* Очевидно, здесь также обыгрывается образное выражение «лебединая песня». – прим. перев.

«Чудеса додо» – это одна из нескольких книг, составляющих целую серию, где говорится о некой леди из Австрии, которая пытается выдавать себя за выдающуюся и изысканную особу в среде английского джентри – что, конечно, всякий раз заставляет её глупо выглядеть. Вполне предсказуемо, что автором серии книг был питающий страсть к гольфу член клуба «Bath Club», который удостоился чести быть упомянутым несколько раз в английской энциклопедии «Кто есть кто». (Любезно предоставлено президентом и членами совета Гарвардского колледжа.)

ние местных властей к вероятности исчезновения популяции диких уток на некоторых водоёмах в Нью-Гемпшире. Говорящее название «Последуют ли утки за додо?» задаёт тексту предостерегающий тон, прилагаемая карикатура закрепляет это ощущение, а дальше следует несколько страниц, на которых додо больше не упоминается.Все знают, что он вымер, как динозавры. И все знают, что, в отличие от динозавров, он был истреблён из-за деятельности человека. Такого рода принцип применим к вышедшей в свет в 1936 г. толстенной книге Вильялмура Стефансона «Приключения по ошибке», которая начинается с довольно резкого заявления: «Говорят, что Бэкон рассмотрел весь объём знаний в пределах своей компетенции. Но науки сегодняшнего дня настолько многочисленны и сложны, что их единый бэконианский обзор уже невозможен, и из-за того, что наш интеллектуальный горизонт сузился до части целого поля, возникают извращения в мышлении и действии».8 Данная книга – это ещё одна попытка раскрыть новый метод, который стандартизировал бы современное знание в едином ключе. Даже когда Стефансон прикладывает усилия к достижению этой благородной и высокой цели, он признаёт: вскоре мы поймём, что «в этих областях, помимо всего прочего, факты, общепринятые с дюжину лет назад, сегодня превратились в ошибки, уже ставшие фольклором. Вы стандартизируете знание, но, пока вы весь в работе, само знание изменяется».Третья глава работы Стефансона посвящена интересной реинкарнации предыдущих подходов к знанию. Он утверждает, что «мы предлагаем доказательства того, что исследование может оставаться достоверным после того, как открыт последний остров». Разговор умело подводится к перечислению случаев, когда исследователи иных эпох изменили восприятие и нашего непосредственного окружения, и мира, в котором мы живём, в целом. И как же называется эта глава? Всё правильно, вы угадали. «Составят ли исследователи компанию додо?», без всякой прочей информации, позволяющей понять, какой смысл вложен в эту метафору.В 1940 г. английский популяризатор Дарвина Джулиан Хаксли собрал некоторые из своих очерков в виде книги «Человек, оставшийся один». «Я пишу эти строки в подвальном бомбоубежище Лондонского зоопарка, под

На этой карикатуре 1935 г. додо играет одну из своих символических ролей.(Иллюстрация появилась в брошюре, изданной Национальной ассоциацией Одюбоновских обществ, Нью-Йорк, 1935 г.)

