А далее читателю, нетерпеливо предвкушающему сцену объяснения, автор преподносит:
Но следствия нежданной встречи
Сегодня, милые друзья,
Пересказать не в силах я;
Мне должно после долгой речи
И погулять, и отдохнуть;
Докончу после как—нибудь.
И это "после как—нибудь" растягивалось — и в силу творческой несуетности автора, и из—за слабого развития в те времена полиграфической промышленности на добрый год.
Или вот еще — это когда уже Евгений принялся ухаживать за замужней Татьяной, прикатил, улучив момент, к ней домой выяснить отношения:
…Но шпор незапный звон раздался,
И муж Татьянин показался.
И здесь героя моего
В минуту злую для него,
Читатель, мы теперь оставим
Надолго… навсегда.
Вообще вклад А. С. Пушкина в развитие детективного жанра не оценен еще по достоинству, как—то прошло это мимо критиков и литературоведов.
Неплохо бы, конечно, по примеру классика поманежить читателя годик—другой, придержав окончание этой истории, — да где там! Забудут, в кино пойдут. Так что ничего не поделаешь: сейчас будет хватающая за душу развязка с участием доблестных работников милиции.
Глава четвертая
"Карась любит, чтобы его жарили в сметане". Это знают все — кроме карасей. Их даже и не спрашивали — не только насчет сметаны, но и любят ли они поджариваться вообще.
Такова сила мнения.
К. Прутков—инженер. Мысль № 12.
Борис Чекан в это время находился неподалеку, на бульваре Двухсотпятидесятилетия Академии наук. Сидел на скамье среди молодых, выезженных два года назад кленов, липок, ив, тополей — и боролся за свою жизнь.
…Тогда в комнате он засыпал с чувством обреченности, понимая, что не проснется, — угасал. Но, когда сердце замедлило ритм и стало сбиваться на обморочные провалы, непонятно откуда всплыла ехидная мысль: "Вот помру… а потом выяснится, что все не так: есть и жизнь и смысл ее. А?" Вероятно, это чувство юмора, стоящее над логикой и над серьезностию, и выручило его. Он собрал волю, поднялся с тахты: не спать! Сопротивляться!
Ночной воздух освежил голову, взбодрил. Но все равно было худо. "И это запрограммировано в моем течении времени: что буду стараться не уснуть, выйду из дома? Предопределенность охватывает все… Но зачем так сложно, если приговор ясен!"
Неподалеку от общежития был киоск, студенты и аспиранты покупали в нем сигареты и спиртное. Борис подошел, остановился: полки продавец, уходя, прикрыл оберточной бумагой, чтобы не смущать ночных гуляк, — но он—то знал, что там стоит. На стеклах киоска были датчики сигнализации от воров. "Так что? — обдумывал Чекан. — Разбить кирпичом стекло, быстро выкушать бутылку вина и бутылку водки — и ко времени появления милиции я уже буду готов. Ночь в вытрезвителе или в каталажке, свежие отвлекающие впечатления… а там, глядишь, просплюсь и отойду. И от физики отойду? Ведь из аспирантуры меня, понятное дело, выпрут. Что ж, не до жиру, быть бы живу!"
Под стеной соседнего корпуса он увидел в свете фонарей обломок кирпича подходящих размеров, двинулся было к нему, но его вдруг передернуло от отвращения: "Неужели это выход? В ответ на доводы высочайшей мысли превратиться в хулигана, в пьяного скота—и никаких проблем. Чем это лучше смерти? Нет, погодите".
Так он дошел до конца бульвара, сел на скамью, закурил. Пред—определенно, по Тураеву, вился дымок сигареты в неярком свете газосветных трубок. Предопределенно шелестели листвой деревья вокруг, обдуваемые застывшим по четвертому измерению ветерком. Предопределенно мерцали звезды.
