И боронила ты,
И хвалила ты,
И бранила ты…
Сколько жизней захоронила ты,
Сколько жизней и сохранила ты —
Много зерен здесь перемолото.
Так-то, Вологда,
Белая Вологда!
1933
Деревья{38}
"Как ваше здоровье,— спросил я,— деревья?"
Деревья молчали вначале.
Скучали? Презреньем встречали?
Едва ли.
Они тосковали.
Вдруг скрипнула ива:
"Здорова!"
И сосны ворчливо:
"Мы живы!"
И тут зашумели и справа и слева
Деревья, качаясь от скорби и гнева:
"Твои непонятны нам мысли!"
— "Скажи откровенно, в каком это смысле
Ты задал вопрос?"
— "Расскажи нам про это!"
— "Здоровы ль? Какого ты хочешь ответа?"
— "Ты хочешь рубить? Но кому мы помеха?"
— "Есть люди, которым рубить нас — потеха!"
— "Иные же древообделочным цехом
Считают весь мир. Но имеют ли право?"
— "Стыдись! Незаконная это расправа!" —
Вскричала крушина, гнила и корява.
Но этой старухе ответил со смехом:
"Ты мхом и грибком обросла, точно мехом,
И вовсе ты зря беспокоишься, право!
Спокойно земные посасывай соки,
О древнее, ветхое, сонное древо!
Твое червоточиной тронуто чрево.
Есть более молоды, стройны, высоки
Деревья!"
И те, что молчали вначале,
Теперь закричали в припадке печали:
— "Как нас величали!"
— "Под нами венчали!"
— "Венчали венцами!"
— "Любили сердцами!"
— "Ах, вам не удастся в древесную массу
Нас всех превратить!"
И от скорби затрясся
Весь лес. И еловые лапы хлестали.
Как белые осы, пушинки летали…
Восстали!
Восстали деревья!
Но крикнул тогда я:
"Вас всех обманула старуха седая!
Ее червоточиной тронуто чрево.
Послушай, береза, о белая дева,
Сосна, что гордишься своей прямотою,
Осина, обиженная клеветою,—
Послушайте все вы! Дика ваша злоба.
Вы наши друзья с колыбели до гроба,
От люльки друзья, чье качанье нам любо
В еловом тепле пятистенного сруба,
До гроба, что ждет нас, сколоченный грубо.
Венцы, на которые ставится зданье.
Венки на гуляньях и веники в бане.
Кресты, что стоят на глухих перекрестках,—
Зеленая плесень осела на досках.
Язычник из дерева идола тешет,
Коньком деревянным дитя себя тешит.
Повсюду ты, дерево! В дружбе ты с нами.
Ты, нас согревая, бросаешься в пламя,
Ты нас одаряешь своими плодами…
Но разве владеем мы только садами?
В хрустальные вазы поставлены розы,
Но слышите свист — это дикие лозы
В руках у жестокости свищут зловеще.
Всё это весьма непохожие вещи.
Кому же и ведать об этом? Не мне ли?
Вы часто, деревья, в печах пламенели,
Но, вам я сказать без смущенья осмелюсь,
И сам я горел, чтоб другие согрелись!
И я топором был под корень подрублен.
Но не был погублен, я не был погублен!
И сам я летел оперенной стрелою.
Я знаю грядущее, помню былое!"
Сказали деревья:
"Ты должен бояться,
Что люди, прислушавшись, станут смеяться,
Как ласково ты побеседовал с нами,
О ты, одержимый волшебными снами!"
Запели деревья:
"Мы это оценим!
Ты с нами хорош. Мы тебе не изменим.
Мы примем тебя в хоровод шелестящий,
О ты, на деревья с любовью глядящий!"
Так пели деревья, вершины вздымая,
Желанья и мысли мои понимая.
Так пели деревья, ветвями качая,
О чем-то еще рассказать обещая.
1934
В мире сорных трав…{39}
За горизонтом,
В мире сорных трав,
Где блещут солонцовые плешины,
Лежат ничком старинные машины.
Старинные…
Сказавши так, я прав.
Агрикультура знает много тайн.