звуки стрельбы орудий ПВО, доносящиеся снаружи, и струнного квартета Холста, играющего прекрасные «Сокровенные голоса» Сибелиуса по радио в помещении», – читаем мы в первом предложении.9 Здесь пример ещё больше относится к сути дела, потому что Хаксли начинает с того, что прямо в предисловии сообщает нам о теме своих очерков: «Они были написаны в тот странный, беспокойный и неопределённый период, когда угасала эпоха, но многие из нас отказывались взглянуть в глаза опасности её исчезновения». Начинает возникать тема дронта: «Если после войны цивилизация должна воссоздаваться заново, она может это сделать, основываясь исключительно на том, что из-за отсутствия лучшего слова нам стоит называть социальной перспективой», поскольку «если мы победим, цивилизация не будет в безопасности. Спасти её можно будет лишь в том случае, если она сможет преобразовать саму себя, чтобы преодолеть страх незащищённости, разочарование или отчаяние». Нам следует адаптироваться и менять наши стратегии ради выживания. Иначе мы пойдём по пути додо – по крайней мере, если предадимся наивным мыслям, исходящим исключительно из наших собственных желаний, которые были допустимы лишь в то недолгое время, когда разрушения, причинённые бушующей войной и казавшиеся неизбежными, заставляли казаться весьма реальной перспективу скорого обретения почвы для построения цивилизации с чистого листа.Читая Хаксли сейчас, после того, как война давно закончилась, мы знаем, что мы не адаптировались, не меняли своей тактики, по-прежнему сталкиваемся с всё возрастающим прессингом расстройства и отчаяния, и мы по-прежнему можем шагнуть на путь додо. И мы можем в полной мере понять суть метафоры, едва столкнёмся с ней.«Путь додо» – это название главы 8. Затрагивая тему вымирания видов, Хаксли пишет: «Некоторые виды исчезли навсегда: это додо и пустынник, квагга, тур, странствующий голубь и бескрылая гагарка. Это невосполнимые потери: человек может уничтожить вид, но он не может восстановить его».Хаксли ненадолго задерживается на этом утверждении, чтобы упомянуть одну интересную подробность:

Возможно, не стоит утверждать, что в большинстве случаев мы не может восстановить их; в последние десять лет немцы создали «синтетического» тура, форму, возрождённую путём скрещивания самых примитивных пород домашнего крупного рогатого скота и отбора тех типов, которые обликом больше всего напоминают исходный дикий вид. Они вернули к жизни туров, которые, говорят, почти так же свирепы, как их прототипы. Однако такой повторный синтез возможен только для дикого вида, который оставил домашних потомков: биолог, который предпримет попытку создать нового додо из голубя или вернуть к жизни кваггу, используя имеющееся поголовье зебр и лошадей, должен быть смелым человеком.10*

Однако после этих вводных утверждений додо исчезает из поля зрения, хотя тематика работы Хаксли достаточно разнообразна: она проливает свет на такие подробности, как «коршун был основным падальщиком средневекового Лондона; сейчас в Британии осталось меньше дюжины экземпляров» и «когда-то лев водился в некоторых местах Европы и был распространён по всему востоку; теперь, за исключением маленькой области в Индии, его распространение ограничено Африкой». Ненормальная птица была призвана исполнить свой литературный долг в качестве символа, который говорит сам за себя. Додо подготовил нас к восприятию основных идей очерка и завладел нашим интересом, промелькнув в своём патетическом полёте перед глазами людей. И сейчас, когда он оказал нам свои неизменно востребованные услуги, мы отсылаем его обратно, пребывать дальше во мраке в роли торговой марки. Считается, что символизм помогает нашим притчам, но ему суждено всегда пребывать в тени.

Если говорить о символизме, то есть один последний вопрос, касающийся додо, который нам следует рассмотреть прежде, чем закроем эту тему.Вы когда-нибудь слышали об интеллектуальном империализме? Додо – это прекрасная притча, позволяющая понять, что это означает.Глубокое воздействие, оказанное последовательными волнами европейской колонизации на туземных животных и растения Маврикия, красочно иллюстрируется отрывком из «Острова додо» сэра Франка Светтенхама, вышедшего в свет в 1912 г. Когда этот джентльмен берётся за описание пейзажей, открывающихся с дорог на Маврикии, перед нашими глазами разворачивается длинный список вездесущих людей и их домашних питомцев, без единого упоминания разнообразной экосистемы прошлого:

* В настоящее время на основании результатов генетического анализа квагга считается подвидом бурчелловой зебры. С 1987 г. проводится успешный эксперимент по воссозданию фенотипа квагги, и уже получено небольшое количество животных, неотличимых от диких квагг прошлого. Это лишь подтверждает пример, приведённый Дж. Хаксли. – прим. перев.