Принято почитать нас за людей упорных, не ведающих конца надеждам, на деле же никто еще не поносил истину столь безнадежно, как мы. Для нас, иудеев, нет ничего более ненавистного, чем надежда. В неверии своем мы достигли крайнего предела, а надежда и неверие несовместны; посему мы ни на что не надеемся и на нас также надежда плоха. Из-за того, что Моисей несколько помедлил спуститься с горы, мы потеряли надежду на него и обратились к Аарону. Доказательство нашей неиссякаемой надежды видят в том, что мы столько веков ждем Мессию; однако мы Христа за Мессию не признали и не ожидаем, что встретим его в ином обличье. Мы твердим, что он явится, отнюдь не потому, что таковы наше желание и вера наша, но потому, что сие долгое ожидание помогает нам скрыть, что мы уподобились неверующему, который запевает псалом тринадцатый, а в сердце своем говорит: «Бога нет». Точно так же поступает тот, кто отвергает пришедшего и уповает на другого, коему прийти не должно. От подобных речей истощились сердца наши, и если поразмыслить — это и есть Quare,[28] из псалма второго, fremuerunt gentes, et populi meditati sunt inania… adversus Dominum, et adversus Christum ejus.[29] Стало быть, мы искони повторяем, что надеемся, дабы скрыть, что искони утратили надежду.

От закона Моисеева сохранили мы единственно имя и ссылаемся на имя сие и закон сей всякий раз, когда тщимся оправдать отступления, кои пригрезились талмудистам, жаждущим оспорить священное писание, превзойти его в прорицаниях, исказить его веления, перекроить совесть, подобно ткани, согласно покрою государства, приспособить свое безбожие к делам мирским и превратить его в бунтарскую политику, именуя себя с этой целью не сынами Израиля, а сынами века. Мы приняли закон Моисеев, но не сохранили его; ныне же мы его храним, но это уже не закон, а одно название его, пять букв, произносимых нами.

Я вынужден был поведать вам о том, чем мы были, дабы объяснить, чем стали, и показать, чем намереваемся стать в нынешние времена, когда весь шар земной мечется в бреду, охваченный жестокой лихорадкой, и не только еретики идут войной на католиков, но и сами католики истребляют друг друга в братоубийственной схватке. Протестанты Германии уже издавна почитают императора своего за еретика; на это подстрекает их христианнейший король, прикидываясь, будто сам чужд сей ереси и знать не знает, кто такие Кальвин и Лютер. Всем им противостоит король-католик, высоко держа в австрийском доме честь римских орлов. Голландцы, окрыленные удачливыми изменами, жаждут воздвигнуть монархию на своем предательстве, дабы обратиться из мятежных подданных великого короля Испании в равных ему соперников. Не довольствуясь тем, что они отобрали у него свои, голландские, земли, они простирают руки к его короне в столь дальних владениях, как Бразилия и Индия. Немало способствуем и мы успеху сих грабительских замыслов через посредство тех, кто, под личиной португальских христиан, трудится на рудниках, именуя себя вассалами испанского короля. Потентаты Италии (если не все, то большинство) дали приют французам в своих владениях, намекая, что выполняют-де тайную волю папы, приняв его молчаливую терпимость за motu proprio.[30] Король Франции обошел испанского монарха с помощью коварнейшей военной хитрости, ударив по нему, как из тяжелых орудий, всей своей; родней, притворившейся недовольными и беглецами, дабы на их поддержание и прокорм ушло бы все довольствие испанской армии. Где и когда это видано, чтоб одному королю против другого служили не ядра и снаряды, а зубы и челюсти родной матери и брата-наследника, объедающие чужой престол? Сей попрошайка не только хитер, но еще и опасен, как отрава. Будешь воевать с прихлебателем — сраму не оберешься! У нас есть синагоги в государствах всех упомянутых правителей, и мы — семя, из коего вырастают их раздоры. В Руане мы являем собой мошну, из коей Франция черпает злато для борьбы с Испанией, а Испания — для борьбы с Францией. В Испании же, скрывая под христианским платьем обрезанную плоть, мы помогаем монарху богатствами, кои храним в Амстердаме, сиречь в стране его врагов; оным же еще более желательно понудить нас мешкать с уплатой, нежели испанцам — заставить нас поспешить. Можно ли свершить более черное злодеяние, чем кормить и губить одними и теми же деньгами и пулей, и врагов и добиваться, чтобы тот, кому достались плоды сих замыслов, сам отдал их тому, кто оплатил их? То же самое мы делаем в Германии, Италии и Константинополе. А запутали мы сей клубок слепых и воинственных козней, без устали вплетая деньги каждой воюющей страны в военные планы ее главного противника; ибо мы подобны тому, кто под проценты ссужает деньгами незадачливого игрока, дабы проигрыш его от этого только возрос. Я не отрицаю, что монопанты являются владельцами игорных притонов Европы, что они поставляют карты и фишки и посредством колод и свечей высасывают из игроков все золото их и серебро, предоставляя им кричать, шуметь, губить себя и жаждать сквитаться с тем, кто ввел их в соблазн, ибо игорным притонам, где они нашли свой конец, нет и не будет конца. Посему мы можем сказать, что монопанты — точное подобие рыболовных крючков. Однако следует добавить, что они превосходят нас с самого начала в одном, будучи иудеями Нового завета, а мы — Ветхого; мы не верим, что пришествие Иисуса есть пришествие Мессии, они же верят, но пропускают его через свою совесть, и, стало быть, ему уж никогда не добраться ни до них, ни до их совести. Монопанты верят в Иерусалим злата и ценных камней (мы же, по словам некоего уважаемого автора, уповаем на него: «Auream et gemmatam Hierusalem expectabant»).[31]