"Логически ясная и непротиворечивая идея: мир существует в пространстве и во времени. Даже короче: мир существует… ведь одно из двух: либо он есть, либо его нет — третьего не дано. Но ведь он же есть?.. — Борис огляделся: пятиэтажные и девятиэтажные дома, асфальт улицы и дорожек на бульваре, газоны, деревья, фонарные столбы, звезды — все было на месте, наличествовало. Желтый апельсин луны медленно выкатывался из—за зимнего бассейна. — Следственно, раз мир существует как цельность, то он есть. И то, что было, есть. И то, что наличествует, есть. И то, что будет, есть. И то, что нам ведомо в нем, и то, что неведомо. Цельность есть цельность, здесь нечего вертеть вола… Все?"
Мысль опять холодела и сникала. Тело сделалось вялым. "Не уснуть, не уснуть, — вертелось в голове. — Но рано или поздно усну — с мыслью об этом. Белка в колесе рано или поздно выбьется из сил. Психологический трюк Ходжи Насреддина, который велел горбуну, если он желает исцелиться, ни в коем случае не думать об обезьяне с голым красным задом. И тот изо всех сил старался не думать, не представлять ее… Вот так же, наверно, сопротивлялся, силился преодолеть эту мысль Степан Хвощ, пока от перенапряжения не лопнули сосуды мозга".
Бориса снова пропитал холодный логический ужас. Снова, как давеча в комнате, почудилось, будто кто—то доступный лишь мысли, незримый, окружил со всех сторон, навис и спокойно ждет конца.
Вдали показался прыгающий огонек фары. "Мотоцикл. Динамика, которая на самом деле четырехмерная статика. "Движенья нет", — сказал мудрец упрямо… Мотоциклисту хорошо, он не знает, что движения нет. Тураев прав: чего стоит наша наука, если парадокс Зенона до сих пор не опровергнут! Мотоциклы придумали, самолеты, ракеты… "Мы же видим, как они движутся, воспринимаем, чувствуем!" Но если глаза воспринимают одно, а мысль и воображение совсем иное — что верно? Глазами, ушами и прочими отверстиями мы воспринимаем частности. Мыслью — общее. Общее суть сложение частностей, усреднение. То есть получается, что даже и признание факта движения ничего не меняет: все движения и действия, вся суета жизни усредняются в нуль, в ничто. По большому счету движения нет…"
Чекан откинулся к спинке скамьи, чувствуя холодный пот по лбу. Выхода не было.
Мотоцикл проехал мимо, развернулся на перекрестке, въехал на бульвар и теперь приближался к Борису, в упор светя фарой. "Милицейский патруль, — понял тот. — Вот это да!.." Нервы его напряглись: в воздухе снова явственно повеяло тураевской предопределенностью — и не в идеях, а в плане практическом; Чекан вспомнил даже его образ "принципа наименьшего действия" — движения потока по руслу на уготованной для него местности. Ведь и часа не минуло, как он примеривался взломать киоск, напиться и быть забранным в милицию; если бы он это сделал, то по времени как раз сейчас и должен был по сигналу датчика прикатить за ним патруль. Но он этого не сделал… а патруль вот он!
"Ну что ж, можно и без киоска, — соображал Борис. — Сейчас я с ними заведусь, они меня в коляску, в отделение. Там выяснение личности, протокол, ночь в каталажке в изысканном обществе… Отвлекусь, забуду об этой проблеме, и минет меня чаша сия. Важно одолеть первое впечатление. Похоже, что действительно такое мое "русло" — хоть с киоском, хоть без, — что судьба сама открывает мне спасительную лазейку".
Посланцев судьбы в серой форме было двое. Они заглушили мотор, спешились, подошли. Разговор начали по—простому:
— Ты чего здесь сидишь?
Чекан отворил было рот, чтобы ответить в том же тоне: "А ваше какое дело? Езжайте дальше!" — и затем все пошло бы как по маслу. Но остановило презрение к себе: "Значит, трусишь? Готов юркнуть в любую лазейку от опасных мыслей?.. Может, это и записано на моей магнитной "ленте—жизни": всегда увиливать, петлять в насекомом страхе противоречий и больших истин? Тогда лучше сразу!.." Борис задумчиво смотрел на рослого сержанта. Вид у того был недовольный: полночи мотаются по городу — и ничего серьезного. Ясно чувствовалось намерение: хоть этого заберем… "Нет, спасибо, ребята, но с вашей помощью мне эту задачу не решить. Мысли может противостоять только мысль!"
