Принц Оранский, раздосадованный такими речами, отнял у старца ножницы и сказал:

— Рим погиб, зато жива Венеция, хотя в свое время крала чужие земли не хуже, чем мы. Петля, о коей ты упомянул, чаще достается в удел неудачникам, чем ворам, и мир так устроен, что крупный вор посылает на виселицу мелкого. Тот, кто срезает кошельки, всегда зовется вором; тот же, кто присваивает провинции и королевства, от века зовется королем. Право монархов зиждется на трех словах: «Да здравствует победитель!». Ежели разложившийся труп порождает в самом себе жизнь, это явление естественное и не противное природе. Труп не сетует на червей, которые его пожирают, ибо сам дал им жизнь. Пусть каждый поостережется, как бы ему не сгнить и не породить собственных червей. Всему приходит конец, и малому быстрее, чем великому. Когда нас станет бояться тот, кто некогда жалел, наступит наш черед жалеть того, кого некогда боялись мы. Мне такая мена по вкусу. Уподобимся же, коли сможем, тем, кто был в свое время подобен нам. Все, что ты тут говорил, следует сохранить в тайне от королей Англии и Франции; и помни впредь, что изначальная помеха становится опорой, когда вырастает.

Говоря таким образом, кромсал он ножницами направо и налево, выстригая наудачу куски то побережий, то заливов, а потом соорудил из обрезков корону и возвел самого себя в бумажные короли.

Великий герцог Флорентийский, снискавший по вине семи букв в слове «великий» ненависть всех прочих потентатов, беседовал, запершись, со своим верным слугой, коему доверял самые сокровенные тайны. Речь шла о красе подвластных ему городов, о процветании государства, о торговле с Ливорно и о победах, одержанных его галерами. Заговорили наконец о блеске его рода, в жилах которого смешалась кровь всех монархов и коронованных особ Европы, ибо благодаря многократным союзам с Францией герцог насчитывал среди своих родичей по материнской линии и королей-католиков, и христианнейшего короля, и монарха Великобритании.

За подведением сих итогов застиг их Час, и слуга, побуждаемый им, сказал: «Государь! ваше высочество, выйдя из горожан, достигло герцогского трона: „memento homo“. Пока о вашей светлости говорили как о властителе, не было никого вас богаче; нынче же, когда говорят тесте королей и зяте императоров, „pulvis es“,[11] а ежели вам на долю выпадет счастье стать тестем французской ветви да услышать проклятия сватов, in pulverem reverteris».[12] Государство ваше процветает, города прекрасны, порты богаты, галеры победоносны, родня сиятельна, власть, судя по всему, не ниже королевской: однако бросились мне в глаза пятна, кои омрачают и ослабляют блеск сей власти, а именно: память, которую хранят вассалы ваши о временах, когда они были вам ровней; республика Лукка, что торчит, как бельмо на глазу; крепости Тосканы, кои находятся в руках короля Испании; и добавка «великий» к «герцогу», на зависть всем соседям. Герцог, дотоле не замечавший таковых недостатков, спросил:

— Как же вытравить сии пятна? На что слуга ответствовал:

— Вытравить их невозможно, ибо лепятся они столь близко одно к другому, что потребно будет вырезать целый лоскут; а способ сей вовсе негоден, ибо лучше уж ходить в пятнах, нежели в лохмотьях, и коль скоро пятна таковы, что вывести их можно, только отрезая лоскут, у вас вскорости не останется ни единого лоскутка и ваша, светлость сама разлезется на лоскутья. Скажу еще, что пятна сии надлежит загонять вглубь, а не счищать с поверхности. Посему используйте, ваше высочество, собственные слюни и посасывайте эти пятна натощак; а чем понапрасну расходовать деньги на приданое для королев, потратьте-ка их лучше на покупку затычек для соседских ушей, дабы не слышно им было, как вы разделываетесь с пятнами.

