С этими словами он калачиком свернулся в углу и заснул мертвым сном. Мы сидели тихо, боясь его потревожить. Спустя два часа он открыл глаза, и мы отправились в путь.

Мы едва успели спрятаться, когда около четырех часов утра нарвались на немецкий патруль. И едва не попались, уже собираясь покинуть свое укрытие, когда один из солдат отчего-то решил задержаться. Тони наступил на сухую ветку, и треск прозвучал, словно раскат грома. Немец услышал и начал озираться по сторонам, однако мы больше ничем себя не выдали. Майор предупредил, что нужно затаиться и сидеть тихо, и мы не решились покинуть убежище еще много времени после того, как солдат удалился.

Мы прошли уже восемь километров, когда наступил рассвет; к тому времени мы совсем выбились из сил. Проводник сказал майору Уильямсу, что не мешало бы устроить привал, отдохнуть и что-нибудь поесть. Мы присмотрели в лесу укромный уголок, хорошо защищенный от посторонних глаз.

До цели оставалось лишь несколько километров, но проводник решил, что нам следует отдохнуть до следующей ночи. Почти сразу он вновь заснул, а нам осталось лишь охранять его сон: сначала караулили мы с Тони, потом нас сменили майор и Давид.

Когда мы снова собрались в путь, начался дождь, и последние несколько километров стали настоящим кошмаром.

Уже стемнело, когда мы наконец добрались до фермы. Проводник велел спрятаться среди деревьев, а сам отправился на ферму — проверить, все ли в порядке. Мы видели, как он быстрым шагом приближается к дому и толкает входную дверь. Я не помню, много ли прошло времени, пока он вернулся, но эти минуты показались нам вечностью. Наконец, он вышел и приглашающе помахал нам рукой; мы с опаской двинулись к дому.

Хозяевами фермы оказалась супружеская пара, мужчина и женщина средних лет.

— Они из Сопротивления, — пояснил проводник.

Хозяйка угостила нас обедом — супом и тушеным кроликом — и предложила высушить у камина одежду. Ее муж объяснил, что человек, которого мы должны забрать, еще не прибыл.

— И где же он? — поинтересовался майор Уильямс, и в его голосе я отчетливо расслышал нотки подозрения.

— Не знаю. Нам известно лишь то, что этот человек должен прийти на ферму и его заберут британцы. Больше нам ничего не сказали, и мы не уверены, что хотели бы знать больше. Чем меньше мы знаем, тем лучше для всех; если попадем в руки Гестапо, они заставят развязать языки.

Хотя хозяйка прилагала все усилия, чтобы мы чувствовали себя как дома, все нервничали, обеспокоенные задержкой. Проводник, впрочем, казался спокойным.

— Думаете, так легко добраться сюда из Германии? Могло случиться что угодно. Мы должны ждать два дня, и если «посылку» не доставят, я просто провожу вас обратно.

— А что, если эта «посылка» попала в лапы немцам? — спросил обеспокоенный Смит. — Тогда нам в любую минуту следует ожидать нападения.

— Ну что ж, мы успеем прикончить немало гадов, прежде чем они до нас доберутся, — улыбнулся Давид, не сомневаясь, что эти слова нас утешили.

Однако два дня ждать не пришлось: «посылка» прибыла уже следующим вечером. Я как раз отдыхал в комнате наверху, когда меня вдруг разбудили чьи-то шаги и шепот. Спустившись вниз, я обнаружил в гостиной двоих незнакомых молодых людей и пожилую женщину. Сколько ей могло быть лет? Вероятно, все шестьдесят, точно сказать не могу; помню только, что женщина была в возрасте, довольно полная и малопривлекательная.

Она представилась как фройляйн Аделина. Двое сопровождающих ее молодых людей выглядели еще более измученными, чем женщина, и охотно согласились выпить чашечку чая и съесть кусок пирога.

Майора Уильямса нисколько не удивило, что «посылкой» оказалась женщина. А вот я очень удивился, хотя и ничего не сказал, как, впрочем, и Давид Розен, а Тони Смит, не сводил с нее любопытных глаз.

— До утра понедельника меня никто не хватится, — заверила она. — В четверг я сказала в своей конторе, что не слишком хорошо себя чувствую.

