— Кис-кис-кис, — позвал мальчик.
Кот обернулся на голос, выгнул спину дугой и зашипел, затем, словно ошпаренный, метнулся прочь. Все как всегда, к сожалению.
До школы — десять минут ходу, но Тео, шагая быстро, обычно справляется за восемь, опасаясь опоздать. Опоздание само по себе — ерунда, но привлекать к себе внимание лишний раз ни к чему. Может быть, если вести себя как все, к нему когда-нибудь привыкнут. Было бы здорово.
Размышляя на эту тему, он ослабил бдительность и у самых ворот столкнулся с молодой мамой, везущей в коляске своего малыша. Ребенок, заметив среди школьников, спешащих на первый урок, длинноухое страшилище с серой кожей и глазами, отсвечивающими зеленым светом даже сквозь темные стекла очков, зашелся в плаче.
Блин. Тео прошмыгнул мимо коляски как можно быстрее и постарался затеряться в толпе, но куда там. Его присутствие заметили, вокруг быстро образовалось пустое пространство, гомон стал тише. Все как всегда. И так, скорее всего, будет до тех пор, пока он не научится чертить руны так же мастерски, как это делает отец. Хотя ему, по большому счету, нужно научиться чертить одну-единственную руну, ту, которую рисует каждое утро на своем лбу с затаенной надеждой 'а вдруг на этот раз получится?!'. Правда, пока что дело с мертвой точки не сдвинулось: другие ученики все равно подсознательно видят то, что руна запрещает видеть их сознанию, а на животных и младенцев дурацкий знак вообще не действует.
Учитель Такамото, стоящий у ворот и следящий за тем, чтобы входящие ученики были одеты по форме, как обычно, неодобрительно покосился на Тео, но ничего не сказал. Придраться ему не к чему, все неодобрение — побочный эффект сильнейшего диссонанса между тем, что видят глаза, и тем, на что позволяет обращать внимание руна. По этой же причине другие дети боятся и избегают Тео. Даже Кавагути и двое его друзей-третьеклассников , с которыми Тео познакомился на третий день в школе и, казалось, почти подружился, стараются с ним не встречаться. Если так дело и дальше пойдет — завести друзей вряд ли получится.
Тео вошел в здание школы, раздумывая над тем, почему из множества миллионов детей всего мира несчастье быть сыном темного эльфа, сбежавшего на Землю из своего мира, выпало именно ему. Вдобавок, он пошел целиком в отца практически по всем параметрам, а не в маму, и потому обречен до конца своих дней скрывать свою внешность с помощью магии. Жизнь — дерьмо.
На самом же первом уроке Тео поджидал сюрприз. Когда прозвенел звонок, следом за учителем в класс вошла симпатичная девочка с каштановыми волосами и милой улыбкой.
— Знакомьтесь, — сказал учитель Ода, — Дэлайла Чейни, приехала к нам из Соединенных Штатов по программе обмена.
Пара свободных мест нашлась как раз — и кто бы сомневался? — по соседству с партой Тео. Дэлайлу проводили сочувствующими взглядами: ей предстоит сидеть в дальнем углу, на расстоянии вытянутой руки от облюбовавшего этот темный угол Йома . Сам Тео считал кличку, данную ему за глаза, откровенно идиотской, но на чужой роток не накинешь платок.
Тут ему в голову внезапно пришла новая мысль: в школе за Тео уже прочно закрепилась дурная слава, но новенькая попросту не знает об этом. Если бы удалось сразу зарекомендовать себя добрым и дружелюбным... Мечты, мечты. С другой стороны — попытка ведь не пытка. Терять-то нечего.
— Привет, — шепнул он новой соседке, воспользовавшись тем, что учитель начал перекличку, — меня зовут Теодор. Но ты можешь звать меня Тео.
— Привет, — тихо ответила Дэлайла, повернув к нему курносое улыбающееся лицо. — У тебя имя не японское, ты тоже по обмену?
— Ага, — кивнул он.
— Я потеряла контактные линзы, — призналась девочка, — так что не заметила, что ты не японец. А почему ты в черных очках? Разве в школе так можно?
Вот это удача так удача! Тео мгновенно оценил расклад: от Дэлайлы из-за ее близорукости ускользает то пугающее, что подмечают все остальные. Значит, она не будет бояться его до тех пор, пока не отыщет свои линзы. В распоряжении Тео — весь учебный день, за это время он должен произвести как можно лучшее впечатление и надеяться, что после чертова руна все не испортит.
