— Мне пора идти, сударь. Не провожайте, у пивницы ждёт охрана.
Разумная предосторожность, раз перед вами дочь богатого купца. Тем более — такая красивая. Андрей ощутил укол беспочвенной ревности. Маргита в обществе иных мужчин, несколько дней, нужных, чтобы вернуться в Нюрнберг...
Основа любви — доверие. Маргита доверила Молчану важное дело.
Молчан же продолжал ревновать. И почему-то не рассказал, что, скорее всего, видел один из разыскиваемых щитов несколько часов назад, в мнимо скромном доме рабби Бен-Бецалеля.
То ли щит, то ли зеркало.
Странные предметы.
Для католиков это были зеркала времён и пространств. Подобное зеркало использовал Мишель Нострадамус, чтобы показать Екатерине Медичи судьбу её сыновей. В ту ночь королева-мать увидела в тёмной глади три мужских силуэта, увенчанных королевскими коронами. А за ними — старую женщину в тёмном. Себя, видимо. Пережившую в открытом прорицателем будущем всех троих, успевших побывать королями Франции. Что ж, старший из них, Франциск II, уже сошёл в могилу, уступив трон брату, Карлу IX, болезненному и ценящему мужскую любовь выше женской. Никто не сомневался поэтому, что следующим королём станет Генрих, третий из сыновей Екатерины. Зеркало работало, что бы ни думать об этом...
Для рабби Бен-Бецалеля это были щиты, действенное орудие защиты. Семь щитов, поставленных, как рассказано в «Зогаре», смогут не просто показать погромщиков у стен Еврейского города, но и убить их. Плесни на щит кипяток либо расплавленную смолу, и покатятся по брусчатке мостовой воющие от боли ожогов люди, раздирая ногтями вздувающуюся красную кожу. Проведи царапину мечом... На уровне груди, уж примерься, сделай милость! О-вэй, что ж это таки делаться будет! Полетят на камни отрубленные неведомой силой головы и вздёрнутые за миг до этого в горделивом жесте руки. Словно косой по траве, правильно отбитой и наточенной. А захочешь, так и тише сделать можно. Найди мешающего тебе человечка, кольни щит иголочкой... Посмотри, как он упадёт, хватаясь холодеющими руками за вспыхнувшую болью грудь. Грудь, где, как надутый бурдюк, проколотый кинжалом, лопнуло сердце. Но вскрывать мёртвого осмеливаются только вероотступники, подобные Парацельсу, уже много лет горящему в аду...
— Осталось дождаться, пока дозреет седьмой щит. Последний, — Бен-Бецалель сказал это Джону Ди, впуская в дом вернувшегося Андрея. — И угроза погрома уйдёт в прошлое. Если же преступники не образумятся...
Рабби сделал выразительный жест, проведя оттопыренным большим пальцем по горлу.
— Что вы думаете делать с щитами дальше? Я имею в виду, когда они станут не нужны в Праге? Отправите в другой город, где могут пригодиться?
— Вы читаете мои мысли, молодой человек!
— В Польшу, к примеру, где много ваших соплеменников, — продолжил Молчан, серьёзно глядя на Бен-Бецалеля.
— О-вэй, — усмехнулся тихий школьный учитель. — Кто же оставит дорогую вещь рядом с московитом?
Андрей ответил Бен-Бецалелю понимающей улыбкой. Потом повернулся к Джону Ди.
— Сударь, темнеет. Надеюсь, вы достаточно поговорили...
— Да, нам пора, мы и так изрядно надоели нашему гостеприимному хозяину.
Мы. Ну-ну. Молчан, день проведший в пивнице «У чаши», не стал поправлять почтенного доктора. Просто помог ему закрепить на плечах плащ; раскланялся, улыбаясь, с рабби. И повёл Джона Ди домой, в съёмные комнаты трактира «Золотой грифон».
Узнав по дороге от доктора, не умевшего держать язык за зубами, много нового и интересного.
О том, что Иегуда-Лев Бен-Бецалель — замечательный алхимик, хоть и отрицает это. Вероятно, ему удалось-таки получить вожделенный философский камень, на деле — порошок, пригодный и для эликсира бессмертия, и для превращения металлов. Скажем, взять и превратить свинцовый брусок в золотой, представляете, юноша?
