Подвешенный за руки Вар медленно покачивался. И молчал.

– У тебя не так много времени, – добавил Вашер. – В любой момент кто-нибудь может заметить мертвых стражников. Поднимется тревога. Я уйду, а тебя снова будут пытать, и в конце концов ты все-таки сломаешься. И вся собранная тобой сила попадет в руки тех самых людей, которых ты поклялся уничтожить.

Вар уставился в пол. Вашер дал ему несколько секунд на размышление и понял, что мятежник полностью осознал ситуацию. Наконец Вар перевел взгляд на Вашера:

– Тот... твой предмет. Он здесь, в городе?

Вашер кивнул.

– Я услышал крики… это из-за него?

Вашер снова кивнул.

– Сколько еще ты пробудешь в Т’Телире?

– Какое-то время. Возможно, год.

– Ты направишь его против них?

– Мои цели – мое дело, Вар. Ты примешь мое предложение? Быстрая смерть в обмен на дыхание. Я обещаю одно: твои враги его не получат.

Помолчав, Вар наконец прошептал:

– Оно твое.

Вашер потянулся вперед, положив ладонь на лоб узника и стараясь не коснуться его кожи ни единым клочком одежды, чтобы не дать Вару вытянуть цвет для пробуждения.

Вар не шевелился, будто оцепенев. Когда Вашер уже забеспокоился, что узник передумал, Вар выдохнул. Цвет покинул его. Прекрасное сияние, аура, придававшая величие, несмотря на раны и цепи, вытекла изо рта, повисла в воздухе переливающимся туманом. Закрыв глаза, Вашер вдохнул ее.

– Жизнь моя – тебе, – приказал Вар с ноткой отчаяния в голосе. – Дыхание мое – тебе.

Дыхание затопило Вашера, и все вокруг налилось красками жизни. Коричневый цвет плаща казался теперь глубоким и насыщенным. Кровь на полу вспыхнула ярко-красным, словно загоревшись. Даже тело Вара показалось шедевром: угольно-черные волосы, фиолетовые синяки и алые порезы. Уже много лет Вашер не чувствовал себя таким… живым.

Поддавшись затопившей его силе, Вашер задохнулся и рухнул на колени. Пришлось даже упереться ладонью в каменный пол, чтобы не упасть.

«Как я жил без этого?»

Он знал, что его чувства на самом деле не изменились, но ощущал теперь все иначе, восприятие непередаваемо обострилось. Коснувшись каменного пола, он поразился его шероховатости. Свист ветра, проникавшего сквозь маленькое окно подземелья вверху… Он всегда был столь мелодичным? Как он раньше не замечал?

– Выполни свою часть сделки, – проронил Вар.

Вашер уловил оттенки в его голосе, красоту каждого из них, их близость к обертонам. Сейчас у него был абсолютный слух – дар любому, кто достиг второго возвышения. Приятно иметь его снова.

Конечно, при желании Вашер мог в любой момент достичь пятого возвышения. Но это потребовало бы определенных жертв, которые он не хотел приносить. И потому он заставил себя пойти старым путем – собирать дыхания у людей вроде Вара.

Вашер встал, вытащил уже послуживший чуть раньше бесцветный шелковый шарф, набросил его на плечо узника и выдохнул.

Он не стал придавать шарфу форму человека и не воспользовался волосами или кожей для концентрации, хотя пришлось вытянуть цвет из рубашки.

Вашер взглянул в полные смирения глаза Вара.

– Задуши его, – приказал он, коснувшись дрожащего шарфа кончиками пальцев.

Тот мгновенно дернулся, вбирая множество дыханий, но сейчас их количество казалось Вашеру ничтожным. Быстро обернувшись вокруг шеи Вара, шарф начал его душить. Вар не боролся и не ловил ртом воздух, просто с ненавистью смотрел на Вашера, пока его глаза не вылезли из орбит и жизнь не покинула его.

Ненависть. Вашер достаточно повидал ее за свою жизнь. Он осторожно коснулся шарфа, забрал из него дыхание и оставил Вара висеть в камере. Затем бесшумно прошел по тюрьме, поражаясь оттенкам дерева и камня. Через несколько секунд он заметил, что в коридоре прибавился еще один цвет. Красный.

Он обогнул образовавшуюся на наклонном полу подземелья лужу крови и вошел в караулку. Трое стражников оказались мертвы. Один из них сидел на стуле. Кровь Ночи, прямо в ножнах, торчал из его груди. Над краем серебристых ножен виднелось около дюйма черного лезвия.

