— Что такое более-менее подходящий партнер?
— Вы знаете ответ на этот вопрос, — вздохнул Морстен.
Колин проглотил внезапно вставший в горле комок:
— Истинная пара в привычном понимании, да? Взаимное притяжение, самый приятный запах для обоих партнеров, различение нескольких нот в аромате, иногда стимуляция течки при контакте, — он говорил и мрачнел с каждым произнесенным словом.
— Хави говорил, что вы не чувствуете его запах, — сочувственно кивнул профессор, но Колину от этого стало только хуже. — Правда, он также говорил, что его влечет ваш. Меня насторожила эта односторонняя тяга. Но понять, это и в самом деле высокий уровень совместимости или лекарства Хави дали сбой от долгого применения, было невозможно. Поэтому я предложил вашему супругу постепенно отказываться от них и вести дневник наблюдений.
— Я ничего не замечал, — альфа опустил лицо в ладони и в очередной раз обозвал себя кретином.
— Когда Хави пришел ко мне, я предложил рассказать вам правду и попытаться подобрать препараты, которые могут продлить ему жизнь рядом с вами, но он воспротивился. И как я понимаю, не зря. Нельзя недооценивать интуицию омеги. Факты показали, что я ошибся. Вы ведь попытались поставить ему метку?
— Вы о черном волдыре? — Колину показалось, что воздух вокруг сгустился и стал едким.
— Да. Ваша слюна оказалась в ранке и она, пусть и не сразу, но запустила процесс отторжения. Хотя! Оральный секс, говорите…- доктор цепким взглядом впился в Сторма. — А ну, выкладывайте, чего не договорили?
— Хави… он пришел ко мне на работу с другим альфой в компании. И тогда же я заметил на шее этот след.
— И, как всякий альфа, приревновали и решили взять свое по праву? Проверить верность мужа, так сказать? Хорошенькое дело, — доктор вскочил и принялся расхаживать по кабинету. — Хватило же ума… Кто? Кто этот человек?
— Некто Антонио Мендес, детектив из полицейского департамента… — на этих словах доктор замер и затряс головой.
— Нет, мистер Сторм, этот след точно не мог оставить мой зять и отец моего внука. Тони прекрасно понимает, к чему могут привести такие поцелуи. Ищите, мистер Сторм. Ищите того, кто сделал это с вашим мужем. И убейте его, а я помогу спрятать труп.
— А как же самый очевидный подозреваемый? Защищаете родственника?
— Тони был женат на моем сыне, а у Микки был идентичный с Хави диагноз, разве что процент совместимости прилично больше. Так что, он не стал бы убивать крестного своего сына и единственного друга своего мужа.
— Был?
— Был. Но о моей семейной драме поговорим потом. Сейчас не тратьте время, если не хотите потерять Ксавьера. Это не рецидив, как я думал, это конфликт альфа-феромонов от двух носителей! Черт бы вас побрал со своей альфовской гордостью, счет на часы может пойти!.. — это Колин услышал уже за дверью кабинета. Доктор умчался по коридору, отдавая по мобильному краткие распоряжения.
…Сторм стоял у прозрачной пластиковой стены стерильного бокса и проклинал собственную ревность, эгоизм и самоуверенность. К телу Хави были подключены датчики, лицо было закрыто кислородной маской и сам парень казался еще более хрупким на фоне просторной больничной кровати, напоминавшей увеличенный кувез для недоношенных младенцев. Некстати вспомнился разговор в машине по пути из аэроклуба и Колин еле удержался, чтобы не стукнуть кулаком по тонкой перегородке из-за внезапно всплывшего в голове вопроса: «А как же он теперь получит лицензию пилота?»
— Ты сказал, что никуда от меня не денешься, — с какой-то отчаянной детской злостью прошептал он, не обращая внимания на то, что выглядит нелепо, а тот, кому обращены слова, не ответит.— Слышишь, Хави, только попробуй умереть. На том свете найду и… Не оставляй меня, воробышек. Дай мне шанс исправить все, что натворил.
====== Глава двадцать восьмая ======
Первые мгновения прихода в себя ничуть не походят на те, что показывают в сентиментальных теленовеллах. Меня никогда не встречал любящий и встревоженный взгляд единственного возлюбленного или заплаканные и постаревшие родители, уснувшие незадолго до моего пробуждения, а команда медиков не суетилась вокруг, стоило попытаться пошевелить рукой или снять маску. Всё было обыденно и прозаично. На этот раз в сознание меня возвращает совсем неромантичная потребность избавить организм от избытка жидкости. Противная боль в уретре понуждает вынырнуть из лекарственного забытья.