— Да у меня глаза больные, — сказал он, — я не выношу яркого света. Потому мне разрешили сидеть в школе в очках.
А про себя подумал, что темные очки — еще одна деталь, выделяющая его, притом не в лучшую сторону. Выделяться привилегией, которой нет у других — уже само по себе нехорошо, так ведь черные стекла добавляют его и так зловещему облику лишнюю деталь. Глаза — зеркало души, люди не очень-то любят тех, кто скрывает их за темными очками. Но что поделать, если от отца ему достались, помимо внешности и таланта к магии, еще и глаза подземного эльфа, видящие тепло, но боящиеся яркого света? Ничего, разве что судьбу проклинать.
Пока шла перекличка, Дэлайла успела посетовать, что не очень хорошо знает японский: к своей бабушке-японке она не так уж и часто ездила в гости.
— Будет что-то непонятно — спроси, я тебе подскажу по-английски, — предложил Тео.
— А ты из какого штата?
— Ни из какого. Я из России приехал. Просто говорю на нескольких языках.
На первой перемене Дэлайла заметила, что другие ребята почему-то не очень спешат с ней знакомиться, ни мальчики, ни девочки. Действительно, остальные ученики либо сидели на своих местах, не оборачиваясь, либо уходили из классной комнаты. И Тео прекрасно понимал, почему.
— Ну как бы японцы — очень деликатные люди, у них не принято обступать новеньких всем классом и наперебой расспрашивать о том да сем, — шепнул он.
На самом деле, мальчик слегка покривил душой, но честный ответ вроде 'они бы и рады, да меня боятся' — совершенно неприемлем.
— А что, с Россией действует программа по обмену? — полюбопытствовала девочка.
— Честно говоря, понятия не имею. Сюда перебралась жить вся моя семья.
— Вот как? А почему?
Это был неприятный вопрос. Точнее, не столько вопрос, сколько навеянные им мысли. До четырнадцати лет Тео рос дома в затворничестве и мог показаться на улице только в сопровождении отца, накладывавшего на сына заклинание, скрывающее его внешность. Учился он по учебникам самостоятельно и с помощью мамы. Изредка маленькому Теодорчику удавалось поиграть со своим двоюродным братиком Павликом, когда тетя Лиля приходила в гости, но, разумеется, это было возможно только при условии, что отец дома. К двенадцати годам жизнь стала невыносимой, да и папе с мамой стало ясно, что прятать сына вечно, причем даже от ближайшей родни по маминой, человеческой линии — не вариант. Отец, в своем мире великий маг, а в мире людей и вовсе единственный, учил Теодора-младшего, как мог. Тео унаследовал от него магическую одаренность в полной мере, но отец у себя дома учился в школе магии двадцать лет, притом у весьма мудрых и искусных преподавателей. У Теодора же — всего один учитель, хоть и великий чародей, но весьма посредственный наставник.
К четырнадцати Тео все же весьма преуспел. Правда, детства как такового у него все равно, что не было. Время уходило на магические уроки, в перерывах между ними — весьма жесткие 'полноконтактные' тренировки по рукопашному бою, фехтованию и владению огнестрельным оружием. Мальчик очень рано понял, что хныкать, жалуясь на тяжелую судьбу, бессмысленно и бесполезно.
— Пойми, Тео, — сказал ему однажды после тренировки отец, — этот мир всегда будет враждебным к тебе. Дашь слабину — конец. Ты человек не наполовину, а гораздо больше, от эльфа в тебе только половина крови и мои таланты, во всем остальном, включая характер и воспитание, ты человек, но люди никогда не примут тебя таким, какой ты есть. А если еще и узнают о твоем даре — разрежут на куски в надежде понять, как ты колдуешь. Не сможешь постоять за себя — крышка. Меня и мамы когда-нибудь не станет, и тогда ты окажешься лицом к лицу с миром людей в одиночку. Один против всех.
— А тебе не приходило в голову научить меня своему языку и создать портал, чтобы я вернулся туда, откуда ты пришел? Может, я хоть там нашел бы себе друзей, раз ты, великий колдун, все равно не способен наколдовать мне их! — вспылил Тео.
