- Ты, главное, дыши, - в панике шептала Ковь, - сейчас приведут повитуху...
- Не приведут. - Спокойно сказала Люта.
- То есть это как... не приведут?
Ковь захотелось завыть: ничего еще не было сказано, но она поняла, что это была подстава. Слишком уж безразлично это звучало, не было в голосе Люты ни капли сомнений.
Дура, дура, дура! Зачем? Говорили ей, много раз говорили, не болтай лишнего...
- Нельзя мне повитуху. Ты, девочка, присядь, я объясню. - Мягко сказала Люта, - Отец - не Кенсвен.
- и что с того?!
- Не перебивай. Отец - не человек.
Замечательно! И кого она будет принимать? Кентавра? Паника сменилась злостью, и сразу стало гораздо легче дышать: она, конечно, дура, что позволила себя обмануть, но сейчас он встанет, хлопнет дверью и оставит эту женщину навсегда, и пусть Люта хоть нага родит, но как-нибудь без нее.
Все было бы иначе, предупреди Люта заранее, договорившись... Ковь бы помогла обязательно, она же считала Люту подругой, сама бы принимать роды не стала, нет, но нашла бы какой-то другой выход...
А может, не было другого выхода? Хотя, скорее, Люта просто не захотела его искать - еще бы, такой подарок судьбы, наивная дурочка-магичка под боком! Ковь-то сама хороша: вечно Васку шпыняла его доверчивостью, а сама-то, сама-то!
- Говори. - Процедила Ковь. - Кто?
- Я собираю травки. В нескольких днях пути от города есть замечательный лесок. Мужа я не беру: бабье это дело. Травки рву не я. Местный лесовик радуется, когда я позволяю собрать для себя букетик...
- Если ты сейчас спишешь все на магию...
- Нет, обычная бабья дурость. - Люта пожала плечами и поудобнее устроилась на кровати.
Достала откуда-то маленький пузырек, зажала нос и глотнула. Скривилась.
- Гадость. - Пояснила, - Обезболивает.
Ковь завидовала ее выдержке. Конечно, у них еще есть время, но, все-таки... Злость куда-то делась. Нельзя злиться на роженицу, особенно магичке - нельзя, она и сглазить может, а ребенок за грехи матери не в ответе. А Люта сама себя достаточно наказала... и Ковь попыталась ее успокоить: кто знает, может, она поэтому боится подпустить повитуху и сейчас все волшебным образом разрешится, и Ковь, преисполненная радости от такого благополучного исхода, уйдет из этого дома вприпрыжку, напевая жизнерадостные песенки?
- Твой ребенок будет совершенно... нормальным. Никто не поймет, что он не совсем человек.
- Знаю. - Кивнула Люта. - Только это - девочка.
Ага. Разбежалась. Допрыгалась. Люта так сказала это "девочка", что Кови, наверное, сразу все должно было стать понятно, но куда там.
Ну, девочка. И что с того? Ковь лихорадочно вспоминала коротенький параграф учебника. Да, у лесовиков, особенно у матерых, опытных лесовиков, есть человекоподобная ипостась, которую можно отличить от человека лишь по косвенным признакам. Человеческая женщина может понести от лесовика. Таких детей настоящий отец всегда признает и у людей те не останутся: если рождается мальчик, он наследует все свойства отца... Если рождается девочка... Про девочек не было ничего...
Наверное, девочка унаследует частицу магии. Возможно, у нее появится второй, нечеловеческий облик: обычно такие вещи совпадают по времени с половым созреванием, так что сюрпризом для бедняжки будет не только первая кровь, но и первая кора.
Ну а Ковь-то тут причем?
- Девочка? И что с того?
- Я не могу отдать ее отцу... настоящему отцу. Понимаешь?
Люта смотрела так, как будто то, о чем она говорила, было очевидно. Но нет, не было. Может, местные и знали все, поголовно, почему нежеланную дочь от лесовика нельзя отдать лесовику и жить-поживать себе спокойно, но Ковь была родом из совсем другой части королевства, и у нее в деревне таких сказок не ходило.
Хотя ее деревня была примером неудачным. Там и нечисти-то обычной не водилось, она была территорией существа посильнее, чем обычный лесовик, но и в Академии ничего такого не изучали...
А дочь-то нежеланная, как пить дать, иначе бы Люта решила все гораздо проще. Такая легко запудрит мозги мужу, и тот даже кору примет за наследство от пра-прабабки жены со стороны матери.
- Нет. - Покачала головой Ковь. - Не понимаю.
Лучше сознаться в собственном невежестве, чем чего-то не понять. Особенно в таких ситуациях.
- Он ее убьет. - Зашептала Люта горячо, как будто боялась говорить в полный голос, - Убьет, убьет! Не потому, что плохой, просто накормит лес. Чтобы росло, плодилось, чтобы эпидемий не было... я правду говорю, ты-то должна верить: обычно для этой цели они таскают с полей младенцев женского пола - слабых, болезных: важна не только жизненная сила, а сам факт жертвы...Мать отвлечется, заработается, они хвать! А дочь - это гораздо большая жертва, чем чей-то чужой ребенок. И это гораздо больше силы.
Ковь пожала плечами: что же, это логично. Это в их природе. Конечно, увидь она, как кто-то крадется во тьме с чужим младенцем, или метнувшуюся на поле тень, она бы отбила ребенка, но осуждать не могла. Они просто другие, они гораздо более консервативны. В ее родной деревне уже несколько веков каждую весну закалывали курицу вместо девственницы, но нельзя забыть многочисленных девственниц только потому, что сейчас люди так не делают. Люди не лучше, просто изобретательнее. Научились платить меньше, а брать больше, а затем и вовсе сделали из жертвы символ...
Но для нечисти жертва - не символ, а плата. Людям на поля курицы хватает. Лес требует от своих созданий большего.
А дочь лесовика спасет немало таких вот детишек.
- Не хочешь отдавать - попробуй оставить себе. - Фыркнула Ковь.
Люта заглянула в ее лицо и тут же вжалась в спинку кровати, побледнев как мел. Ковь ткнула себя пальцем в щеку: вроде все нормально, не горит. Подавляемые эмоции бывало, прорвались огнем, но сейчас вроде не было такого... Или на женщину так подействовало именно спокойствие Кови? И хорошо, пусть считает ее бездушной тварью, пусть знает: нельзя вынудить помочь.
- Неужели тебе не жаль...
- Жаль. - Вздохнула Ковь. - Но что поделать?
И взять на жалость нельзя, когда у собеседника уже не осталось к тебе ни капли сочувствия. Думать надо, с кем кувыркаешься, и не вешать последствия на первых попавшихся прохожих... А то хороша: рыбку съела и теперь удивляется, чего же так обляпалась.
- Да как ты...
- Ты права, жертвенным младенцам приходится не сладко. - Согласилась Ковь, - но чего те от меня-то надо? Думаешь, я могу махнуть рукой, и спалить их деревянный алтарь нафиг? Могу. Но потом рукой махнут лесовики и построят на моих костях новый.
- Я хочу, чтобы ты приняла ребенка.
- Ну, приму я его, а дальше что? Может, позовешь кого-нибудь, кто взаправду умеет принимать детей? Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что я соплюшка без опыта, ага.
Голос Кови дрогнул. Она отвела глаза, сделав вид, что очень заинтересовалась вышивкой на шторах. А та и правда оказалась крайне интересна. Народные мотивы, все больше обережные, вышиты тщательно, мелкими стежками темно-бурого цвета... да, Люта готовилась. Долго готовилась.
Крови не жалела.
Но это еще не повод жалеть Люту. Не будет от этой жалости толку.
Потому что у Кови кишка тонка, справиться с матерым лесовиком, желающим забрать своего ребенка. Да и Ха будет на его стороне, тут и сомневаться не в чем, это не ее плоть и кровь.
Поймав себя на том, что уже почти всерьез обдумывает, как победить лесовика, Ковь вскочила со стула и больно укусила себя за запястье, приводя в чувство.
- Нет!
- Ты не поняла. Я прошу тебя принять ребенка, как своего. Для тебя - малость.
- Малость? Хочешь, чтобы я рисковала из-за твоего отродья? Только потому, что имела дурость у тебя загоститься?
- Так. Именно так. Хоть ты и магичка, ты это сделаешь. Ты слишком человечна, чтобы мне отказать. Ты пытаешься спрятаться за браными словечками и обтрепанной одеждой с чужого плеча, но... Ты слаба. - Люта подняла на нее спокойные глаза, - Совесть - твоя слабость. А у твоего спутника достаточно денег, чтобы отдать стражнику серебрушку и достаточно гордости, чтобы отдать графскую пошлину. Его слабость - его честь и гордость. А еще - ты.