— Да чтоб тебя… — нащупываю введенную в пенис тонкую гибкую трубку. Катетер. Неудачно поставленный. Шипя от царапающего и жалящего дискомфорта, приоткрываю глаза. Выхватываю знакомую обстановку и сам не знаю, текут мои слезы из-за рези в мочеиспускательном канале или из-за понимания, что кошмарный сон, в котором я умер, оказался началом рецидива.
Тусклый, приглушенный свет ламп, отсутствие запахов, обилие матового и полупрозрачного белого пластика, футуристическая прозрачная дверь, за которой мне видна часть дезинфекционного шлюза, мерно пикающие над головой и в бортах кровати датчики, отсчитывающие дюжину малопонятных показателей — стерильный бокс, черт бы его побрал!
Луплю плохо слушающейся рукой по кнопке вызова персонала. Простейшее действие неожиданно отзывается болью в плече, а затем и шее — почему?.. Приподняться на локтях рассмотреть свое тело и вовсе не получается — на малейшую нагрузку оно молниеносно реагирует бешеным сердцебиением, холодным потом, звоном в ушах и привычной темнотой.
-… очень опрометчиво с вашей стороны, мистер Обри, — меня журит Чед, дюжий сорокапятилетний медбрат. Выученным за долгие годы движением он меняет подо мной испорченное постельное белье. — Вы бы кнопочку-то нажали и подождали меня тридцать секунд.
— Я не… — говорить с кислородной маской на лице очень неудобно, да и под укоряющим взглядом мне ничего не остается, как заткнуться и закрыть глаза. Да. Был неправ. Кнопочку нажать и лежать, пока не придут. Мы знакомы с этим бетой не первый год и всегда он — первый человек, кого я вижу после всех пережитых мной обострений болезни.
— Молчи, малёк, уж я-то знаю, как ты по мне соскучился и решил лично встретить, — продолжает он, обмывая мое тело смоченной водой губкой, а потом убирая лишнюю влагу салфетками. — Но профессор твои подвиги не одобрит. Хорошо, что сейчас только полпятого утра и у него сегодня дневная смена. А то было б нам с тобой несдобровать. Так, дружочек, потерпи немножко.
Я задерживаю дыхание, когда новую пластиковую трубку вводят в уретру. Мерзко и больно, но надо. Анализы должны быть стерильными.
— Умница, — хвалит он меня и с доброжелательной невозмутимостью продолжает приводить меня в порядок, рассказывая, что и зачем он сейчас делает и как должно отреагировать тело на эти манипуляции.
Пульс и давление, кожные и обонятельные пробы, кратковременная интоксикация феромонами, скорость ответа, титры совместимости, антитела, иммунный всплеск, побочный эффект, анализы, инъекции, плазмоферез… Знакомые слова, которые мы с Микки от скуки переиначивали то в детскую считалочку, то в пафосную греческую оду, то в ироничные лимерики, то в речитатив рэпа. Импровизации поднимали нам боевой дух и смешили Джереми Обри, который зачастую был нашим единственным слушателем. Теперь придется делать это самому. Нет ни Микки, ни деда. А еще Чед по привычке назвал меня мистером Обри… Почему-то прежняя фамилия вызвала желание немедленно поправить медбрата, но… Пока на лице кислородная маска, не больно-то и поспрашиваешь, сколько времени я тут пролежал. Ночь, неделю или еще дольше? Как знать, может, Чед прав, и я снова свободен? И это, собственно, логично. Зачем альфе больной омега? Сколько таких историй. Исключения вроде Тони и Микки на то и исключения, чтобы подтверждать правило. Стоит омеге оказаться прикованным к постели, как любящий и готовый носить на руках супруг или жених испарялся, говоря, что не готов, слишком тяжело и вообще, у него вся жизнь впереди. Папа от отца даже легкие недомогания скрывал, говорил, что омег слишком много и на любого больного найдется с десяток здоровых, сильных, молодых и не обремененных проблемами. Даже мой диагноз он максимально смягчил, и отец не знает правды. И вряд ли узнает. Ну, точно не от папы. Предков не будет среди моих посетителей.
