Самуэль знал, что Мириам права, и ему было больно сознавать, что он не в силах победить свой эгоизм, что не может больше ее любить. Единственной женщиной, которую он по-настоящему любил, была Ирина, хотя порой он и задавался вопросом, любил ли он реальную женщину или свою мечту. В Мириам ему нравилась надежность, цельность, оптимизм и умение обустроить жизнь в любых условиях, но чтобы влюбиться... Нет, он никогда не был в нее влюблен. Права она была и в том, что так и не вписалась в парижскую жизнь. И в том, что касалось Кати, которая незаметно овладела его сердцем, Мириам тоже не ошиблась.
Эта худенькая светловолосая девочка, которая в детстве так докучала им с Константином, теперь стала зрелой женщиной и, хотя молодость ее уже миновала, до сих пор трудно было остаться к ней равнодушным. Он не мог не признать, что ее славянская красота и утонченность манер словно возвращали его во времена молодости, когда он восхищался дамами, блиставшими на балах и вечерах в доме Гольданских. И хотя он убеждал себя, что вовсе не любит Катю, но не мог не признать, что его к ней влечет.
— Я хочу попросить тебя дать нам еще один шанс, — сказал он вслух. — Не могу ручаться, получится ли из этого что-нибудь, но считаю, что мы должны хотя бы попытаться.
От этих слов Мириам едва не заплакала, но вовремя вспомнила, что потом никогда не простит себе подобной слабости.
— Я подумал, не поехать ли нам в Испанию, — предложил Самуэль. — Я отвезу тебя в Толедо, и ты наконец увидишь этот город, откуда четыреста лет назад пришлось бежать твоим предкам. Я думаю, Далиде и Изекиилю понравится Толедо, они уже достаточно взрослые, чтобы оценить его красоту.
— В Толедо? Мы поедем в Толедо? — голос Мириам задрожал от волнения.
От такого предложения она никак не могла отказаться. Когда она была совсем маленькой, ее отец много рассказывал ей об их предках, изгнанных из Толедо, которым пришлось оставить свой дом. И отец, и дед с бабушкой так подробно описывали этот город, что ей казалось, будто она знает его, как свои пять пальцев. Кроме того, на протяжении многих поколений ее семья хранила ключ от их старого толедского дома, передавая от отца к сыну, как семейную реликвию. Теперь этот ключ хранился у Юдифи, потому что она была старшей из сестер.
Толедо всегда был частью ее души. Она даже мечтать не смела, что когда-нибудь увидит воочую древнюю столицу Испании. По вине короля и королевы, неумолимых Фердинанда и Изабеллы, ее предкам пришлось покинуть родину. В Салониках — греческом городе, принадлежавшем Османской империи, они нашли новый дом, но никогда не забывали о том, что настоящей их родиной был Сефарад, а настоящий дом стоял в одном из переулков Толедо, возле старой синагоги, неподалеку от того места, где находилась резиденция Самуэля Леви, казначея короля Педро Первого Кастильского.
Когда дед и бабушка, родители отца, рассказывали о Толедо, Мириам вместе с матерью и сестрой слушала, затаив дыхание. А ее мать, еврейская крестьянка из Хеврона, очень гордилась тем, что вышла замуж за человека, чьи предки были родом из древней столицы Сефарада.
Увидев, как обрадовалась Мириам, Самуэль немного успокоился. Он предложил ей поездку в Толедо, потому что тогда ему казалось, что только так сможет удержать Мириам. Потом он вынужден был признать, что идея оказалась не слишком хорошей; поездка в Толедо не помогла ему спасти брак, а лишь продлила агонию.
В середине марта они прибыли в Сан-Себастьян. Было холодно. Весна туда еще не добралась. Дети были в восторге от этого города, но они там пробыли всего лишь пару дней. Самуэль хотел поскорее добраться до Мадрида, где намеревался встретиться с одним каталонским торговцем, которому собирался продать партию лекарств из своей лаборатории.
Мануэль Кастельс встретил их на Северном вокзале в Мадриде. Самуэль был чрезвычайно благодарен ему за этот знак внимания.
— Здесь неподалеку отель «Ритц», — сказал Мануэль. — Думаю, это лучшее место, где вы можете остановиться. Сегодня вы отдохнете, а завтра займемся делами.