Следовательно, мы с ними, отправляясь из различных истоков, идем к одной цели, а именно — покончить с христианством, коему мы всегда были врагами, а монопанты сделались таковыми ныне. Посему мы и решили собраться, дабы совместно обдумать наши хитроумные замыслы и коварные обманы.

Наша синагога признает, что золото и серебро суть поистине дети земли, кои сражаются с небесами не одной сотней рук, а теми бесчисленными руками, что их выкапывают, плавят, чеканят, собирают, пересчитывают, получают и воруют. Это два подземных демона, любезных всем живым существам; чем тучней металлы сии телом, тем сильней они духом. Нет такого сословия, которое бы их презирало, и ежели какой-то закон их осудит, всегда найдутся законники и толкователи законов, дабы их оправдать. Тот, кто гнушается выкапывать их из-под земли, чванится тем, что их копит; тот, кто из осмотрительности не хочет просить их у другого, угодливо кланяется, когда ему дают их; а тот, кто почитает за непосильный труд их зарабатывать, считает, что красть их проявление ловкости. Собирая их, можешь сколько угодно повторять риторически «не нужны они мне», что попросту означает «давай их сюда!», и коль правдивы слова: «я ничего ни от кого не получаю», то правдивы и другие: «потому, что все беру сам». Если б море сказало, что не трогает ни ручьев, ни источников для утоления жажды своей, это было бы ложью, ибо, вбирая в себя реки, их поглотившие, оно тем самым пьет из ручьев и источников. Так и великие мира сего лгут, когда говорят, что ничего не отнимают у нищих и бедняков, заглатывая богачей, кои пожирают бедняков и нищих. Исходя из сего, надлежит нацелить орудия корысти нашей на королей, республики и министров, во чревах коих все прочие создают лишь переполнение, каковое, вызванное нами, летаргией или апоплексией отзовется в головах. О том же, как вести наши боевые действия, первое слово скажут сеньоры монопанты.

