Они с напряженным вниманием ловили каждое слово Гетлина, стараясь ничего не пропустить, ничего не забыть.

— Что конкретно поручается вам? — продолжал Гетлин. — Создать группы из числа тех, кто готов активно выступить против красных властей, вооружить наших сторонников, — Кульман знает, где находится оружие, и вся эта операция проводится им. В ночь с семнадцатого на восемнадцатое произведите изъятие и уничтожение тех, кто внесен в списки.

— В тех, что составил Хойзер? — спросил Кульман.

— Да, да.

— Ночи не хватит. Надо ведь время, чтобы везти за город...

— Зачем? И в квартире можно. Каминский! Ты действуешь на шахте «Кларисса». Добейся, чтобы шахтеры бросили работу. Если не выйдет — взорви.

Гетлин роздал деньги и спросил:

— Что осталось неясного?

Кульман поднял голову.

— Как действовать восемнадцатого, девятнадцатого — ну, потом?

— Слушайте РИАС, все будет объявлено. Еще вопросы?

— А американцы нам помогут? — спросил Каминский.

— Ты делай свое дело, ами сами знают, как поступать.

— А русские?

— Что русские?

— Они не выступят?

— Слушай, цыпленок! Если ты струсил, так сиди у мамочки под юбкой. Нечего тебе в Шварценфельзе делать! Это, во-первых. Во-вторых, русских первыми не трогайте. Не давайте им повода вмешиваться, ясно? А теперь всё. Идите... — он секунду помолчал, — и чтобы сегодня же в восемь выехали в Шварценфельз — слышите?

— А вы с нами не едете? — спросил Кульман на прощанье, когда все вышли.

— Нет, Зигфрид, я пока буду нужен здесь, в Берлине, хотя, признаюсь, не прочь бы поехать с тобой. Там ведь Лизхен...

— О, понимаю, шеф, понимаю...

— Да, да, цыпленок, ты догадлив. Ну иди, а мне пора к Бобу. Прощай.

— Сейчас вас примет очень важный человек, — многозначительно сказал Гетлину Боб. — Вы можете обеспечить себя на всю жизнь, если выполните, что потребуется. Не будьте только дураком.

После такого вступления Боб снял телефон, набрал номер и доложил по-английски:

— Человек явился.

Потом, положив трубку, встал, одернул на себе пиджак и пригласил Вилли следовать за ним. По коридору они прошли в гостиную, затем Боб, внимательно осмотрев Вилли, осторожно нажал медную блестящую ручку и открыл дверь.

В комнате был полумрак, и Вилли не сразу разглядел сидевшего в кресле мужчину с кирпично-красным обрюзгшим лицом.

Когда Боб и Гетлин расположились на стульях напротив, Боб произнес по-английски:

— Это тот самый человек, о котором я вам говорил. Я думаю поручить операцию ему.

— Хорошо, инструктируйте, — кивнул краснолицый. — Говорите с ним по-немецки, для меня можете не переводить. Я пойму.

Боб обернулся к Гетлину:

— Завтра с утра начнете на Потсдаммерплац, как условились. Пока вы там будете действовать, пусть кто-нибудь из ваших людей проверит, что происходит на Лейпцигерштрассе. Если обстановка будет благоприятствовать — начинайте. Если обстановка окажется мало подходящей, изменяйте ее.

— Простите, я не понимаю...

— Сейчас поймете. — Боб потрогал усики, спокойно посмотрел на Гетлина, и в глазах его без труда можно было прочесть: «Сейчас ты поймешь, что тебе предстоит. И попробуй отказаться». — Если бастующие сомнут заслон народной полиции у здания министерства, — ваша задача значительно облегчится. Если заслон будет на месте — уберите его сами. Надо проникнуть в здание и изъять из сейфов наиболее ценную документацию, в первую очередь патенты всех новейших изобретений в области электроники, автоматики, металлургии, химии. Привлеките для этого сотрудников министерства — за деньги, или заставьте силой. Вы сами не определите ценности документов, — пусть помогут. Беретесь выполнить задание?

Гетлин несколько минут молча раздумывал. Боб тоже молчал, изредка поглаживая волосы у виска. Краснолицый дымил сигарой и в разговор не вмешивался, будто его это вовсе не касалось.