Испанец был уже немолод и одет хоть и строго, но элегантно. Мириам поразилась, как певуче он говорил по-французски.
— Вот самое лучшее средство очаровать партнера, — улыбнулся он в ответ на ее похвалу. — Но скажу вам по секрету: я каталонец, моя семья из Серданьи — деревушки неподалеку от французской границы, и в детстве у меня была няня из Перпиньяна.
Мириам удивилась, обнаружив, что, когда слышит испанскую речь, понимает почти все. Этот язык был знаком ей с детства, ведь ее отец — сефард, и старокастильские слова были первыми, которые он услышал от матери. Сам он тоже любил разговаривать с детьми на сефардском языке, и теперь Мириам испытывала настоящую гордость, что понимает почти всё.
— Здесь не так красиво, как в Париже, — заявила Далида, которая, как всегда, во все глаза таращилась вокруг, пока они ехали по Гран-Виа в наемном экипаже. — По-моему, лучше Парижа ничего и на свете нет.
— Как ты можешь так говорить? — откликнулась мать. — Ты же не видела ничего другого.
— Тебе нравится Испания, потому что ты сама испанка, — ответила Далида.
Мириам вздохнула, ничего не сказав. Девочка права, она не чувствует себя чужой в Испании.
Узнав, что Самуэль собирается отвезти семью в Толедо, Мануэль Кастельс любезно предложил для этого собственную машину. Они с радостью согласились, и уже через несколько дней после прибытия в Мадрид выехали по направлению к тому заветному городу, куда Мириам стремилась всей душой: в Толедо, столицу империи. Там они остановились в гостинице неподалеку от кафедрального собора, которую им порекомендовал Кастельс.
— Он еще больше, чем Нотр-Дам, — произнесла Далида, зачарованно глядя на величественный собор, который, казалось, царил над городом.
Самуэль изучал планы города с не меньшим интересом, чем его новый партнер, чтобы легче было потом найти улицу, на которой стоял тот самый дом, где когда-то жили предки Мириам. Он хотел сделать ей сюрприз, приведя ее к самым дверям этого дома.
— Давайте совершим экскурсию по Толедо, — предложила Мириам детям.
Они и впрямь прекрасно провели время, гуляя по Еврейскому кварталу — так назывался район, где в минувшие века жили евреи. Здесь все было пронизано духом старого города. Дети были совершенно очарованы, бродя по лабиринту узеньких улочек, вымощенных брусчаткой. Мириам с волнением оглядывалась вокруг, не переставая говорить.
— Это напоминает Старый город, — заявила Далида.
— Неудивительно, что Толедо напоминает тебе Иерусалим, — ответил Самуэль, польщенный словами дочки. — Между ними действительно немало общего.
— Как жаль, что этого не видит отец! — перебила Мириам. — Он всегда мечтал о Толедо. Он так хорошо знал этот город...
— Так, значит, дедушка и бабушка были в Толедо? — допытывалась Далида.
— Нет, дочка, но они прекрасно знали этот город, ведь о нем столько рассказывали их родители, а тем — их родители, и так, углубляясь все дальше в прошлое, мы дойдем до XV века, когда их предков изгнали из Испании.
— А почему их изгнали? — спросил Изекииль. — Они плохо себя вели?
— Плохо себя вели? Нет, сынок, ничего плохого они не сделали, а изгнали их потому, что они были евреями.
— Но мы тоже евреи, — с беспокойством в глазах взглянул на отца мальчик. — Значит, это плохо?
— Нет, конечно, в этом нет ничего плохого, — поспешил успокоить его Самуэль. — Просто в некоторых местах не любят евреев.
— Но почему? — не отставал Изекииль.
Мириам постаралась объяснить ему как можно понятнее, но Изекииль все равно никак не мог взять в толк, за что же их не любят, и в конце концов совершенно ошеломил всех неожиданным высказыванием:
— Тогда, наверное, нам нужно перестать быть евреями — тогда нас везде полюбят и не будут больше ниоткуда выгонять.
Самуэль обнял Изекииля. В эту минуту он словно увидел самого себя — много лет назад, когда он спорил с отцом, не желая быть евреем и стремясь любой ценой смыть это клеймо, делающее их отверженными.
