Зажмурившись и запрокинув голову, Крис пытался сделать нормальный вдох широко открытым ртом. Нормальный не получился. Вообще никакой не получился, потому что новый толчок был глубоким и сплетённым с влажным шлепком, а следующий случился слишком быстро. К подбородку прижались горячие губы, и очередной толчок выбил из Криса весь воздух. Вдох превратился во всхлип. А тело таяло от быстрых и сильных движений.

Если Крис приоткрывал глаза, то непременно ловил напряжённый и немного сумасшедший взгляд Чонина — сверху вниз. Тот опирался на выпрямленные руки и продолжал бросать себя к нему, вжимался узкими бёдрами. Чонин то торопливо облизывал губы, то часто и неровно дышал, то прижимался губами к подбородку Криса или к уголку его рта. Но Крису уже было всё равно, он почти не чувствовал этого, поглощённый тем пожаром, что творился у него внутри. Каждый толчок — призрачной огненной плетью вдоль позвоночника. Вспышка — и волны жара по всему телу.

Крис раньше никогда не кончал нормально, когда оказывался снизу. Требовалась стимуляция рукой или минет, чтобы всё-таки дойти до оргазма. И вот этого он тоже не чувствовал — раньше. Не чувствовал изнутри мышцами живота глубокие и резкие толчки — раньше. И когда Чонин немного сдвинулся, чтобы продолжить ещё быстрее, Крис сорвался на отрывистый громкий стон, заблудившись в сладкой дрожи и потерявшись в пространстве. Ухватившись за липкую от пота шею, качнул бёдрами, нанизываясь на член ещё резче, до отказа, до цветных пятен перед глазами и пьяного головокружения. Подставил губы Чонину для поцелуя или укуса — всё равно. Чонин мог делать с его губами, что хотел, лишь бы не останавливался. Мог кусать до крови, только бы продолжал двигаться так же быстро и точно.

Продолжал танцевать свою любимую румбу у Криса внутри.

Выше и выше. Чтобы после — долгая невесомость до приятного падения на влажные от пота простыни. И чтобы не вдруг отдышаться и ощутить под пальцами горячую и липкую спину, прижаться подбородком к спутанным тёмным волосам и различить на коже обжигающее и такое же сбитое дыхание. Чтобы понять, где собственная дрожь, а где чужая. И чтобы осознать — это не Чонин так взмок, а собственная сперма на животе.

Прикрыв глаза, Крис лениво поднял руку и запустил пальцы в волосы Чонина. Гладил и перебирал, пока немного не оклемался. Достаточно, чтобы доползти до ванной с повисшим на нём Чонином. И потом — стоять под тёплыми струями и ловить всё ещё расфокусированный взгляд. Его мальчик до сих пор терялся в отголосках оргазма и едва заметно дрожал. Требовалось срочное лечение лёгкими поцелуями. И тихим вопросом:

— Почему я?

Чонин запрокинул голову, подставляя лицо под льющуюся сверху воду, потом смахнул капли ладонью.

— Потому что человек должен посвятить себя тому, кто достоин его самого. Хён, ты всё ещё можешь сказать мне те слова, что говорил четыре года назад?

Крис осторожно отлепил от поясницы промокшие пластыри и небрежно отбросил в сторону, мягко притянул Чонина к себе и едва слышно проговорил:

— Я люблю тебя, мой мальчик. Ни о чём не жалею и ни в чём не раскаиваюсь.

— А я люблю тебя. И тоже ни о чём не жалею и ни в чём не раскаиваюсь. И завтра забираю тебя домой. Ты мой, хён. И даже тебе меня не переупрямить. Мне пофиг на твой чёрный или белый. Я вижу только красный.

12 июня

Утро для Криса началось в пять вечера. Он полюбовался в ванной на собственное отражение в зеркале и потрогал пальцем всё ещё сочный след на шее, аккурат под кадыком. След был не единственным, впрочем, Чонин его всё время так целовал, словно хотел пометить до конца жизни.

В тот день Крис утром рванул на работу, толком не поглядевшись в зеркало. Весь участок до самого вечера пытался стрясти с него телефон “горячей штучки” и давал бесплатные советы по сведению характерного пятна, а дежурный пристально пялился на шею Криса, мечтательно лыбился, как полный кретин, и то и дело повторял: “Какие восхитительные губы…”

Крис пережил это без особых проблем, потому что сам ходил с тем же видом, что и дежурный, мечтательно лыбился, как полный кретин, и порывался позвонить Чонину каждые четыре минуты.

