– Гребаные ребусы.

После похмелья дико болела голова, отдавала пульсацией в затылке. Да, вчера он напился как свинья, до полной отключки. Мог бы – напился бы до комы. Потому что лишь вчера Алекс понял, что это конец. Ни тогда, когда она его выставила с вещами, ни тогда, когда посылала и мягко, и грубо, а именно вчера. Он увидел в ее глазах нечто такое, чего не было раньше – он увидел в них дружеское участие. Не ненависть, не раздражение, а именно полное безразличие. Отсутствие всякого интереса к нему, ожидание, что он уйдет. А еще опытным взглядом копа он отмечал, что в ней произошли перемены… он нюхом чуял другого мужчину. За версту.

Это даже не ревность, это полный проигрыш и осознание, что Кэт не вернется к нему никогда. Борьба окончена, и он проиграл.

Дверь кабинета приоткрылась и показалась кудрявая голова Ферни.

– Разгадываешь?

– Да, – Алекс откинулся на спинку кресла, – разгадываю.

– Мы получили списки за три последних месяца.

– Сколько?

– Всего шесть человек.

Ферни зашел в кабинет и придвинул стул к столу.

– Как думаешь, что это за слово?

– Не знаю, мать его! Не знаю. Я не учил гребаный итальянский. Этих треклятых букв может быть пятнадцать, десять. Да сколько угодно. Это может быть не одно слово, а предложение. И кто знает, каким образом он пришлет нам следующую букву и когда.

– Что с книгами? Когда будут у нас?

– Уже в дороге. Срочная доставка.

– Стеф пусть сразу несет ко мне.

– Думаешь, мы найдем ответы в книгах?

Алекс достал сигарету и с раздражением швырнул пустой пластиковый стакан в урну.

– Не знаю. Какая-то заумная дрянь, интересующая долбаных маньяков.

Ферни рассмеялся и подался вперед, опираясь руками о столешницу.

– Божественная комедия? Ну почему? Очень интересное произведение. Можно пофилосовствовать, разобраться во всех кругах Ада. Классика всех времен и народов.

– Ты читал? – Алекс снова посмотрел на буквы и поменял их местами, постукивая пинцетом по столу.

– Когда-то давно увлекался сатанизмом, роком и литературой соответствующей тематики. Попалась и данная книга.

– Именно тогда ты нашлепал пирсинг на теле и свои татуировки с черепами?

Ферни приподнял рукав водолазки. От запястья до локтя тянулась татуировка змеи, обвивающая три черепа, повторяющая замысловатые петли на руке.

– Ты про это? Да. Именно тогда. Кстати, помогало, когда я был желторотым новобранцем, меня швыряли из одного дерьма в другое и называли агентом под прикрытием.

– И сколько этих кругов? – Алекс поднес букву к глазам и поджал губы.

– Данте Алигьери утверждает, что десять.

Заславский вдруг резко подался вперед.

– Кто считает?

– Автор. Данте Алигьери.

– Меня преследует это проклятое имя.

Положил букву на столешницу и затянулся сигаретой.

– У Кэт кто-то появился.

– Поэтому ты вчера надрался, как свинья?

Алекс усмехнулся и нервно поправил волосы.

– Что там с Марини? Есть что-нибудь?

– Пока ничего. Мы пробили его передвижения за последнее время.

Ферни сложил руки на груди и отвел взгляд.

– Почему я не видел отчет? Ты выслал его мне? Когда вы проверили?

– Вчера вечером вели за ним наблюдение. Ничего особенного, Ал. Все в его стиле. Нам не на чем строить обвинение и задерживать его для допроса.

– Перешли мне отчет, Ферни. Может, я найду за что зацепиться. Я чувствую, что у него рыло в пушку. Интуитивно чувствую. Что там с незаконным ношением оружия или его закрытым клубом? После обыска есть что-то?

– Все чисто. Все документы и разрешения в порядке. К нему даже пожарные не докопаются и налоговая. Все идеально. Разве что натравить на него полицию нравов.

Ферни расхохотался, а Алекс нахмурился.

– Надо будет – натравлю. Нужна зацепка.

На стуле затарахтела рация.

– Перекресток пятой и шестой авеню. Заброшенная стройка. Труп женщины подвешен над потолком.

Копы переглянулись, и Ферни быстро откатил рукав на место.