Тихий рабби использовал философский камень для иного. Сложная реакция, ход которой еврейский учитель, конечно же, скрыл от английского учёного, позволяла создавать, один за другим, магические щиты. Порошка, по словам Бен-Бецалеля, как раз хватило для семи опытов. Бедному еврею всегда и всё достаётся в обрез, не так ли? Андрей представил, как рабби говорит эти слова, а в больших тёмных глазах плавает ироническая усмешка.
А вот чего не узнал Молчан.
Как меняется лицо добродушного рабби, когда он остаётся наедине с самим собой и нет больше причин носить маску. И под небрежно остриженной и непричёсанной копной рыжих волос проявляется застывший лик смерти, холодной и неумолимой.
Хорошо умеющей анализировать.
Доктор Ди — умный ребёнок, ценящий сам процесс получения знаний. Осмеливающийся на предосудительные, а то и запретные опыты просто из любопытства, не осознавая последствий содеянного. Ему неинтересно, как Бен-Бецалель использует щиты; а вот как они растут в специальных медных тазах — это да...
Московит, ставший англичанином, — совершенно иной. С непроницаемыми голубыми глазами, выдающими только одно — что этому человеку есть что скрывать. Почему его заинтересовала дальнейшая судьба щитов? Уж в Англию они точно не будут переданы; просто потому, что иудеев изгнали с острова много веков назад.
Как волка ни корми... Московит, видимо, остался московитом, пусть и сменил хозяев. Да ещё вопрос — поменял или просто сделал вид?
После разгрома гнезда еретиков в Новгороде царь Иван воспылал особой злобой на сынов Израилевых, считая их виновными в зарождении ереси. Уж не был ли сегодняшний визит частью зловещего плана грозного правителя московитов?
Бен-Бецалель решил сейчас же написать в тихий городок на границе Литовского княжества и Руси. В Воложин, где находилась ешибот, иудейская духовная академия. Выводя пером слова предостережения, он проговаривал их для себя вслух, так что стало возможно уловить среди них нечто знакомое:
— Мумий... Терафим...
Надо бы поискать в словарях, что это означало.
Джон Ди проговорился Андрею тем вечером, что седьмой щит дозреет через пятнадцать дней, и это будет самый мощный из уже сделанных предметов, потому что туда Бен-Бецалель вложил весь оставшийся у него магический порошок.
Четырнадцать дней прошло.
Уже уехало письмо раввина в ешибот; уже купец Михаэль Колман получил известие от анонимного торгового партнёра из Праги, что товар будет получен на последней неделе ноября, и его необходимо срочно и лично забрать, во избежание убытков.
Тем днём в скромный дом тихого рабби проскользнула тёмная гибкая тень. Странный такой вор, даже не попытавшийся найти в бедном тесном помещении хоть что-то ценное. Незваный гость спрятался за плотным пологом, прикрывавшим дверь.
Убийца, никак, пожаловал? О-вэй!
Бедный рабби, появившийся на пороге собственного жилища, не менее бедного! Удар кинжалом в спину, и ты умрёшь, со всем своим изощрённым разумом, надеждами и далеко идущими планами.
Бен-Бецалель, не подозревая о притаившейся поблизости опасности, подошёл к пологу, откинул его с той стороны, где открывалась дверь. Подцепил пальцами плотно пригнанный кусок притолоки; достав что-то, зажал в кулаке.
И только после этого потянул на себя дверное кольцо.
Где же блеск стали? Где предсмертный хрип, где капли крови, разбрызгивающиеся по всей прихожей?
Дверь закрылась.
Гибкая тень через какое-то время отделилась от занавеси, тихо проскользнула в маленький двор с примороженной чахлой травой.
Исчезла, так никого и не потревожив.
На следующий день, как и обычно, рыжий и улыбающийся всем встречным Иегуда-Лев Бен-Бецалель шёл на работу в ешиву, изучать Мишну с правильными еврейскими мальчиками.
Андрей Молчан, проводив его добродушным взглядом, подождал, пока на и без того тихой улочке не станет ни одного прохожего, и, как вчера, проскользнул к дому рабби.
Что там, в тайнике за притолокой?
На аккуратной подушечке, мягкой и приятной на ощупь — бархатной, скорее всего, — лежал перстень с печаткой. На ней был искусно вырезан лев, пожирающий солнце. Красивый перстень, оценил Андрей, но очень странный для правоверного иудея, отрицающего любые изображения. Поэтому, видимо, Бен-Бецалель и не носил его на пальце. А быть может, боялся воров; где, как не в Еврейском городе, знали цену золоту.