— Когда вас начнут искать? — спросил майор Уильямс.

— Думаю, около полудня. Подругу может встревожить мое отсутствие, вероятно, она позвонит мне домой. Я живу одна, так что, если не отвечу, она может предположить самое худшее. Поскольку я живу недалеко от места работы, она вполне может наведаться ко мне домой и, обнаружив, что я не открываю дверь, чего доброго, позовет консьержку, а там...

— Итак, у нас еще несколько часов в запасе, — пробормотал майор.

— А также есть фургон для перевозки скота, который уже ждет, чтобы доставить нас к старой взлетно-посадочной полосе, куда мы должны прибыть к двенадцати часам, — сказал проводник.

— Как вы сюда добрались? — спросил Тони, не замечая осуждающего взгляда майора.

— На машине, разумеется, — ответил один из ребят. — Мы четыре раза меняли машины.

— Чем раньше выедем, тем лучше, — добавил другой.

— Мы недалеко от посадочной полосы, — ответил майор Уильямс. — Если поторопимся, у нас будет достаточно времени, пока небо чистое, — ответил майор Уильямс.

— Нужно рискнуть. Эти люди уже сделали свое дело, — вмешался проводник, кивая на хозяев фермы.

Майор Уильямс не стал спорить. Как только фройляйн Аделина и сопровождающие ее молодые люди поели и немного отогрелись, мы все забрались в старый фургон для перевозки овец. Животные, возмущенные вторжением, встретили нас недовольным блеяньем, но в конце концов нам удалось вполне удобно устроиться среди них.

Я не переставал наблюдать за фройляйн Аделиной. Я не понимал, чем эта женщина так привлекла Тайную службу, и мне очень хотелось расспросить об этом майора Уильямса, но приходилось сдерживать свое любопытство.

По дороге нас обогнала колонна немецких танков. Парнишка, сидевший за рулем нашего фургона, свернул на обочину, они с проводником, тоже сидевшим в кабине, приветливо помахали танкистам руками. Мы все по-прежнему оставались в кузове среди овец, держа наготове пистолеты, готовые в любую минуту открыть стрельбу, понимая при этом, что у нас нет никаких шансов. Но, видимо, Бог был на нашей стороне, поскольку немцам не пришло в голову ни остановить фургон, ни даже спросить, куда он направляется.

Когда мы добрались до старой взлетно-посадочной полосы, нас встретили двое мужчин, ожидающих по рации сообщения о прибытии самолета, чтобы подать пилоту знак, где его посадить. Думаю, все облегченно вздохнули лишь оказавшись в салоне самолета, когда он поднялся в воздух. А фройляйн Аделина снова меня удивила: в самолете она безмятежно заснула, словно обычная туристка.

Я так никогда и не узнал, кем была эта женщина и где работала, что именно она знала и чем представляла такую ценность для разведслужбы. Как-то я все же спросил об этом майора Уильямса, он ответил, что это меня не касается. Я не стал с ним спорить.

Когда мы вернулись во Францию, прежде чем я вернулся в свой батальон, майор Уильямс сделал мне предложение.

— Вы хотели бы работать со мной? — спросил он. — Сами уже поняли, чем я занимаюсь.

Я ответил, что подумаю.

Работа в тылу врага казалась мне заманчивой, но я не был уверен, что хочу всю войну исполнять какие-то непонятные поручения.

Меня удивило, что майор Уильямс проникся ко мне таким доверием. Мне было всего девятнадцать лет и, хотя за эти месяцы войны я возмужал, мне явно не хватало опыта и подготовки, чтобы встать на стезю разведчика.

— Скажите, майор, — осмелился я спросить, — почему вы хотите, чтобы этим занялся именно я?

— Думаю, вы обладаете всеми необходимыми качествами, — сказал он. — Вы спокойны, уравновешены, не лезете в герои, а просто делаете свою работу; да и внешность у вас самая подходящая: вы не слишком высокий, но и не маленький, не худой и не толстый, у вас каштановые волосы и обычное телосложение, вы превосходно говорите как по-французски, так и по-английски, и по-немецки. Таким образом, вы обладаете одним очень важным качеством, необходимым именно для этой работы: не привлекаете к себе лишнего внимания и сможете оставаться незамеченным.