— Он сопровождает меня. И мне решать, где ему быть. — Низкий голос Чонина заиграл арктическими нотками, оставаясь при этом всё тем же — сочным, затягивающим, мягким, как бархат, наполненным обертонами. И твёрдым, как сталь.

— Как пожелаешь. Меня его присутствие не смутит, но может смутить тебя. Или его.

— Что вам угодно? — церемонно поинтересовался Чонин, пропустив слова господина Хона мимо ушей.

— Сроки. Когда будет готов танец?

— Через неделю. Это всё?

— Нет, есть ещё кое-что. — Господин Хон подошёл к Чонину, наплевав на угрожающий вид Чипа. Принялся рассматривать неподвижные черты лица, шею, воротник рубашки, где верхняя пуговица была расстёгнута. Кёнсу непроизвольно вцепился пальцами в бумажный пакет, ожидая подвоха.

Господин Хон с совершенно спокойным видом поднял руки и застегнул пуговицу на рубашке Чонина, поправил воротник и улыбнулся.

— Дабы не дать пищу сплетникам, верно?

Чонин промолчал. На его лице не дрогнул ни один мускул.

— Хотя…

Господин Хон неожиданно смял воротник пальцами, дёрнул к себе и нагло поцеловал Чонина, настойчиво навязывая ласку. Через секунду отпрянул и довольно точно ударил кулаком в челюсть. Чонин шагнул назад, запнулся о задравшийся угол ковра и упал. Чип зарычал, кинулся к господину Хону и вцепился зубами в лодыжку. Мало того, что у Хона хлестала кровь из прокушенной на совесть губы, так ещё и Чип постарался — рванул зубами, снова цапнул и помотал головой с глухим рычанием. Господин Хон попытался пнуть собаку другой ногой, едва не потерял равновесие и разразился проклятиями. Тут ещё и господин Шин вернулся — он сначала застыл на пороге, потом кинулся к Хону и попытался утихомирить Чипа.

— Чип, к ноге, — тихо, но твёрдо приказал Чонин, провёл тыльной стороной ладони по подбородку, размазывая по смуглой коже кровь, сочившуюся из ранки в левом уголке рта.

Пёс, недовольно ворча, оставил ногу господина Хона в покое и медленно попятился. Чонин запустил пальцы в густой мех и погладил Чипа.

Кёнсу бросил пакет на стуле, выудил из кармана упаковку с влажными салфетками, опустился рядом с Чонином на колени и прижал тонкую ткань к уголку рта.

— Как ты? — спросил едва слышно.

Чонин слегка оттолкнул его руку.

— Всё в порядке.

Он упёрся ладонью в пол и поднялся на ноги, нашарил поводок.

— Идём.

Кёнсу торопливо схватил пакет и последовал за Чонином.

— В таком виде? — возмутился господин Шин, попытался остановить Чонина, но не преуспел.

В лифте они в молчании спускались на первый этаж, после — шли по улице обычным путём. Кёнсу сверлил взглядом спину Чонина и не знал, что сказать. Да и вообще… Что тут скажешь? И последнему дураку понятно, что господин Хон одержим Чонином. Отмочить такое при свидетеле… И даже рискнуть здоровьем, видя перед собой рассерженного пса…

В квартире Кёнсу оставил пакет на тумбочке, поймал Чонина за плечо у двери в комнату с зеркалами и решительно спросил:

— Как долго это длится? Он ведь не первый раз к тебе пристаёт.

— Неважно. — Чонин сбросил его руку со своего плеча, но он вновь схватился за плечо и прижал Чонина к стене.

— Так не пойдёт. Мне полагается следить за тем, чтобы с тобой всё было хорошо. А ты щеголяешь разбитыми губами, завтра и вовсе…

— Не вовсе. У меня не остаётся следов на лице, не волнуйся. И гримёры отлично спрячут всё лишнее.

— Я не об этом! — возмутился Кёнсу. — Может, ты и собираешься терпеть это, но я — нет. Можно же что-то сделать, чтобы он не лез к тебе.

— Ничего. Его проект принят, и я должен танцевать для его рекламы. А он волен всякий раз говорить, что его не устраивает. Если тебе так любопытно, могу тебе заранее рассказать весь сценарий. Сначала он будет цепляться к танцу, к костюму и музыке, потом выразит желание лично наблюдать за моими тренировками. В конце концов, он добьётся того, чтобы единолично решать всё и сделает так, чтобы я оказался с ним наедине…

— Потому я и спросил, что мы можем с этим сделать. Ты ведь не хочешь этого, так?

