Кое-кто упрекал шарифа за то, что тот овершил большую ошибку, доверившись британцам — иначе говоря, христианам, чтобы с их помощью противостоять своим братьям по вере, верным последователям Аллаха. Однако Омар Салем не принадлежал к числу этих людей. Он был настоящим патриотом и считал, что арабскими государствами должны править арабы. Но в то же время, гораздо больше, чем судьба сирийцев, ливанцев или иракцев его беспокоила собственная судьба и судьба его палестинских братьев. Он не сомневался — да, нисколько не сомневался, что в случае чего Абдалла пойдет на все, лишь бы сохранить свое маленькое королевство, и сердце Юсуфа будет разбито.
В тот день Мухаммед не пошел на работу в карьер. Он просто не мог пойти, как бы ему ни было от этого горько. Вместо этого он отправился в дом Иеремии, чтобы объяснить, почему не выйдет на работу ни сегодня, ни в ближайшее время.
Иеремия молча слушал, тщательно обдумывая каждое слово, прежде, чем ответить.
— Итак, ты собираешься нанести мне удар, — заговорил он наконец. — Но не потому, что считаешь плохим хозяином, который бессовестно эксплуатирует тебя или кого-то еще. Ты признаешь, что я всегда был справедлив, и что тебе не в чем меня упрекнуть. Меня это, конечно, утешает, но не могу понять: чего вы хотите этим добиться? Британцы не согласятся на ваши условия, и мы тоже. Я понимаю ваши опасения, что в страну приезжает все больше и больше евреев, но с другой стороны, куда им еще деваться? Куда, например, деваться немецким евреям, вынужденным бежать от нацизма? Гитлер поставил их вне закона, отнял имущество, лишил возможности работать, учиться, да и просто жить. Вот они и бегут. Многие из них и правда едут сюда и остаются, как в свое время русские евреи, бежавшие от погромов. Так что ни ваша забастовка, ни все ухищрения британцев не смогут помешать еврейской иммиграции. Да, не спорю, Палестина — ваша родина, но при этом и наша родина тоже.
— С каждым днем она становится все менее нашей, — вздохнул Мухаммед.
— Ну что ж, я уважаю твой выбор, но ты должен понять и меня, — ответил Иеремия. — Если твоя забастовка слишком затянется, и ты в ближайшее время не приступишь к работе, придется взять на твое место кого-то другого. Я не могу позволить карьеру простаивать. Так что уже сегодня я начну искать других работников, благо сейчас достаточно безработных евреев, которые будут рады взяться за любое дело, лишь бы заработать на жизнь. Да, я и сам знаю, что многие из приехавших немецких евреев совсем недавно были бюргерами; многие из них еще совсем недавно читали лекции в университете, торговали, играли в оркестре... Ты не веришь, что все эти люди смогут таскать камни — но они смогут, вот увидишь. Не беспокойся, очень скоро они научатся управляться с кайлом не хуже, чем играть на скрипке.
Больше они не сказали друг другу ни слова. Как всегда, они были честны друг с другом. Затем Мухаммед отправился к Игорю, которому, как мастеру, предстояло найти новых каменотесов, которые сменят арабов.
— И к чему все это приведет, Мухаммед? — спросил Игорь.
— Не знаю. Мы просто хотим остановить иммиграцию, хотим, чтобы все наконец признали, что это наша земля. Британцам легко раздавать то, что им не принадлежит.
— Мы не уедем, Мухаммед, — отпечатал Игорь.
— Я не говорю, что вы должны уехать, — ответил Мухаммед, с трудом сдерживая нарастающий в груди гнев.
— Иеремия прикажет мне нанять других рабочих...
— Я знаю, меня он тоже предупредил. Но есть в этой жизни вещи, которые мы не вправе делать, иначе не предадим себя.
Игорю не осталось ничего другого, как согласиться со словами Мухаммеда.
Спустя несколько дней Дина, вопреки совету сына, отправилась в Сад Надежды. Женщины выглядели подавленными. Кася с плачем бросилась к Дине в объятия.
— С этим надо что-то делать! — воскликнула Дина. — Мы не можем сидеть, сложа руки! Британцы совсем потеряли совесть: заявились в чужую страну и поделили нас на арабов и евреев! Вот увидите, этим дело не кончится...