– Твою мать!

– Поехали. Наш район.

– Они плодятся методом деления, эти уроды? Алекс подхватил куртку и выскочил из кабинета. Фернандес за ним.

Заславский вышел из машины, поправляя воротник куртки и поеживаясь от холода.

Почему места преступления так похожи? Всегда вызывают одинаковые эмоции. Щемящее чувство какой-то давящей тоски и депрессии. Он привык, но эмоции повторялись, как дежавю, каждый раз. Скручивание желудка перед тем, как он увидит жертву. Ожидание очередного лика смерти. Опергруппа уже окружила участок, оттесняя репортеров. В свете фонарей поблескивала желтая лента с черными полосками и надписью «вход воспрещен».

– Что у нас здесь? – спросил Заславский, доставая пачку сигарет.

Из недостроенного здания, пошатываясь, вышел один из полицейских, его вдруг скрутило пополам и вырвало на мокрый, блестящий асфальт. Алекс вспомнил свое первое дело… тогда его беспощадно рвало в туалете гостиницы, где они обнаружили зарезанного постояльца. После этого он видел вещи намного страшнее того преступления, но первый труп никто не забывает и свои эмоции тоже.

– Не для слабонервных, да? – Ферни поднырнул под ленту, догоняя Алекса и затягиваясь сигаретой.

– Эксперты здесь? – спросил Заславский.

– Будут с минуты на минуту.

– Что с трупом? Все так плохо?

– Просто дрянь, Алекс! Извращенная дрянь в стиле «Молчания ягнят». Идем. Сам увидишь.

Заславский направился к зданию, отшвырнул окурок щелчком покрасневших от холода пальцев. Внутри валялись пустые картонные коробки, пластиковые ящики, битые бутылки и куча всякого хлама. Не иначе, как пристанище бомжей или наркоманов. Они прошли вглубь здания, освещая путь фонариками. Мимо пробежало несколько крыс, попискивая и издавая противный скрежет по картонным ящикам. Отовсюду доносилось завывание в трубах и пустых комнатах недостроенной больницы.

– Осторожно, Заславский, тут крови, как на скотобойне. Свети наверх.

Заславский поднял фонарь.

– Бл**ь! Твою ж мать!

Вырвалось по-русски. Тело женщины висело на двух ржавых крюках, торчащих из арматуры. Их заостренные концы выступали из глазниц жертвы, кровь залила ее лицо и, стекая ручейками, обвивалась вокруг ног и капала на пол. Тело раскачивалось на ветру, как тряпичная кукла. Растрепанные длинные черные волосы то окутывали тело как саван, то снова развевались, взметнувшись к потолку. Поза трупа была неестественной – руки и ноги зафиксированы, как у Венеры на пресловутой картине. Скорее всего, леской или прозрачными нитками. Тело полностью обнажено и покрыто рваными ранами и порезами. Заславский несколько минут рассматривал труп.

– Проверили местность? Что-то нашли? – спросил он, продолжая осмотр. Постепенно внутренне успокаиваясь, усмиряя содержимое желудка и собственные нервы.

– Нашли ее вещи и документы.

– Значит, не бомжиха, – Алекс повернулся к Эштону – начальнику опергруппы, – что думаешь?

– Не знаю. Думаю, что когда ее там подвесили, она была еще жива. Видишь, сколько кровищи? Сукин сын притащил ее волоком, связанную. От стоянки ведет след прямо сюда. Потом он аккуратно раздел ее, там, у стены. Там же, видимо, ваял свое произведение искусства. Укладывал в позу, связывал руки и ноги. Но подвесить так высоко? Сопротивляющуюся, живую?

Заславский подошел к стене и посветил на нее фонарем. Потом на бетонный пол и снова на потолок. Прищурился, ощупал стену и выступы на ней, опустил фонарь и посмотрел на Эштона:

– Он к этому готовился. Там наверху балка. Он мог поднять жертву с помощью веревки до нужной высоты. Потом залез по выступам на стене и сам по этой балке подобрался к ней. Насадил на крюки, отвязал веревку и тем же способом спустился.

– Долбаный альпинист.

– Возможно, как раз имел специальное оснащение и физическую подготовку. В любом случае, он силен.

К ним подбежал молодой офицер:

– Проверили по докам – они принадлежат некой Анне Лизе Грассо.