— За что? Вряд ли ты воткнул в него карандаш ради удовольствия. Была причина?
Чонин едва заметно наклонил голову.
— Он пытался меня изнасиловать. Думал, что я не закричу. Из-за стыда. Он оказался прав — кричать я не стал. Убить его показалось мне идеей получше. Но не получилось. Хотя остановить его мне удалось.
— И только поэтому…
— У тебя довольно странная реакция на эту историю. — Чонин едва заметно улыбнулся. — Что только поэтому?
— Только поэтому он сейчас так себя ведёт? Только потому, что ты порушил ему планы и не позволил… — Кёнсу умолк. Его не слишком волновало замечание Чонина о странной реакции — он много чего видел в своей жизни. Смертей — достаточно. И убийство с помощью карандаша вряд ли такая уж экзотика. Особенно — несостоявшееся убийство. Хотя в свои тринадцать Кёнсу тоже вряд ли смог бы убить взрослого мужчину так просто. Чонину уже повезло хотя бы в том отношении, что он смог пробить карандашом шею и ранить Сончжина достаточно серьёзно, чтобы тот не смог воплотить в жизнь свой план.
— Нет. — Чонин улёгся на песке, закинул руки за голову и смежил веки. Зато больше не смущал Кёнсу незрячим взглядом без фокуса. — Через четыре года я вернул ему его намерение.
Кёнсу на миг закусил губу, а после осторожно озвучил догадку:
— Ты его изнасиловал спустя четыре года?
— Я бы так не сказал. По-моему, когда жертва сама очень этого хочет, насилием это трудно назвать. Он предложил выбирать: или он меня, или я его. Я всего лишь выбрал то, что мне подходило. Остальное каждый додумывал сам. Ты тоже можешь что-нибудь додумать. И мне не особенно интересно, что именно. Это всё.
— То есть как “всё”? — опешил от неожиданности Кёнсу. — Больше ничего не было?
— Со мной — нет. С ним — не знаю. Я же сказал, остальное каждый пусть додумает сам.
— И только поэтому ты — чудовище?
— Этот вопрос ты должен не мне задавать. Я не знаю, что у Сончжина в голове. Это его голова. Не моя. А я ему даже не друг и никогда им не был. Я его всего лишь раз трахнул, потому что он не оставил мне выбора.
— И на что же он тебя поймал?
— Банально. — Чонин вздохнул и умолк, позволив Кёнсу самостоятельно строить предположения.
— Семья? Ты поэтому держишься теперь один и не особо с семьёй контачишь? Чтобы не давать повода использовать родных как рычаг давления на тебя? И поэтому у тебя нет друзей? Чтобы никого не подставлять? Господи… сколько это продолжается?
Чонин молчал слишком долго, а потом почти беззвучно ответил:
— Вечность.
— Ты мог бы обратиться…
— В полицию? Ты сам в это веришь? Не надо меня жалеть — я прекрасно знал, куда иду, и какие там правила игры. Другое дело, что меня мало волнуют рейтинги и топы. Мне достаточно того, что я просто могу выступать на сцене — большего мне и не надо. Пока есть хоть один дурак, которому нравится, как я танцую, это имеет смысл. Я готов танцевать, даже если вся моя публика будет состоять из одного человека. Потому что я тоже дурак, который просто любит сцену. И это — мой рай, и Сончжин в нём не имеет власти надо мной. Никакой. На этом фоне Сончжин выглядит как досадная неприятность. Есть — и ладно. Он не так уж и мешает.
Уж конечно. Кёнсу зло стиснул кулаки. Не так уж и мешает, как же. Заплатил за глаза Чонина, заплатил за его смерть — не так уж и мешает… Уж куда там!
— Мне нравится, как ты танцуешь, Чонин. — Кёнсу улёгся на песке рядом и отвёл пальцами чёлку со смуглого лба. — Это значит, что ты будешь танцевать для меня?
Резкие черты чуть дрогнули под пальцами Кёнсу, потом Чонин убрал одну руку из-под головы и слепо повёл ей. Кёнсу поймал его ладонь и притянул к своему лицу. Пальцами по губам, щеке, скуле… Сведённые к переносице брови и едва различимое:
— Но я уже не вижу тебя… вообще ничего…
— Зато я могу смотреть за нас обоих. — Кёнсу мягко поцеловал пальцы Чонина, запястье, наклонился ниже, чтобы тронуть полные губы и согреть их своим дыханием. Он с нежностью целовал сомкнутые веки и не позволял Чонину остановить себя. Даже если немного позднее ему придётся убить Чонина… — Тебе незачем прыгать вниз с утёса.
— Я и не собирался.