Некий алхимик, столь жалкого вида, будто плоть его подвергли перегонке, а одежду испепелили, вцепился в другого бедолагу у дверей угольщика и твердил ему:

— Я спагирический философ и алхимик, знакомый с тайными силами минералов; по милости господней проник я в секрет философского камня, источника жизни и бесконечно воспроизводимой трансцендентной трансмутации; порошок, извлеченный из сего камня, служит мне для превращения ртути, железа, свинца, олова и серебра в золото более высокой пробы и куда более ценное, нежели добытое обычным путем. Я творю золото из трав, из яичной скорлупы, из волос, из человеческой крови и мочи и из всякого мусора; трачу я на это немного времени и самую ничтожную толику денег. Я никому не осмеливаюсь открыться, ибо как только известие сие дойдет до слуха властителей, они заточат меня в тюрьму, дабы не тратиться более на морские походы в Индию и показать кукиш тамошним золотым россыпям и другой кукиш Востоку. Вижу, что ваша милость — человек рассудительный, благородный и почтенный; посему я и решился доверить вам столь важную и редкостную тайну. Ознакомившись с ней, вы через день-другой будете голову ломать, куда бы деть свои миллионы!

Бедняга глядел на него с жалкой собачьей преданностью, ибо воспылал столь неутолимой страстью к несметным миллионам, ему обещанным, что пальцы у него ходили ходуном, будто пересчитывая денежки, а завидущие глаза вытаращились во всю ширь. Мысленно он уже понаделал немало золотых брусков из сковородок, жаровен, котелков и подсвечников.

Он спросил алхимика, сколько ему потребуется денег, чтобы приступить к делу. Тот ответил, что потребуется всего ничего: шестисот реалов с лихвой достанет, чтоб позолотить и посеребрить вселенную, и большая часть денег этих уйдет на реторты и тигли. Самый же эликсир, животворная душа золота, ничего не стоит, его найдешь бесплатно, где только захочешь, а на уголь не надобно и гроша ломаного, ибо с помощью извести и навоза можно и возгонять, и переваривать, и сепарировать, и ректифицировать, и заставить циркулировать. И дабы доказать, что он не попусту болтает, он готов хоть сейчас проделать это все на дому у собеседника, в его присутствии, и требует лишь одного — сохранения тайны.

Меж тем угольщик, слушая его брехню, кипел от злости оттого, что алхимик норовил обойтись без угля.

На этом застиг их Час, и угольщик, черный от угольной пыли и насквозь провонявший адской кухней, набросился на алхимика и заорал:

— Бездельник, враль, жулик, зачем ты водишь за нос хорошего человека, суля ему золотые горы?

Алхимик тоже распалился и крикнул угольщику, чтоб сам не врал, но глазом не успел моргнуть, как получил от того затрещину. Завязалась потасовка, и алхимику так досталось, что нос у него налился огнем, будто реторта. Простофиля же не разнимал драчунов, боясь перепачкаться в саже да копоти, а они так крепко вцепились друг в друга, что и не разобрать было, кто из них угольщик и кто кого выкрасил в черный цвет. Прохожие наконец сумели их унять; посмотришь на них — закоптели оба, как соборные гасила или словно их свечными щипцами отделали.

Угольщик сказал:

— Этот грязный мошенник хвалится, будто научился добывать золото из дерьма и старого железа, а сам гол как сокол, ни кожи ни рожи. Мне подобные птицы знакомы, сосед мой пострадал от такого же загребалы, который целый месяц заставлял его покупать у меня уголь, пока не выманил из него тысячу дукатов, и все сулил, что обратит уголь в золото, а обратил в дым да пепел и ободрал беднягу как липку.

— Поганый ты пес, — ответил алхимик, — я свое слово сдержу. А ежели ты добываешь золото и серебро из камней, которыми торгуешь заместо угля, из земли и дерьма, которыми их присыпаешь, да из ловких проделок с весами, почему мне не добыть золота с помощью Ars magna,[13] Арно, Гебера, Авиценны, Мориено, Роже, Гермеса, Теофраста, Вистадия, Эвонима, Кроллия, Либавия и Гермесовой «Смарагдовой таблицы»?