— Сколько человек будет передано в мое распоряжение? — спросил наконец Гетлин. Отказаться он, конечно, не мог и решил выяснить, на что можно рассчитывать.

— Берите из КГУ сколько сами сочтете нужным.

— Будут они вооружены?

— Это ваше дело. По-моему, оружие у них есть. Объявите, что операция серьезная, придется драться с полицией. Плата двойная. Вы получаете отдельно, в зависимости от ценности бумаг.

— Хорошо, я согласен.

Боб обернулся к краснолицему:

— Вы не хотите сказать господину Гетлииу что-либо?

— Нет, нет. Вы хорошо объяснили задачу, — ответил тот. — Мое вмешательство считаю излишним.

В Шварценфельзе творилось что-то непонятное. Люди собирались кучками, группками, о чем-то громко спорили. Иногда в спор вмешивались решительного вида молодые люди, — тогда вспыхивали яростные драки.

Сама Лиза этого, правда, не видела, но так рассказывали соседи. Еще говорили, что в Берлине началась забастовка и что здесь, в Шварценфельзе, есть какой-то штаб или комитет, и он тоже призвал рабочих и всех вообще проявить солидарность с Берлином и бастовать.

Лиза подошла к зеркалу, привычным движением, закинув руки, подправила локоны прически. Надела шляпку и с сумкой через плечо вышла на узкую, душную, запруженную гомонящими людьми Августаштрассе. Еще не доходя до закусочной Ха-О, она увидела толпу у витрины, потом услышала звон разбитого стекла и крики девушек. Сомнений не было — какие-то молодчики громили закусочную. На улицу полетели стулья, столики, тарелки, несколько человек начали поливать все это мутноватой жидкостью, потом подожгли, и по улице поползли душные клубы дыма.

Стоявшая впереди Лизы пожилая женщина осуждающе покачала головой и громко сказала, ни к кому не обращаясь:

— Эти должны помочь нам? Это же совсем, как наци.

Один из поджигателей обернулся, — Лизу поразило его искаженное злобой лицо, горящие бешенством глаза. Он шагнул к женщине и, гнусно выругавшись, ударил ее по голове. Женщина упала, даже не вскрикнув. Толпа мгновенно растаяла, только Лиза, испуганно опустившись на колени, тщетно пыталась поднять потерявшую сознание женщину. Парень толкнул Лизу в плечо:

— Брось эту падаль, а то я тебе...

Слова его заглушил рев сирены. В узкую улочку с двух сторон въехали полицейские машины, из них горохом высыпало человек тридцать.

Такого ужаса Лиза еще не видела — погромщики были вооружены железными палками, ножами и кастетами, они не думали сдаваться и яростно сопротивлялись. Двое полицейских подскочили к тому, что грозил Лизе, схватили его за руки, пытаясь завернуть их за спину и вырвать кастет, но это им не удалось, — несколько секунд все трое яростно и молча вертелись на месте; подбежавший к ним верзила в сером пиджаке ударил железной палкой одного из полицейских — удар пришелся по шее. Полицейский грузно осел на мостовую. Вдвоем парни повалили второго полицейского, пытаясь вытащить у него из кобуры пистолет. Он, лежа, ударил серого в живот, — тот согнулся, прижав локти к животу, широко раскрыв рот и тяжело дыша. Что сделал полицейский со вторым — Лиза не заметила, хотя все это разыгралось в двух шагах от нее, только тот вдруг страшно закричал и повалился на мостовую, а полицейский перекатился набок — Лиза увидела, что он двумя руками держит кисть парня. Набежало еще несколько полицейских, обоих громил схватили — Лиза услыхала, как щелкнули наручники.

Гнусно ругаясь, парни пошли к машине.

Из закусочной вывели еще несколько погромщиков — у одного была разорвана штанина, сквозь прореху виднелась голая коленка.

Лежавшего на мостовой полицейского осторожно подняли — голова его неестественно склонилась. Лиза до боли прикусила губы: она поняла, что этот человек мертв. Ему перебили шейные позвонки. И вдруг Лиза закричала:

— А-а-а! Это он, это он сделал, я видела! — Она вскочила, схватила какого-то полицейского за рукав и потащила его к машине, где сидели арестованные. На ее крик кое-кто из них обернулся — Лиза узнала убийцу в сером пиджаке. — Он, он, он, убил!