Обе они стали совсем седыми, а время и работа в поле оставили на их лицах сеть глубоких морщин. Даже если за минувшие годы между ними и возникали размолвки, то настолько незначительные, что никак не могли разрушить их любви и дружбы. Пусть даже Дина была истовой приверженкой Аллаха, а романтичная социалистка Кася вообще не верила в Бога — это не мешало им держаться за руки и смотреть друг другу в глаза. Одна из них родилась в Иерусалиме, другая — в Вильно; одна тщательно прятала волосы под покрывалом и носила длинные мешковатые одеяния, скрывающие фигуру; другая спокойно оголяла руки и ноги, носила брюки и никогда не опускала глаз, разговаривая с незнакомцами. Но все это оказывалось совершенно неважным, когда дело касалось их жизни, где все мерилось лишь одной мерой — любви и дружбы.
Всеобщая забастовка оказалась весьма успешной — и в то же время совершенно бессмысленной. Подавляющее большинство палестинских арабов без колебаний приняли в ней участие, с гордостью наблюдая, как вся страна беспомощно замерла, словно парализованная. Кроме того, забастовка сопровождалась чередой засад и нападений на британцев и евреев, но если первые были растеряны и обескуражены всеми этими событиями, то вторые решительно приняли бой. Порт в Яффе оказался парализован — но еврейская община незамедлительно и с немыслимой скоростью начала строительство деревянного дока в Тель-Авиве, чтобы корабли прибывали прямо туда.
Рабочие места бастующих арабов тут же оказались заняты евреями, вновь прибывшими на поиски Земли Обетованной. За один день тысячи евреев стали каменотесами, кузнецами, матросами...
Но палестинские арабы не остались в одиночестве. Муфтий объявил священную войну, и по его призыву в Палестину хлынули люди из Трансиордании — королевства Абдаллы, из Ирака и Сирии. Британцы не стали медлить с ответом, направив в Палестину новые войска.
— Я должен поговорить с Омаром, — сказал Луи Мухаммеду.
В тот же день Луи появился в Саду Надежды, а когда стемнело, отправился в дом Мухаммеда. Дина обрадовалась его приходу.
Однако Мухаммед отклонил просьбу Луи.
— Даже не знаю, — сказал он. — Боюсь, что сейчас не лучшее время для твоих визитов к Омару. Если об этом кто-нибудь узнает, у тебя могут быть проблемы.
— Но я просто хочу поговорить с ним... Вы хоть понимаете, что происходит? Если фанатики расценивают дружбу арабов с евреями как измену — что же произойдет, когда забастовка закончится? А она должна закончиться рано или поздно. Я не хотел пробираться к тебе ночью, как презренный вор, и мне нет дела до того, что мое присутствие может оказаться для тебя опасным. Я знаю, что Дину осуждают за дружбу с Касей, Руфью и Мириам... И что Айша постоянно ругается с соседками, защищая Марину.
— Мы, арабы, тоже от этого страдаем, — ответил Мухаммед. — Думаешь, я не понимаю, что нас ждет, когда забастовка закончится? Мы останемся без работы, наши рабочие места уже заняты. Я знаю, что Иеремия уже нанял для работы в карьере группу немецких евреев. Никто из них понятия не имеет о ремесле каменщика, ни один в жизни не держал в руках кайло или молоток, однако их туда взяли, и так все и останется. А мы умрем с голоду.
— А чего же ты хотел? — усмехнулся Луи. — Или ты в самом деле думал, что мы будем сидеть сложа руки? Что мы позволим нашим садам засохнуть на корню, что наши магазины тут же закроются, а предприятия обанкротятся? Неужели вы не понимаете, что муфтий ведет страну к катастрофе? Ему-то наплевать, для него самого ничего не изменится, когда забастовка закончится, ведь он богат. А что будет с другими?
— Не бывает достижений без потерь, — угрюмо ответил Мухаммед.
— Только сумасшедший мог вообразить, что вам под силу одолеть Британскую империю, или что евреи останутся в стороне. Мы и так слишком долго склоняли головы перед царем. Ты знаешь нас, Мухаммед. Знаешь, что мы пришли на землю своих предков. Здесь мы останемся и никому не позволим разрушить созданное. У арабских и еврейских тружеников одни и те же цели; нам нечего делить.
