— А Хон?

— Полагаю, Хон познакомился с ним именно тогда, когда его отец решил помочь мальчонке. Иных вариантов у меня нет. Да и прежде Хон ни разу в биографии твоего мальчика не всплывал.

— А склонности Хона?

— Ты про любовь к мальчикам? Когда это началось, понятия не имею, но к тому мигу, как Хон увидел Ким Чонина, он кое с кем встречался. Вряд ли это интересно, потому что примерно через пару месяцев они разошлись, а два года назад тот парень погиб в Японии. Автокатастрофа. Обычная. Сел за руль то ли пьяным, то ли под кайфом, разбился по собственной вине. После разрыва никогда больше с Хоном не пересекался. Глухо, короче. У Хона после того не было ни одной длительной связи. Ни с кем. Интрижки случались, но кратковременные.

— На одну ночь?

— Вроде того. Запал ему в душу твой мальчик, как видно.

— А у Чонина что-то в этом духе было?

— Если и было, об этом никто не знает. Ничего раскопать мне тут не удалось. Нарыл только интрижки с женщинами, причём все они твоему мальчику нуны. Больше ничего. Если и было у него что-то с кем-то из парней, ему хватило ума спрятать концы в воду. Сам понимаешь, шоу-бизнес — это такая штука, куда надо лезть именно с чистым досье.

— Понимаю, но не верю, что у него были только женщины. То, как он держится и как относится к выходкам Хона… Он не боится и не пытается сыграть в невинность. Так мог бы вести себя человек, который знаком с этим не понаслышке, но не тот, кто ни разу с подобным не сталкивался.

— Тем не менее, глухо.

— Ясно. Что-то ещё?

— Рою дальше. Если нарою нечто любопытное — поделюсь.

Кёнсу аккуратно заменил карту в телефоне, сходил к автомату, чтобы взять по привычке бутылку воды для Чонина, а когда вернулся к двери кабинета господина Шина, обнаружил там скучающего Чипа. Пёс окинул его внимательным взглядом, презрительно фыркнул и отвернулся. Кёнсу медленно потянулся рукой к лохматой голове, чтобы погладить белый мех. Чип не смотрел в его сторону, но угрожающе заворчал, словно глаза у него были и на затылке.

Кёнсу удручённо вздохнул. Мало того, что сблизиться с Чонином не получалось, так ещё и благосклонности Чипа он добиться не мог. Хотя животные во многом чувствительнее людей и вполне удачно полагаются на инстинкты. Чип наверняка как-то умудрялся чуять, кто такой Кёнсу и чем именно чревато для Чонина это знакомство. Вероятно, ситуацию немного сглаживало лишь то, что Кёнсу не собирался убивать Чонина прямо сейчас — без приказа. Кёнсу ждал. И Чип тоже ждал.

— Мерзкая тварь, однако. Зачем он её держит? Или вас ему недостаточно?

Кёнсу резко обернулся и столкнулся нос к носу с господином Хоном. Чонин называл его просто «Сончжин». Называл так, словно господин Хон ему ровня и одногодок. Или ниже по положению. Почему бы?

— Давно вы знаете Чонина, господин Хон?

— Вас это интересует?

— Исключительно как рабочий момент, — отрезал Кёнсу, на миг сбросив маску. Слова Джунсу оказались достаточно убедительными, чтобы Кёнсу поверил окончательно в причастность господина Хона к заказу. Хон платил ему за смерть Чонина, потому обязан был отвечать на вопросы. И Хон безусловно знал, кто такой Кёнсу и что он делает рядом с Чонином.

— Я знаю его достаточно давно. И хорошо понимаю, с кем имею дело. В отличие от вас, как видно.

— Тогда вы, возможно, знаете, что он любит и чем увлекается. — Кёнсу проигнорировал выделенное интонацией слово «кем» и продолжил гнуть свою линию.

— Возможно. Мои соболезнования, если вы, как и многие другие, заблуждаетесь на его счёт и считаете его ангелом во плоти или беспомощным калекой. Он — такая же мерзкая тварь, как и этот его пёс. И он увлекается. Игрой с людьми. Вы для него такая же пешка, как и, к примеру, я. И останетесь на доске до тех пор, пока ему не надоест играть вами. А вот когда надоест, он вас просто выбросит или сломает, уничтожит и морально, и физически, растопчет ваше «я», научит вас считать себя ничтожеством…

— Говорите по собственному богатому опыту?

