Закрыл крышку телефона, несколько секунд смотрел в пустоту, а потом смахнул со стола несколько фотографий. Раньше в это время она всегда была дома. Или ждала его с работы, или уже громко стонала под ним, когда он входил в ее горячее, идеальное тело. В какой момент он ее потерял? Или Кэт никогда ему и не принадлежала? Разве можно разлюбить человека за несколько дней? Или она не любила?

Идеальная, чувственная, до безумия красивая Кэт… с крошечными веснушками на ровном носу, светлыми прядями золотистых волос и зелеными кошачьими глазами. Она никогда не говорила ему о любви, никогда не злилась и не кричала, даже выставляя его вещи за дверь, она просто попросила его больше не звонить и не приходить ровным, спокойным голосом, словно отправила в магазин за хлебом. Точно так же потом она отвечала на все его звонки. Вот так просто: «Не звони и не приходи. Давай останемся друзьями. Ничего не получится. Прости».

Он и так знал, что ничего не получится, но когда потерял ее вдруг понял, что жизнь до этого имела какой-то смысл и насыщенность, не воняла только кровью и смертью.

Я уснула под утро. Ночью несколько раз набрала Ли, но та мне не ответила. Или обиделась, что я уехала, или слишком занята. Я несколько раз останавливала взгляд на тетради, которая светлым пятном выделялась на темной поверхности тумбочки, но так и не решилась взять ее в руки. Не знаю почему. Наверное, потому что теперь Данте не казался мне ненастоящим, эфемерным, придуманным воспаленной фантазией Аниты. Он стал реальным и самое страшное… сейчас я могла поверить, что он мог свести с ума любую женщину.

Я снова видела его глаза, когда он говорил мне о голодных хищниках. Они были так близко.

Красивые глаза, но я не прочла в них ровным счетом ничего. Скорее растворилась и пошла ко дну или взмыла очень высоко. Манящая голубая бездна, которая только на первый взгляд кажется светлой, а на самом деле там, за пределами, за самой атмосферой черная, мрачная Вселенная, его Вселенная. Мне почему-то казалось, что в этой бездне горячо и до дикости пусто, там можно потерять саму себя.

Будильник разбудил меня без двадцати семь, и я с трудом встала с постели.

Привычный ритуал сборов на работу, только сегодня полностью на «автопилоте». Такой разбитой я не чувствовала себя с того времени, как мы расстались с Алексом.

Моросил мелкий, противно-колючий дождь. Он падал за воротник жакета и усилился, пока я ждала такси. Черт, моя машина до завтрашнего дня в ремонте.

В моем кабинете пахло сыростью и канцелярским клеем. Я села в кресло и потерла виски кончиками пальцев. Мне срочно нужна чашка черного кофе, иначе я не проснусь. Между делом набрала Ли, но та снова не ответила. На автоответчике высвечивались три непрослушанных сообщения. В кабинет постучали, и дверь тихонько приоткрылась.

– Кэт, доброе утро, – я услышала голос Сью, секретарши мистера Хэндли.

Я подняла голову, чтобы поприветствовать ее, но, увидев, насколько она бледная и взволнованная, вдруг почувствовала, как неприятно засосало под ложечкой от предчувствия неприятностей.

– Привет. Мистер Хэндли хочет поговорить с тобой.

– Что-то случилось? – я положила сотовый в карман жакета и захлопнула крышку рабочего ноутбука. Запах клея стал еще навязчивей, или это все мои чувства обострились.

– У нас… – ее голос сорвался, – вчера утром нашли Веру Бероеву в парке, с порезанными венами. Она… она мертва, Кэт.

Мне показалось, что меня ударили в солнечное сплетение, на секунду стало нечем дышать. По спине моментально покатились капли холодного пота.

Через минуту я уже шла за Сьюзен по узкому школьному коридору к кабинету директора. Сейчас мне казалось, что здесь слишком тихо и только стук моих каблуков отдается эхом под высокими сводами белоснежных потолков. Через час начнется всеобщий хаос, но перед уроками всегда такая глухая тишина, как затишье перед бурей.