В остальные дни они перевезли большую часть вещей в двухэтажный коттедж, навели порядок, а сегодня вот у Криса выдался выходной, который он проспал почти полностью.

Крис сунулся в кухню, где шумела вода. Чонин как раз тёр губкой тарелку. На нём красовались джинсы и белая майка, а на левом плече раскрыла рыжие крылья крупная бабочка.

— Я не сильно проспал? — задумчиво спросил Крис, внимательно разглядывая бабочку и отмечая чёрные полосы на крыльях, широкую чёрную кайму и белые пятнышки. Сантиметров десять будет. Крупный экземпляр.

— Учитывая, что ты писал книгу до семи утра? Самое время встать, — негромко отозвался Чонин, плавно повернул голову и просиял улыбкой — сразу для Криса и для бабочки.

— Как бы это снять…

— Зачем? Она мне не мешает.

— А мне вот мешает, — нахмурился Крис, глядя на бабочку с осуждением — уселась именно туда, куда хотелось поцеловать. — Монарх, что ли? Почему она на тебе сидит? Я возражаю. Твоей душе ещё рановато в рай.

— Какой ещё рай? Ты у меня спрашиваешь или у неё? Я вообще такое впервые вижу. — Чонин снова повернул голову и подул на бабочку. Она легко спорхнула с его плеча и перелетела на стол. — Теперь не мешает?

Крис вместо ответа придвинулся к Чонину и забрался пальцами под майку.

— Только попробуй, — тихо, но с угрозой предупредил Чонин, боявшийся щекотки. Пришлось обнять его за пояс и поцеловать в шею.

— Был на занятиях? — пробормотал в шею Крис, не желая отлипать от неё. Шея была горячая и вкусно пахла мандаринами.

— Угу. Потом пришлось задержаться, так что ужин надо заказывать.

— Задержаться где?

— Приехал инспектор Момсен, хотел поговорить. Отвёз к мосту в направлении Торонто.

Крис напрягся и крепче обнял Чонина.

— Обо мне спрашивал?

— Он хотел, чтобы я дал показания против тебя. Потом его сбил грузовик. Насмерть. Сказали — несчастный случай. Мне пришлось поехать с полицейскими и ответить на несколько вопросов, пока они проверяли записи с дорожных камер.

Крис сглотнул, пытаясь переварить слова Чонина. Тот спокойно домыл тарелку, аккуратно поставил в сушилку, ополоснул руки и потянулся за полотенцем. Крис просто смотрел, как Чонин вытирал руки, и не мог два умножить на два. Четыре не получалось. У него вообще мозги как в оцепенение впали.

— Он… Чонин.

— М-м-м? — Чонин повернулся к нему и посмотрел прямо в глаза. Спокойный и невозмутимый.

— Просто вот так вот грузовик взял и сбил человека, с которым ты разговаривал?

— Да. Инспектор Момсен оказался на дороге перед грузовиком. Это было неожиданностью для всех. В полиции посмотрели плёнку. Несчастный случай. Коллеги сказали, он в последнее время был нервный и со всеми ругался, часто опрокидывал стаканы с кофе. Никто не удивился, что он проявил неосторожность по рассеянности. Я сказал им, что Момсен спрашивал меня о пропавших четыре года назад парнях. Все понимающе покивали и подытожили, что у Момсена был на этом деле пунктик. Он вполне мог занервничать и угодить под машину по неосторожности. Тем более, его от дела отстранили несколько недель назад. Оказалось, он не имел права задавать мне вопросы.

Крис открыл рот и тут же закрыл. Потёр лоб ладонью и вздохнул. Медленно притянул Чонина к себе и едва слышно уточнил:

— Ты его убил? Из-за меня?

Чонин не отвёл глаза. Смотрел прямо и уверенно.

И молчал.

Крис обнял его и прижался подбородком к виску. Медленно гладил тёмные волосы и кусал губы, стараясь совладать с внутренней дрожью. А дрожь всё не проходила.

— Мне… надо подумать… — пробормотал он, прихватил ветровку и вывалился из дома.

Домой он не вернулся ни вечером, ни ночью. Спал в “кадиллаке” у участка, пытаясь свыкнуться с мыслью, что его мальчик убил из-за него. И это, наверное, расплата за всё, за все грехи скопом. Его мальчик вернул долг, но… Чонин не был должен. Ничего.