Он рассмеялся. Тут кто-то случайно коснулся его ноги, и он скривился и побелел.

— Что у тебя с ногой? — спросила Дейзи. — Ушиб во время игры?

— Прошлым летом, — коротко ответил он.

— Наверное, играть с травмой было жутко больно.

— Да уж было.

— Но не выйти на поле ты не мог.

— Не мог. Иногда так складывается.

Они поняли друг друга. Оба они были труженики — рабочие лошадки; Дейзи тоже приходилось вкалывать независимо от ее желания, состояния здоровья. Она рассказала ему, как прошлой зимой в Голливуде ей, зверски простуженной, пришлось падать в открытую, продуваемую всеми ветрами лагуну.

— Шесть раз — а меня всю трясет, температура сто два. Но каждый день съемок стоил десять тысяч долларов.

— Неужели нельзя было снять статистку?

— Ее и снимали, сколько могли, а когда шел крупный план, деваться было некуда.

Ей было восемнадцать лет, и я невольно сравнил ее с другими знакомыми девушками — отважная, независимая, уже многого добилась в жизни, работа с людьми научила ее обходительности. По всем показателям они и в подметки ей не годились, прямо девушка моей мечты… но сбыться моей мечте было не суждено — в глазах ее я видел интерес к бархатным, сияющим глазам Долли.

— Сходим куда-нибудь сегодня вечером? — спросила она его.

Увы, ответил он, вынужден отказаться. В Нью-Йорке была Виена, и они договорились о встрече. Что принесет эта встреча — примирение или окончательный разрыв — этого не знал ни я, ни Долли.

Когда Дейзи подвезла нас к «Ритцу» и мы вышли из машины, в их глазах я увидел истинное, хотя и скрываемое сожаление.

— Классная девушка, — сказал Долли. Я согласился. — Меня ждет Виена. Сними нам с тобой номер где-нибудь в Мэдисоне ладно?

Мы расстались. Что произошло между ним и Виеной, я не знаю. Он не рассказал мне об этом по сей день. Зато несколько удивленных и даже негодующих очевидцев доложили мне о том, что произошло чуть позже.

Примерно часов в десять вечера Долли вошел в гостиницу «Амбассадор», подошел к стойке спросить, в каком номере остановилась мисс Кэри. У стойки толпился народ, в том числе и старшекурсники из Йеля и Принстона, бывшие днем на игре. Они были слегка на взводе, и, видимо, кто-то из них знал Дейзи и безуспешно пытался поговорить с ней по телефону. Долли был погружен в свои мысли и, надо полагать, прошел сквозь толпу без особой деликатности. Подойдя к стойке, он попросил соединить его с мисс Кэри.

Один из молодых людей отступил в сторону, недовольно взглянул на него и спросил:

— По-моему, вы слишком торопитесь. Кто вы такой, интересно знать?

В вестибюле, как водится, повисла тишина, и все, кто стоял поблизости, обернулись. Долли словно очнулся; жизнь сама все так подстроила, чтобы ему задали именно этот вопрос, причем выбора у него нет — надо отвечать. Но он продолжал держать паузу. А маленькая толпа ждала.

— Вообще-то я Долли Харлан, — небрежно произнес он. — Что дальше?

Это было уже слишком. Снова наступила тишина, потом вдруг послышался легкий рокот, голоса:

— Долли Харлан? Что? Что он сказал?

Портье услышал его фамилию; назвал ее, когда в номере мисс Кэри сняли трубку.

— Мистера Харлана просят подняться.

Долли повернулся, оставаясь наедине со своим успехом, но вдыхая его полной грудью. Внезапно он понял, что долго держать свой успех взаперти не сможет; душа его пела, и это было прекрасно, но ощущение триумфа будет с ним еще дольше, и совсем надолго в его памяти поселится воспоминание об этом дне. Высокий, с гордо распрямленной спиной — победитель во всем своем великолепии — он пересек вестибюль, равно безразличный и к судьбе, что ждала его впереди, и к негромкому шепоту сзади.