— Зачем же ты…
— А ты для чего?
“Для того, чтобы убить тебя”.
Кёнсу молча уселся на Чонине, сжал коленями узкие бёдра и стиснул запястья, вдавил в тёплый песок, хотя Чонин не сопротивлялся.
— Не боишься?
Чонин слабо улыбнулся и покачал головой.
— Напрасно, — честно выдохнул ему в губы Кёнсу за секунду до поцелуя. Просто у Кёнсу не было настроения убивать. Не сейчас. Удобного случая не представилось — так он напишет заказчику. В этот раз. И подождёт. Подождёт, пока ему скажут “фас”.
— Наверное, это глупо, я ведь даже не знаю, какой ты, и ничего не вижу…
— Что? — Кёнсу невольно затаил дыхание.
— Нет, ничего. Это неважно.
Кёнсу не позволил Чонину отвернуться — прижал ладони к скулам и удержал.
— Что ты хотел сказать? Просто скажи.
— Глупость. Всего лишь глупость. — Чонин уверенно высвободился, оттолкнул Кёнсу и сел на песке. Ушёл в себя так, как умеют только незрячие. И прочитать хоть что-то по нему теперь стало невозможно вовсе. Но Кёнсу всё равно догадывался. Или просто верил в то, во что верить хотел.
Он придвинулся к Чонину, сел позади и крепко обнял, притянув спиной к своей груди. Уткнулся носом в горячую шею, тронул губами и зажмурился. Терпеливо ждал, пока напряжение уйдёт, и Чонин позволит себе расслабленно откинуть голову ему на плечо, опереться спиной на его грудь и коснуться рукой его сцепленных в замок ладоней. И Кёнсу с мрачным отчаянием пытался представить, что сказал бы ему Чонин, если бы знал, кто он такой и что должен сделать.
Домой они вернулись к исходу третьего дня, поздно вечером. Кёнсу мог порадоваться тому, что так и не оказался в воде основательно и на глубине. Зато Чип стал относиться к нему с большим подозрением, чем прежде. Ходил следом постоянно и смотрел так, что Кёнсу было не по себе.
Пока Чонин торчал в ванной перед сном, Кёнсу поспешно отправлял сообщение в контору и заказчику. Как он и предполагал, заказчик отреагировал спокойно. Предстояло ещё написать отчёт для Хона, но это Кёнсу предпочитал сделать попозже. Привычно напоил Чонина горячим шоколадом, отправил в спальню, вымыл посуду и ещё чуть подождал, только тогда занялся отчётом. Так долго он ещё с отчётом не сидел. Тщательно подбирал слова и формулировки, чтобы сообщить, что дело пока не сдвинулось с мёртвой точки, но терять надежду не стоит. Тем не менее, ответ Хона всё равно был резким и недовольным.
Кёнсу проторчал за кухонным столом почти до двух ночи, только тогда заглянул в спальню. Чонин спал, сжимая в руке хризолит. Одеяло уже привычно сползло с него и вот-вот упало бы на пол. Кёнсу осторожно укрыл Чонина и под пристальным взглядом Чипа присел на край кровати. Провёл пальцами по лицу Чонина, смахнув тёмные волосы со лба, поколебался немного, затем вытянулся рядом и обнял. Чонин сонно покопошился, повернулся на бок и уткнулся лбом Кёнсу в грудь, обхватив руками за пояс. Спал немного беспокойно, время от времени усиливая хватку на поясе и прижимая Кёнсу к себе крепче. А ближе к рассвету он вновь забуянил. Кёнсу пришлось крепко прижимать его к матрасу, удерживая от резких движений, настойчиво целовать и успокаивать хриплым шёпотом. Сам он старался не слушать и не слышать того, что Чонин иногда бессвязно повторял в сонном бреду.
Кёнсу всё равно не мог включить свет и вернуть Чонину солнце. Он мог лишь обнимать его и стирать кончиками пальцев испарину с висков. И надеяться, что Чонин поспит спокойно хотя бы в течение часа до рассвета.
Утром Чонин сразу после завтрака куда-то собрался в компании Чипа. Кёнсу перехватил его буквально у двери.
— Подожди меня, я быстро.
— Я схожу один. Скоро вернусь, — отрезал Чонин и захлопнул дверь у Кёнсу перед носом. Пришлось быстро запрыгнуть в ботинки, схватить пиджак и выскочить следом. Кёнсу не успел добежать до лифта — створки сомкнулись раньше. Он метнулся ко второму лифту и спустился вниз на полминуты позже. Сначала решил, что потерял Чонина из вида, но после увидел, как Чонин с Чипом забрались в салон такси.