Оные же, поспешив обсудить друг с дружкой свои плутни, решили, что Пакас Масо, самый языкастый и речистый из них, будет говорить за всех, что он и сделал в таких словах:

— Блага мирские всегда достаются тем, кто их домогается; счастье улыбается тому, кто хитер и дерзок. Корону и власть чаще отвоевывают и захватывают, нежели наследуют или получают за заслуги! Кто в данных обстоятельствах превосходит других бесчинствами, тот и оказывается самым заслуженным и не имеющим себе равных, и будет он возноситься все выше и выше, пока не найдется другой, кто еще успешнее станет творить злодеяния, ибо когда в дело замешано честолюбие, столкновения со справедливостью и честностью делают тиранов преступниками. Стоит тирану смягчить свой буйный нрав, как он тотчас же лишится престола, а ежели он хочет пребывать тираном, ему надлежит скрывать от чужого глаза явные признаки того, что он тиран. Пламя, охватившее дом, клубы дыма, что рвутся наружу, открыто взывают к воде, дабы она расправилась с ними. Пусть каждый возьмет из моей речи то, что сочтет наиболее для себя подходящее. Золотая монета — это Цирцея, сулящая неизбежное превращение всякому, кто к ней приблизится или воспылает страстью; и мы являемся тому verbi gratia.[32] Деньги — это скрытое ото всех божество, коему нигде не воздвигают алтарей, но повсеместно поклоняются втайне; храма у него нет, ибо оно проникает во все храмы. Богатство — это секта, единая для всех, куда стекаются духовные силы целого мира; а корысть — ересиарх, восхваляемый во всех политических речах и примиряющий самые крайние мнения и чувства. Мы же, узрев, что злато есть маг и кудесник, творящий величайшие чудеса, присягнули ему на верность и поклялись путеводной звездой, озаряющей наш горестный путь, и горестной судьбой нашей путеводной звезды, что не отклонимся от указанного ею румба. Это мы выполняем с таким искусством, что отвергаем злато, дабы завладеть им, и презираем его, дабы скопить поболе; лицемерию сему обучились мы у насоса, который заполняется благодаря своей пустоте, и тем, чего у него нет, притягивает то, что есть у других, засасывая это без труда. Мы можем сравнить себя с порохом, сим неприметным, мелким черным порошком, который обретает исполинскую силу и быстроту, будучи загнан в тесное пространство. Мы наносим рану прежде, чем до слуха долетит звук выстрела, и, подобно тому как, целясь, жмурим один глаз, будто подмигивая, не успеем мы и глазом мигнуть, как уже захватили то, на что нацелились. Наши дома — это стволы аркебуз, что заряжаются с дула, а стреляют из них, нажимая на курок. Поелику все эти присущие нам черты скрыты под обличьем и повадками, свойственными любому народу, нас почитает за своих любая секта и любая нация. Турку наши волосы кажутся тюрбаном, христианину — шляпой, мавру — феской, а вам ермолкой. Мы не зовемся и не желаем зваться королевством или республикой, и не знаем иного имени, кроме монопантов. Оставим прозвища королям и республикам и возьмем себе могущество, не рядясь в спесивые слова; пусть другие властвуют над миром, лишь бы нам властвовать над ними. Для столь возвышенной цели мы, кроме вас, не нашли людей, с коими могли бы вступить в равноправный союз на худшее и на лучшее, ибо нет нынче в Европе обманщиков искуснее нас. Вам только недостает нашей сноровки, чтоб довести Европу до полного разорения, и мы с готовностью научим вас, как занести туда некую заразу злее чумы через посредство адского состава, изготовленного нами, здесь присутствующими, на погибель христианам. Принимая во внимание, что противоядия делаются на яде гадюки (поскольку влага сия быстрее всех прочих и самым прямым путем попадает в сердце), мы, примешивая к нему весьма целительные вещества, извлеченные из лекарственных трав, которые благодаря этому мгновенно попадают в сердце и защищают его от яда, придумали противоядие сему противоядию: коль скоро добродетель и самопожертвование прямым путем устремляются в душу и сердце, надлежит отягчить их грузом пороков, мерзостей и заблуждений, кои вкупе с ними тотчас попадут в желанную цель. Ежели вы согласитесь войти в союз с нами, мы дадим вам точный рецепт, указав вес и количество составных частей, а также приведем к вам аптекарей, весьма искушенных в изготовлении снадобий, над которыми немало потели Данипе, Алкемиастос и я, причем источник сего пота крылся отнюдь не в лепешках с гадючьим ядом. Позвольте нашему Прагасу руководить вами, и вы останетесь иудеями, превратившись в то же время в монопантов.