, кто и так обречен. Что отец и сделал. Как же мерзко и больно... Я мог этого избежать, скажи мужу сразу о серьезности своей болезни. Будь я честнее с ним, все бы закончилось еще в апреле в день знакомства. Он бы, глядишь, и от брака отступился.
— Ни за что не отдам тебя им, — чувствую, как теплые пальцы гладят меня по щеке и мягко касаются повлажневших ресниц. — Ни родителям, ни твоему ублюдочному братцу. Они не заслуживают тебя.
Судорожно вздыхаю, и меня заключают в мягкий кокон объятий. Я слышу размеренный, сильный стук сердца своего альфы, ощущаю исходящую от мужа силу и уверенность и каким-то шестым чувством понимаю — он говорит правду. Не отпустит и не отдаст. И не хочу думать, почему.
— Себя из круга подозреваемых ты отбросил и поэтому осталась только семья?
— Я не подозреваемый — я виновный. И вину с себя за то, что ты тут оказался, воробышек, никогда не сниму. У меня было слишком много вечеров за стенами стерильного бокса, чтобы думать. О контракте. О том, почему ты, зная всё о своей болезни, и понимая, что рискуешь, все-таки сказал мне «да». Допустим, ты не мог отказаться от навязанной воли родителей. Но мы с тобой встречались до свадьбы и достаточно пробыли наедине, чтобы ты сказал «нет». Но как бы ты не хотел за время этих встреч меня покалечить и плеснуть ведро помоев в мою самодовольную физиономию, четкого отказа так и не прозвучало. Несмотря ни на что, ты был готов выйти за меня. Почему? Навряд ли потому, что я неотразимый сукин сын, а?
Фыркаю ему в пуговицы на рубашке. В принципе, если подумать… Не такая уж плохая версия. Колин размыкает объятия и вновь смотрит на меня слишком внимательно. Мне не отвести глаз.
— И дело не в наследстве деда, как я предполагал, не зная тебя так, как знаю сейчас. Осталась одна причина – «меньшее из зол». Но по сравнению с кем я был меньшим злом? Значит, только семья. Отец или брат. Но будь это Обри-старший, брачного договора бы не было. Вот тогда пазл начал сходиться: мне стал понятен твой затравленный взгляд на свадьбе, когда к тебе подсел Грэм, твои кошмары, в которых четко звучало его имя. Но раньше я думал, что ты зовешь единственного защитника, а не обличаешь своего сталкера. И записанный на видеокамеру близлежащей кофейни визит Грэма в «тот день» очень хорошо укладывался в твой отказ ответить, кто оставил след на твоей шее. Это ведь Грэм был “невероятной правдой, не имеющей ничего общего с моими подозрениями”?
— Доказательств нет, — шепчу, находясь в полном смятении от того, что тайны раскрыты, а я все еще жив. — И в полицию не пойду, мне никто не поверит.
— От этого насилие не перестает быть им. И достаточные для меня доказательства есть. Ты их видел на планшете.
— Я…я так и не понимаю, что это и откуда. И кто такой Фрэнки?
— С Фрэнки я тебя обязательно познакомлю. Он мой очень хороший друг.
— Ты отправил его следить за Грэмом? Он что, детектив?
— Нет, он геймер и аналитик от бога. Помнишь, мы не попали на совет компании?
Киваю. До сих пор, как вспомню вонь жутких розочек и мускусные ароматы отупевших от вожделения полицейских, мутит.
— Тем вечером я получил отчет о делах в «Обри Инкорпорейтед». Долго пытался вникнуть в цифры и понять, почему компания так быстро сдала свои позиции. Даже при самом бездарном управлении темп падения настораживал. Но на первый взгляд — отчеты верные. Поэтому я и обратился к другу с просьбой поискать ошибки в цифрах и заодно накопать информацию на человека, принявшего большую часть рискованных решений. Фрэнки раздобыл много чего, в том числе и оплаченные счета на членство в закрытом клубе, где любят клиентов… скажем так, с особенностями.
— И это… оттуда? — неверяще качаю головой.
— Да. Я и сам не ожидал, что поиск финансовых махинаций выведет твоего брата на чистую воду и подтвердит мои подозрения. Как увидел, еле сдержался, чтобы не разнести все здесь, в палате. Потому и ушел. Нужно было сделать кое-что важное. Оставить безнаказанным подонка, по какому-то недоразумению оказавшегося твоим братом, я не мог.