— Мне… всё равно. — Чонин попытался высвободиться и уйти. Кёнсу не позволил.

— Так уж и всё равно? Ты хоть понимаешь, что он хочет с тобой сделать?

— Ничего. Он хочет, чтобы я кое-что сделал. С ним. Быть может, после он оставит меня в покое. Мне всё равно. — Чонин слабо улыбнулся и добавил негромко: — Если бы он хотел того, о чём ты подумал, давно бы сделал это. Это ведь очень просто — сейчас. Меня не так уж и трудно сцапать на улице, запихнуть в машину, отвезти куда-нибудь, позвать охрану, чтобы утихомирили, да спокойно сделать всё, что хочется. Я же всё равно ничего не вижу, толку от моих показаний было бы немного, да и вряд ли мне бы позволили заявить — предпочли бы замять дело. Ведь я до сих пор приношу прибыль. И он — тоже. Так что… всё равно.

Кёнсу уставился на красиво очерченные губы Чонина, на ранку в уголке рта, после прикрыл глаза и вздохнул. Он не хотел думать о том, на что способны эти губы. Тем более о том, чего мог хотеть господин Хон, когда смотрел на эти губы.

— Тебе не всё равно. Тебе надо танцевать, — тихо произнёс он. — Раньше, сейчас, потом… Неважно, когда и как. Мне жаль, что ты не можешь видеть, но даже в таком состоянии ты… танцуешь так, как не танцует никто. Почему он…

— Потому что любой талант — это сразу и благословение, и проклятие. У всего есть своя цена. У таланта — тоже, — с мрачной уверенностью объяснил Чонин. — К тому же мой талант ничего не стоит без долгих тренировок. А сейчас это сложнее, чем раньше. Но это моё дело. Больше ничьё.

— Тогда, может, ты хоть скажешь, почему сделал это в тот раз? Почему ты стал раздеваться в кабинете господина Шина?

— Потому что Сончжину не нужна кукла. Но получить он может лишь куклу. Вот и всё. К тому же это был блеф. Я знал, что меня остановят. — Чонин усмехнулся безрадостно, глядя как будто бы сквозь Кёнсу. — Думаю, если бы господин Шин не вернулся вовремя, остановил бы меня как раз ты.

Кёнсу открыл рот и закрыл. Потому что Чонин был прав. В тот день Кёнсу вмешался бы, не успей господин Шин раньше.

— Мне нужно тренироваться, — напомнил Чонин, слегка оттолкнул его и всё же зашёл в комнату с зеркалами, где избавил Чипа от поводка и ошейника, погладил белый мех и почесал Чипа за ухом. Тот довольно зажмурился, затем подался вперёд и лизнул Чонина в нос.

Кёнсу молча смотрел на них обоих от порога и до боли стискивал кулаки. Сегодня он позволил себе слишком многое, но не хотел сожалеть об этом. Ни о чём. Не хотел терять ни одной испытанной эмоции. Всё равно ему велели соблазнить Чонина, стать настолько ближе, что дальше некуда. Всё уместно.

Наверное.

Он решительно подошёл к Чонину, встал на колени рядом, запустил пальцы в жёсткие, но гладкие, словно шёлк, волосы и мягко поцеловал в губы. Недолго, совсем чуть-чуть — всего несколько секунд тёплой и уютной близости. Отпрянул, перевёл дух и едва слышно произнёс:

— Прости.

Поднялся на ноги, вышел в коридор, ни разу не оглянувшись, закрыл дверь и прислонился спиной к стене.

Вот так вот. Пан или пропал. И чёрт с ним, с Чонином. Пусть теперь думает, что с этим делать. Зато у Чонина появился выбор: или господин Хон с его заскоками, или Кёнсу с… с инструкциями, о которых Чонин ни черта не знал. Выбор так себе, чего уж там. И шансы почти на нуле. Зато результат покажет себя во всей красе в ближайшее время. И Кёнсу либо потеряет место, либо… рано или поздно окажется в постели с Чонином. В соответствии с инструкциями.

Вроде бы не напортачил, да? Вроде бы всё по плану.

Кёнсу осторожно выдохнул, отлип от стены, прихватил пакет и отправился заниматься тем, чем ему и полагалось заниматься — готовить обед. Обед, который, возможно, Чонин швырнёт ему в лицо. Вместе с фразой: «Ты уволен к чёртовой матери».

Губы у Чонина были твёрдыми, но чувственными. Со вкусом клубники — из-за бальзама. И лёгкая щетина на подбородке и над верхней губой. А ещё он пах шоколадом — горячо и сладко. Но это в отчёте не напишешь.