Вера Бероева… Вера… Я помнила это имя, но она не была моей пациенткой. Скорее всего, как и все учащиеся колледжа, пару раз приходила на встречу в обязательном порядке в начале года. Мое сердце билось глухо, внутри возникло неприятное чувство, осадок, какая-то гнетущая пустота. Я пока запрещала себе думать. Для этого я должна остаться одна.

Мистер Хэндли выглядел неважно. Всегда такой подтянутый, со строгим лицом и гладко зачесанными назад седыми волосами, он внушал какое-то подсознательное желание выпрямить спину, отвечать четко и ясно, как на уроке. Из тех людей, которых уважаешь и боишься одновременно.

Но сейчас у меня такого чувства не возникло. Мистер Хэндли был подавлен, он вежливо поздоровался, кивнул Сьюзен, и та покинула кабинет. Я придвинула стул и села напротив директора, краем глаза отмечая, что здесь сменили шторы, перекрасили стены. Давно я не заходила в его кабинет.

– Кэтрин, вы уже слышали, да?

– Да, Сьюзен только что мне рассказала.

Я бросила взгляд на глобус, извечно стоящий наверху стеклянного шкафа с книгами по педагогике.

– Мне звонили из ассоциации, интересовались вашей работой, всего лишь несколько минут назад.

Я медленно выдохнула. Это значило, что меня проверяли, но мне нечего опасаться, я свою работу выполняю хорошо. Впрочем, неудивительно, они должны были поинтересоваться.

– Запросили дело Веры Бероевой, ее личные записи посещений психолога за последние пару лет.

– Я вызывала ее к себе в начале года, как и всех других учеников из малообеспеченных семей, но Вера не была моим частым гостем, как Анита.

Я сама болезненно поморщилась, когда произнесла это имя.

– Вера – отличница, она всегда получала высокую стипендию и субсидии от самого комитета.

Я кивнула, видимо, это не все, что Хэндли хотел мне сообщить.

– Они приедут с проверкой, Кэтрин. Приведите все в полный порядок, я бы не хотел, чтобы у нас с вами были неприятности, а они могут быть. Второй случай суицида за месяц.

Я снова кивнула. В какой-то мере мы оба понимали, что проверки только начинаются и теперь наш колледж какое-то время будет под пристальным наблюдением NASP[1].

– У меня все в порядке, пусть приезжают в любое время.

– Я рад это слышать. Кэтрин.

Воцарилась пауза. Мистер Хэндли постукивал синим колпачком от шариковой ручки по столешнице. Нервничает.

– Кэтрин, мой сын встречался с Верой.

Эрик Хэндли учится в нашем колледже, довольно проблемный подросток, как это обычно и бывает у респектабельных родителей. Он доставил немало неприятностей мистеру Хэндли и его жене. Несколько раз был задержан полицией за драки и хулиганство. Когда-то я звонила Алексу, чтобы он помог выпустить Эрика под залог после очередной драки, в которой тот разбил нос продавцу магазина.

– Он вам об этом сам рассказал? – спросила я и посмотрела на директора, на то как он вдруг резко перестал стучать колпачком и медленно поправил указательным пальцем круглые очки на переносице.

– Нет. Мне об этом сказала мама Веры. Я склонен ей верить.

Я выжидала, иногда есть такие моменты, когда нужно держать паузу, чтобы оппонент раскрылся сам. Тот, кто делает «первый шаг» в разговоре, всегда дает большую фору собеседнику и материал для размышления.

– Она обвинила моего сына в том, что это он довел ее Веру до самоубийства.

Мистер Хэндли посмотрел в окно и сжал колпачок тонкими морщинистыми пальцами.

– Люди в порыве отчаяния говорят разные вещи, иногда очень болезненны. Это способ выплеснуть боль… – тихо сказала я. Для мистера Хэндли это вряд ли было утешением.

– Да… Возможно, вы правы, но… это мой сын, начнут интересоваться, разговаривать.

– Хотите, я поговорю с мамой девочки и выясню, что именно она знает?

Директор резко ко мне повернулся. Именно этого он и хотел. В любом случае я должна встретиться с родителями Веры.