Вашер аккуратно задвинул оружие в ножны до упора и застегнул пряжку.

«Я сегодня отлично справился», – прозвучал голос у него в голове.

Он не ответил мечу.

«Я их всех убил, – продолжил Кровь Ночи. – Ты что, не гордишься мной?»

Вашер поднял оружие. Он привык к его необычному весу и держал меч одной рукой. Затем подхватил сумку и забросил ее на плечо.

«Я знал, что тебе понравится», – с явным удовольствием сказал Кровь Ночи.

У незначительности множество преимуществ.

Конечно, по меркам многих людей Сири вовсе не была «незначительной». Она все же дочь короля. К счастью, ее отец имел четверых ныне здравствующих детей, и семнадцатилетняя Сири была самой младшей. Фафен, следующая по старшинству, исполнила семейный долг и стала монахиней. Перед ней шел Риджер, старший сын, наследник трона.

А еще была Вивенна. Вздохнув, Сири продолжила путь по тропе, ведущей к городу. Вивенна, первенец короля… ну, она просто Вивенна. Прекрасная, уравновешенная, совершенная почти во всем. И это хорошо, поскольку она обручена с богом. Так или иначе, Сири, четвертый ребенок – лишняя. Вивенна и Риджер полностью сосредоточились на учебе. Фафен помогала людям пасти скот и вести домашние дела. А незначительная Сири могла позволить себе куда больше – к примеру, постоянно исчезать и часами пропадать в окрестностях.

Конечно, ее отсутствие замечали, и, само собой, возникали проблемы. Но даже отцу приходилось признавать, что ее отсутствие не причиняет особых неудобств. Город прекрасно существовал и без Сири… Собственно, даже лучше, когда она не крутилась поблизости.

Незначительность. Для других это слово звучало оскорблением. Для Сири – благословением.

Сири с улыбкой вошла в город и, как всегда, приковала к себе взгляды. Хотя формально Бевалис считался столицей Идриса, он был не так уж велик, и все знали ее в лицо. Судя по рассказам захаживающих к ним странников, ее родной город казался деревней по сравнению с крупными городами других стран.

Но Сири он все равно нравился, несмотря на невзрачные улочки, крытые соломой крыши и унылые, но крепкие каменные стены. Здесь женщины гонялись за отбившимися от стаи гусями, мужчины вели ослов, нагруженных мешками с зерном для посева, а дети гнали овец на пастбища. Более экзотичные виды открывались в огромных городах Заки, Хадреса или даже наводящего страх Халландрена, но эти города были переполнены гомоном, снующими повсюду безликими толпами и надменной знатью. Все это не нравилось Сири, которая даже Бевалис считала чересчур оживленным.

«И все же, – подумала она, посмотрев на свое строгое серое платье, – могу поспорить, что красок в тех городах больше. Вот на что мне и правда хотелось бы взглянуть».

Там ее волосы не бросались бы в глаза. Как и всегда после прогулки по полям ее длинные локоны посветлели от радости. Она сосредоточилась, стараясь заставить их повиноваться, но смогла изменить цвет лишь на тускло-каштановый. Стоило на миг потерять концентрацию, как волосы тут же обретали прежний оттенок. В отличие от Вивенны, Сири никогда толком не удавалось их контролировать.

Пока Сири шла по городу, за ней увязалась стайка детишек. Улыбнувшись, она притворилась, что не замечает их, пока одна девчушка не набралась храбрости подбежать и дернуть ее за платье. Вот тогда Сири с улыбкой обернулась. Ее встретили серьезные лица. Идрисских детей с раннего возраста учили избегать позорных проявлений эмоций. Учение Остре гласило, что в проявлении чувств нет ничего дурного, но не следует с их помощью обращать на себя внимание.

Сири никогда не отличалась особенным благочестием. Она считала, что в этом не было ее вины, раз уж Остре наделил ее явной неспособностью к послушанию.

Дети терпеливо ждали, пока Сири наконец не выудила из складок юбки несколько ярких цветков. При виде живых красок глаза ребятишек широко распахнулись. Три голубых цветка и один желтый. Они отчетливо выделялись среди беспроглядной серости города, в котором отсутствовали любые оттенки, за исключением тонов кожи и глаз жителей. Камни покрывали известью, одежду шили из серой или коричневой ткани. Все ради того, чтобы избавиться от цвета.