Томас Л. Стикс

Так становятся спортсменами

В нашей семейной жизни гольф занимает очень важное место. Иначе говоря, эта древняя и благородная игра пользуется в нашей семье всем причитающимся ей уважением. Тут, наверное, надо кое-что объяснить. Сейчас мне сорок пять лет, а гольфом заниматься я начал в те годы, когда в сумку для клюшек клали кроме простой еще клюшку с латунью, лофтер и короткую. Те, кто с причудами, брали еще и ниблик. У меня тоже был ниблик.

Конечно, я никогда не поднимался до высот Бобби Джонса и Чика Эванса, но для непрофессионала играю совсем недурно. Я твердо решил: когда увижу, что не укладываюсь в восемьдесят пять ударов, — брошу играть. У нас в Суэллоу-Медоуз к гольфу относятся очень серьезно, а моя команда (нас в ней шестеро) за последние шесть лет четыре раза побеждала на ежегодных чемпионатах города. Нед Бэнкс, мой ровесник, — чемпион нашего клуба с незапамятных времен, так что главный судья соревнований уже считает своей служебной обязанностью раз в год приобретать новый кубок для Неда. Я в команде — шестой. Было одно лето, когда я сделался третьим. Тогда у меня отлично выходили некоторые удары. Уж не знаю, что во мне с тех пор изменилось, но… Одним словом, я — шестой.

Джулия — наш единственный ребенок. Ей восемнадцать лет. Гольф для нее очень много значит, и она надеется в один прекрасный день победить Гленну Коллетт. Я уверяю вас, это не пустые надежды. У Джулии великолепный удар, и если бы она энергичнее работала «железными», то стала бы настоящей звездой гольфа. Пока что она чемпион нашего клуба среди женщин. А кроме того, она хорошенькая. Если бы я заглядывался на такую же красивую девушку, которая не была бы моей дочерью, то жена страшно рассердилась бы. То, что я говорю насчет Джулии, — это не только мое мнение: машин перед нашим домом стоит обычно не меньше, чем на автомобильной стоянке. Так что на этот счет Джулия может не волноваться. Если спокойствие измеряется числом женихов, то Джулия должна быть самой спокойной девушкой в городе. Скажете, я хвастаюсь? Но уж очень я ее люблю. И играет она превосходно.

Как-то раз она собралась в Кипси посмотреть на состязания гребцов. Еще там намечались танцы и прочее веселье, и Джулия попросила меня купить ей кое-что из одежды. А я сказал ей, что буду покупать ей новое платье каждый раз, когда она будет укладываться в восемьдесят шесть ударов. И знаете, что она сделала? Отправилась к Алеку Каммингсу — это один из наших профессионалов, — и он два дня ее тренировал. А потом она выиграла у меня четыре платья подряд!

Накануне отъезда Джулия уложилась в семьдесят девять ударов, и в тот день мы с ней были самыми счастливыми людьми на свете. Ведь до тех пор ни одна девушка в Суэллоу-Медоуз не укладывалась даже в восемьдесят!

— Да ладно, пап, — сказала она мне, — не нужно ничего покупать.

— Глупости! — возмутился я. — За такую игру ты будешь иметь лучший спортивный костюм в городе. Немедленно едем в магазин!

Джулия, конечно, надо мною смеялась, и жена тоже. Но видели бы вы мою дочь (а она у меня блондинка) в новом свитере и коричневой спортивной юбке! Можете назвать меня тронутым, но гордился я ею ужасно. Все-таки она девочка каких поискать.

Мэри — я имею в виду миссис Крейн — тоже неплохо разбирается в гольфе, ведь ей приходится слушать за столом наши с Джулией беседы по всем тем дням, когда Джулия обедает дома. Впрочем, в последнее время это случается не так уж часто. Правда, Мэри жалуется, что нашу гостиную в раннем американском стиле сильно портят те два кубка и маленький мяч для гольфа (память о моем успехе в 1928-м), которые я никак не соглашаюсь убрать с камина. Но это ерунда. Пара кубков придется кстати в любом интерьере. Я бы, например, не возражал, если бы их было не два, а больше.

Гольф много значит и для нашей кухарки, потому что из-за него мы едим иногда раньше, а иногда позже положенного. Несколько кухарок от нас уволились, но теперешняя, похоже, со всем этим смирилась. Я давал ей читать журнал «Гольф в Америке» — может быть, это на нее и подействовало. Не знаю. Одним, словом, для всех нас гольф — дело очень важное. Я не преувеличиваю, это действительно так.