– Что за чушь этот штамп в паспорте! – сказала она мне, и я кивнула, фыркая и плюясь.

– Конечно! И вообще, главное – это любовь. А с женой у него – ничего серьезного, он просто не хочет оставлять ее, потому что у них дети, она больна и развода не переживет… Выбирай любое объяснение. Главное, что их брак уже давно – пустая формальность, ничего не значит, а любит он тебя. Так?! – Я вопила, забыв об интересном положении моей сестренки.

– Не так!

– А как? Теперь я понимаю, почему он с тобой живет по вахтенному методу. Он-то, небось, и жене говорит, что уехал на заработки, а сам – к тебе. Подожди, Лизка, – так он, может, и ездит в Москву на заработки, а у тебя останавливается как в бесплатной гостинице?

– Он сказал, что разведется. И что мы обязательно поженимся.

– Да? Сказал? – нервно расхохоталась я. – Это, конечно, все меняет. И все же я бы поостереглась ему верить.

– Ты никому не веришь, и поэтому у тебя никого нет.

– Никого нет – и славно. Хочу – халву ем, хочу – пряники, – с радостью сказала я. – А такого вот «счастья», как у тебя, мне не надо.

После этих моих слов Лизавета принялась плакать. В тот год она вообще только и делала, что постоянно лила слезы. От горя, от радости и от того, что на завтрак не нашлось сыра специального сорта. Самым драматическим событием того года было эпохальное признание Сережи в его прегрешениях – без отпущения грехов. Весть о Лизавете и ее положении все-таки долетела до его жены из Воронежа, после чего состоялся телефонный разговор, свидетелем которого я стала, хотя и не хотела этого. Сережа с лицом человека, приносящего в жертву все самое дорогое, позвонил с Лизиного домашнего номера в Воронеж. По громкой связи его жена Катерина плакала и говорила, что хочет только одного – чтобы Сережа был счастлив. Мне от этих слов страшно захотелось долбануть ее по голове чем-нибудь тяжелым. На самом деле долбануть по голове хотелось обеих дам. Жена нашего Сережи оказалась хорошим человеком, она прожила с ним десять лет, любила, прощала, принимала его обратно после «командировок». Я сидела рядом с беременной сестрой и пропитывалась презрением к Сергею, что было совершенно неправильно тактически, учитывая тот факт, что он поступил как мужчина (признался жене, что обрюхатил любовницу) и собирался остаться с Лизой и ребенком всерьез и надолго.

– Прости меня, Катя, – сказал он так искренне, что на том конце телефона в Воронеже женщина принялась громко рыдать. После этого мучительного разрубания гордиева узла Лизавета долго ходила задумчивая, а затем сказала, что поняла, в чем ее жизненное призвание. Она решила стать психологом, чтобы помогать людям. Я снова бегала и кричала, что это полный бред – бросать почти уже законченный экономический факультет, чтобы заняться тем, что и наукой-то в серьезных кругах не считают. Лиза отвечала, что ненавидит цифры и любит людей. И нельзя же так комплексно портить себе жизнь! Я прекрасно понимала, что речь идет о чувстве вины перед Катериной и что два года изучения психологии, работа за копейки, бесконечные семинары, супервизия, совместные благотворительные проекты и, наконец, долгие часы в бюджетном психологическом центре – все это ради того, чтобы оправдаться перед женой Сережи и загладить ее слезы.

Господи, да разве нельзя было просто снять трубку и позвонить? И сказать: «Мне так жаль…» И жить дальше! Нет, это не про мою Лизу. Она еще долгое время пилила себя и меня заодно, в то время как Сережа, поговорив с женой, выкинул все эти затруднения из головы и больше не заморачивался ничем ни единой лишней секунды.

Не стал он заморачиваться, впрочем, и даже разводом. Для этого бы пришлось собирать всякие бумажки, в Воронеж переться. Сережа хотел поехать в Адыгею, копил деньги на отпуск. Потом, на следующий год, он загорелся идеей присоединиться к экспедиции, вести какие-то раскопки в пригородах Великого Новгорода, и тоже Воронеж оказался не по пути. Не то шоссе, видите ли.

В общем, после эпохального объяснения все как-то затихло и жениться никто ни на ком не стал. Потом Лизавете, как матери-одиночке, назначили хорошее пособие, которое бы сняли, будь она официально замужем, а Сережа – официальным отцом Вовке. Поскольку начинающим психологам платили копейки, а доходы Сергея как-то стабильно утекали в самых непредсказуемых направлениях и рассчитывать на них всерьез не приходилось, все так и оставили. Год мы возмущались, особенно наша с Лизой мама, для которой само понятие «матери-одиночки» было оскорбительно. На второй год все привыкли и зажили «долго и счастливо». Так прошло почти четыре года – долго и счастливо, в основном без Сережи.

До вчерашнего дня. Восьмое марта, блин! И кто его только придумал?

Я перебежала дорогу и перед тем, как зайти в садик за Вовкой, решила посетить аптеку на углу. Нужно и в самом деле что-то делать с моей бессонницей. Не зря этот Малдер выписал мне рецепт. Неужели у меня на лице написано, что я ворочаюсь и пялюсь в телевизор в безнадежных попытках уснуть, а иногда просыпаюсь по ночам и потом еще долго не могу снова отключиться? Это очень забавное чувство, когда ты открываешь глаза посреди ночи, просто так, без каких-либо видимых причин, смотришь на часы, а там обычно три часа сорок минут. Черт знает почему – именно это время. Лежишь, слушаешь тишину и думаешь о том, как же ты устала, черт возьми. А вдруг снова засыпаешь, чтобы уже в шесть часов утра встать снова, но по будильнику. Наверное, этот Малдер – хороший специалист, раз выписал мне это нечитаемое название.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.