Господин Хон смерил Кёнсу пренебрежительным взглядом, не удостоил ответом и решительно толкнул дверь в кабинет.

— Все здесь. Чудно. Предлагаю пройти в более подходящее место и оценить танец, который нам соизволил приготовить господин Ким.

Кёнсу редко испытывал неприязнь к людям без существенных и объективных причин, но господин Хон являл собой исключение из правила. Даже если не думать в его случае о причинах, которых хватало, в нём Кёнсу бесило всё: внешняя привлекательность, ухоженность, лоск, надменность, самоуверенность, попытки проявить дружелюбие, взгляды в сторону Чонина, жесты, голос, мимика, крупные выразительные глаза и неприглядное мнение о Чонине. Зато эта нелогичная неприязнь на время роднила Кёнсу с Чипом. Пёс и сейчас оказался рядом с ним, даже прижался пушистым горячим боком к ноге Кёнсу, словно выражая этим безмолвную поддержку. Чонину пришлось тихо позвать Чипа, иначе Чип сам бы не вспомнил о своих обязанностях поводыря.

В компании господина Шина и ещё нескольких сотрудников, занимавшихся рекламным проектом Хона, они двинулись в свободный зал с зеркальными стенами. Чонин немного повозился с плеером, сбросил рубашку и одёрнул тонкую футболку, в которой намеревался танцевать.

Футболка господина Хона не порадовала, но от замечаний он воздержался, лишь уселся на стуле у окна, закинул ногу на ногу и приготовился смотреть, как и все прочие.

Кёнсу понятия не имел, что приготовил Чонин, поскольку в его присутствии Чонин ни разу не прогонял танец для рекламного ролика.

Зазвучала выбранная Хоном музыка, и Чонин начал танцевать спустя семь секунд. Его движения совершенно не казались «сырыми». Сложно было представить, что танец новый, потому что двигался Чонин уверенно и естественно, с завораживающей плавностью и неторопливостью — в тон музыкальной композиции. Всё вместе дарило ночное настроение покоя, томных мечтаний и одиночества. Ни одной помарки — точные повороты и вращения. И Чонин вновь танцевал так, что далеко не сразу удавалось вспомнить — он же слепой и ничего не видит. Вспомнили все об этом только тогда, когда музыка стихла, танец завершился, и Чонин сделал неуверенный шаг в сторону Кёнсу, державшего в руках снятую рубашку.

В полной тишине Кёнсу помог Чонину накинуть рубашку, затем принялся застёгивать пуговицы. Его пальцы дрогнули на последней пуговице от резкого замечания Хона:

— Мне не нравится. Надо переделать середину. Под это же уснуть можно. Хочу увидеть больше огня.

Чонин безразлично пожал плечами.

— Как угодно.

Кёнсу с трудом управился с пуговицей и стиснул зубы от негодования. Танец получился превосходным, что бы там Хон ни вякал. И его придирки возмущали до глубины души. Даже если бы Кёнсу не имел никакого отношения к происходящему и присутствующим здесь и сейчас людям, он и тогда сказал бы, что замечание Хона пустое и беспочвенное. Это походило на банальное сведение счётов. Впрочем, Чонин ведь говорил до этого, как именно это будет и чего добивается Хон. Он оказался прав, но его правота Кёнсу не радовала.

После просмотра танца Кёнсу отпустили побродить по личным делам, пока полным ходом шло обсуждение концепта ролика и прочих деталей. Кёнсу закупил продукты, метнулся домой к Чонину, частично приготовил то ли обед, то ли ужин, а на обратном пути заскочил купить смазку и презервативы — в ключе инструкций заказчика. И Кёнсу не сомневался, что автором этих инструкций был господин Хон, хотя и не понимал, зачем Хону нужно всё это. Если Хон сам пытался охмурить Чонина, как-то нелогично с его стороны отдавать предмет своих воздыханий другому. Но с заказчиками не спорят. В свете того, что Хон наговорил о Чонине недавно — тем более. Кёнсу просто сомневался, что всё это добро в пакете с яркими цветами понадобится. Реакция Чонина на поцелуй ни черта не ободряла.

Ободряло Кёнсу лишь то, что Чонин каждую ночь засыпал, сжимая в руке хризолит. Да и спать он стал лучше. Иногда сны тревожили его, но не так часто, как прежде.