- А мне нас...ть, - грубо оборвал его директор, - кто "из вас" тут гадит! Я больше не хочу видеть здесь все это дерьмо. Это, хотя бы, вам понятно, товарищ охранник!

Опешивший Борисыч открыл, было, рот, но директор уже повернулся и пошел к себе. Охранник еще некоторое время стоял в раздумье, с обидой почесывая лысину под фуражкой. Еще бы не обидно: каких-то пять лет назад он, боевой офицер, командовал звеном ударных вертолетов, а теперь вот стоит на воротах, да еще и терпит хамство от зарвавшегося мальчишки (действительно, директор был моложе Борисыча лет этак на двадцать!).

"Кто из вас тут гадит!..., - раздосадовано повторил про себя Борисыч. - Вот с-сука! По-хорошему, надо было дать этому щенку в рыло, а потом написать заявление и уволиться, к чертям собачьим!". Почему-то ему вспомнился сейчас "тот" полет...

Это было очень давно, на заре его летной карьеры, и тогда он впервые сбросил бомбы (не учебные муляжи - настоящие кассетные бомбы!) на людей - точнее, на "живую силу противника". Да, эти люди были врагами (согласно разведданным, караван талибов шел с оружием), но тогда, в его первый боевой вылет, они еще были для него людьми, ЖИВЫМИ людьми! Это потом, когда их эскадрилья потеряла первую машину вместе с экипажем (их обстреляли с гор, когда звено уже возвращалось с задания, превратив мятежный аул в груду пылающих развалин, и его другу, старшему лейтенанту Матюхину, "ПТУРСом" засадили в хвостовую балку), они стали для него настоящими врагами - "душманами". Но тогда, в тот первый раз... Он отчетливо помнил, как на обратном пути, включив "автопилот", дрожащими руками доставал из пачки и закуривал болгарскую "Стюардессу", как думал, что никогда к "этому" не привыкнет. Перед его глазами, как черно-белая фотография, все еще стояла картинка с последствиями их атаки (ох, не нужно было ему делать контрольный проход над полем "боя", но "ведущий" приказал - и куда денешься?!): повсюду застывшие тела людей и животных, разбросанные по песку, и только пылевые вихри от несущих винтов оживляли этот мертвый пейзаж, над которым потрудились два железных "крокодила".

Как же не хотел он лететь в эту "загранкомандировку", как упирался в кабинете у командира части! Но вариантов было только два: либо ты летишь в Афган, либо ты уже никуда не летишь. Ибо сказано было замполитом полка: "Защита Родины за ее рубежами - священная обязанность каждого советского кадрового офицера! А кого это не устраивает, тем нужно было идти не в войска, а в народное хозяйство - разбрасывать химическое дерьмо над сельхозугодиями, что вполне еще не поздно обеспечить".

Глубоко вздохнув, подполковник запаса Иванченко взял метелку и совок, и со словами: "жизнь - говно!", пошел исполнять пожелание начальства.

Дик, со стороны наблюдавший эту картину, подумал:

"Да, видать, не только у нас одних собачья жизнь!".

***

В конце лета Дик пропал. На третий день его отсутствия все забеспокоились всерьез - и люди, и собаки. Люди говорили:

- Так надолго он никогда не уходил. Может, загрызли где?

- Ага, такого попробуй загрызи!

- Да запросто! Это раньше он был гроза Промзоны, а теперь... Возраст, однако!

- А сколько ему было?

- Не знаю. Я когда сюда пришел - семь лет назад - он уже взрослый был. Лет девять-десять ему, наверное.

- Да, для собаки десять лет, это уже старость. Может, помер где-нибудь сам?

- Может... Я слышал, что старые собаки уходят умирать подальше ото всех. Любят они чегой-то в одиночку помирать. А мы вот, чегой-то любим на людях... Тоскливо в одиночку-то!

- Наверное.

А собаки говорили:

"Должно быть, подался свой "рай" искать, старый дуралей! Я ему говорил, да что толку. В последнее время он совсем из ума выжил !".

"Что еще за рай?".

"Ты что, не слышал эту старую байку для тупорылых кретинов?... Ну, говорят, что есть такие края, где собаки живут без нужды, где никто их не бьет, не гонит, где им нет надобности драться за кусок жратвы, потому что жратва чуть ли не сама с деревьев в пасть падает. А зимы и вовсе нету - вечное лето, короче. И сук гулящих кругом до чёрта!".

"А-а, слышал я про такое место, только у нас это называется не рай, а "страна собак"".

"Не один ли хрен, как это называется?! Все равно брехня".

"Почему же брехня? У нас недавно две собаки ушли и не вернулись - сначала одна, а через несколько дней другая. Вот и Дик ваш исчез. И я когда-нибудь тоже... Если, конечно, доживу до старости".

"Слюни подбери! В рай он захотел".

"Можно подумать, ты не хотел бы!".

"А чо хорошего в этом вашем раю?! Ни подраться, ни стащить ничего... Не, мне такой рай на фиг не сдался - скукота! Для меня рай, это когда ходишь голодный, а потом хренак - и надыбал жратву. Или суку втихаря у товарища увел. Вот это - рай! Весь кайф в контрастах, балда!".

"А мне здесь не нравится. Дерьмо эта наша Промзона!".

"Вот и вали отсюда! Все валите! Собирайтесь всей шоблой и чешите на фиг в свой рай, или как там его - мне больше жратвы тут останется. И воздух чище будет".

"Не, всем вместе идти нельзя: это место ищут поодиночке".

"Почему?".

"Не знаю, только все старые собаки, когда настает их срок, уходят. И никто еще не вернулся назад...".

"И ты, идиот, конечно, думаешь, что если они не возвращаются, значит, они "туда" попадают?".

"Понятное дело! Кто ж захочет уходить из такого клевого места?!".

"Ну ты и дурак!!! Да дохнут они в какой-нибудь канаве придорожной, или под колесами - вот и не возвращаются. Я с вас, с придурков доверчивых, ржунимагу! Вот и Дик такой же романтический идиот был, чтоб ему...".

"Вижу, ты по другу не сильно скучаешь".

"А чо по нему скучать-то! Я и без него прекрасно проживу. И вообще, от него в последнее время все меньше проку было. Драться ему, видите ли, неинтересно и противно, на чужих гавкать - тоже западло... Пацифист хренов! Не, без него нам лучше будет".

"Рассказывай! Да вы без него за ворота теперь не выйдете! Вас Рыжиепсы порвут, как Тузик белку".

"Закрой хавальник, урод!".

"Злой ты, Цыган!".

"А ты тупой!".

"Пошел ты!".

"Сам пошел!".

- Р-р-р!

- Гав-гав-гав!!!

***

Дик шел и шел вперед. Солнце уже три раза заходило перед ним и снова вставало за спиной. Временами он даже начинал думать, что умер (Сэнсэй как-то сказал ему, что иногда собаки умирают просто так - не под колесами, не от отравленной еды, и не в драках, а именно от старости, потому что "кончается запас жизненных сил!"), но стертые об асфальт лапы болели, и все так же ныло сердце. Это означало только одно: он жив!

На четвертый день, когда взошло солнце, он, наконец, увидел то, что искал. Увидел неожиданно и сразу: вот только что он уныло тащился по обочине, и хлоп! - дорога резко оборвалась..., и будто спала пелена с глаз.

Да, именно так он все это себе и представлял: зеленая лужайка с мягкой, шелковистой травой, дивное небо с легкими перьями облаков, теплый и влажный ветерок, доносивший до его носа целый гастроном запахов. И, конечно же, был там обломок стальной трубы, торчащий прямо из небольшого пригорка. Из этой трубы нескончаемым ручьем выливалась чистая, прохладная вода изумительного вкуса, которую хотелось пить и пить до бесконечности.

Напившись вволю, Дик улегся в тени огромного дерева и положил морду на лапы. Ветер тихонько шевелил листву над его головой, в ветвях чирикала какая-то птичка, а невдалеке от него, прямо на лужайке, большой красивый петух гонялся за жирной курицей. Псу было легко и спокойно. Снова пришла мысль, что, может быть, он уже умер? Но потом он подумал, что если даже и так, то какая ему, собственно, разница, если тут так замечательно?! Невыносимое счастье наполнило все его существо. Дик поднялся на передние лапы и, запрокинув вверх морду, истошно завыл: