Ну а Нильс-Мартин несказанно обрадовался и пообещал, что устроит пир на весь мир.

В новом доме Нильса-Мартина справляют свадьбу. На почетном месте в удобном кресле сидит в окружении женщин Йоханна. Рядышком — попугай в золоченой клетке. Это одно красочное пятно. А вот и другое: Руфус в красной куртке с золотыми пуговицами; он появляется с подносом, уставленным кофейными чашками. В целом же царит черный цвет. На пасторовой кузине — шелковое черное платье, до самого пояса свешиваются три нитки черного жемчуга. Майя-Стина тоже в черном платье, его оживляет лишь белый, с острыми концами, кружевной воротник. Праздничные одежды топорщатся.

Картина первая. По правую и левую руку от жениха и невесты за овальным столом восседают на мягких стульях женщины и именитые гости. Стол покрыт белоснежной скатертью, вся она состоит из квадратиков, соединенных кружевными прошвами. Из‑под скатерти выглядывают толстые, выгнутые, навощенные ножки стола, а из‑под черных суконных юбок и из черных же суконных штанин выглядывают ноги гостей. Одна нога в растерянности выбивает дробь. А над столом снуют руки. Они подносят чашки к жующим ртам. Они тянутся к тарелям с печеньями и пирожным. Чашки позвякивают. Неожиданно настает тишина. Глаза встречаются. Глаза опускаются долу. Пошлинник и пастор дружно прокашливаются. «А варенье это варится так…» — произносит пасторова кузина, повернувшись к Малене: в обществе принято поддерживать беседу.

Картина вторая. Гости оживленно переговариваются. Руфус в красной куртке направляется в противоположный конец залы, где за длинным столом расселись мужчины. Они поторапливают его криками — на подносе у него бутылки и стопки. Дым от трубок струйками плывет по зале. В распахнутые окна впорхнул ветерок и теребит белые занавеси. По простенкам кучками стоит молодежь — ждет, когда же начнутся танцы.

«Вот варенье и готово», — заключает, обмахиваясь рукой, пасторова кузина. Малене выпрямляет спину, а руки складывает на коленях. Все это время она не спускала глаз с длинного стола. Она боится, как бы Нильс-Олав опять не выставил себя на посмешище. Она бы подсела к нему, да нельзя. Ее место — здесь, за овальным столом.

Вечереет. Появляется музыкант и настраивает скрипку. Занавеси, посеревшие в сумерках, пляшут уже вовсю — то метнутся к музыканту, то опадут. У мужчин, сидящих за длинным столом, багровеют лица. Нильс-Анерс вытаскивает колоду и кости. Нильс-Мартин косится на пастора и его кузину. Ну да ведь хозяин‑то он! Приличиям дань уже отдана, пускай его гости повеселятся.

Фьюить! Вот теперь скрипка запела внятно. Девушки жмутся к стенке, хихикают и нетерпеливо поглядывают на парней, а те переминаются с ноги на ногу и подталкивают один другого. Томас подымается из‑за стола и выводит Майю-Стину на середину залы. Они медленно кружатся, приноравливаясь друг к дружке. Скрипка заиграла быстрее. Майя-Стина спотыкается, вскидывает глаза на Томаса и смеется, он же покрепче обхватывает ее за талию.

Танец в разгаре. Раз-два-три, раз-два-три, а теперь — притоп, развернулись лицом к лицу, и — прискок! Тени на стене дружно подпрыгивают. Мужчины поглядывают на танцующих поверх карт. В круг вошла Изелина. Она танцует по-своему. Изгибается, извивается, разбивая общий рисунок. У музыканта дрогнул смычок. Скрипка вырывается из его объятий и сама по себе наигрывает неистовую, скачущую мелодию. Он протягивает к ней руки, пытается ухватить ее, он носится за ней по всей зале. А она ликует, хохочет и, пританцовывая, уносится от него, исторгая необыкновенные звуки, которые таились в ней, но которые никто еще не вызывал к жизни.

Изелина танцует со скрипкой. Изелина танцует с кузнецом. Она вьется перед ним, а он топчется в углу, раскачиваясь в лад могучим телом. Она кладет руки ему на плечи и увлекает в бешеную круговерть. Он обнимает ее шелковистую талию, слышит нежное ее дыхание. Вот она прильнула к нему, вот легонько отталкивает от себя и кружится. Поймав ее взгляд, он подымает ее под потолок, где смычок сам собою летает по струнам. Изелина выгибает руки то так, то этак, а скрипичное тулово — светло-коричневое, блестящее — отражает каждое ее движение.

Нильс-Мартин намерился было выбросить кости, да так с кожаной стопкой на весу и застыл. Лицо его каменеет. Глаза сердито посверкивают. Изелина принадлежит ему и без его дозволения извиваться не смеет. «Поди‑ка сюда! — кричит он ей с торца стола. — Покажи, на что ты способна. Давай, показывай!»

Изелина машет Нильсу-Мартину, оправляет корсаж и, улыбнувшись кузнецу, подает знак, чтобы он поставил ее на пол. Отпустив шелковистую талию, кузнецовы руки повисают плетьми. Изелина медленно подходит к столу, упирается ладонями, вспрыгивает. И снова она смотрит на всех сверху вниз и кружится, изгибая свой тонкий стан, а скрипка вторит ей, выпевая мелодию, что влечет и манит. «Показать, на что я способна?»

Кузнец и сам не заметил, как очутился возле стола. За его спиной сбились в кучку танцующие. Мужчины за столом сидят, стискивая в руках трубки. «Показать, на что я способна?»

Изелина улыбается. Заводя руку за голову, она ловит пристальный взгляд Нильса-Мартина. Тогда она подбирает юбку и, танцуя, идет на него. Вот она уже стоит на краешке стола и покачивается. Потом поворачивается спиной к Нильсу-Мартину, свивается кольцом, развивается и, стремительно пройдясь в колесе, опирается на Кузнецовы плечи и спрыгивает. Она смотрит на Нильса-Мартина — на губах ее змеится усмешка. Она достаточно красноречива, эта усмешка. Нильс-Мартин понимает, что за ней кроется, да и остальные мужчины — тоже: «Ты‑то сам способен на многое, но не в постели».

Вот что означает усмешка Изелины. Нильс-Мартин сник. Кто эта женщина, что стоит сейчас перед ним и надменно ему улыбается, — Изелина? А может быть, Элле? Он карабкается на высокую гору. Издали ему казалось, что она изрыгает огонь, но, взобравшись, он видит туман и пепел. Вечно его подстерегают разочарования, а может, таким уж он уродился? Вечно желаемое ускользает из его рук. Он осчастливил немало женщин, но даже когда они изо всех сил старались угодить ему, он прозревал в уголках их губ надменную улыбку Элле. Да, он способен на многое. Он расшевелил весь Остров. Но самого себя не обманешь. Он знает свою слабину. Раньше он над этим как‑то не задумывался. Если женщина выказывала свой норов, он быстро находил ей замену. Он почувствовал вдруг, что состарился.

Но пока что Нильс-Мартин — хозяин и у себя в доме, и на Острове. И насмехаться над собой никому не позволит. Он расправляет плечи и ударяет кулаком о стол: «Эй, кузнец! Хочешь, чтобы она стала твоей? Тогда поди сюда и давай на нее сыграем!»

Овальный стол приумолк. Все глаза обращены к Нильсу-Мартину. О чашку тенькнула ложечка. Пошлинник привстал, пальцы его комкают кромку скатерти.

«Идет!» — отвечает кузнец. Изелина переменилась в лице, побледнела, повисла у него на руке. А он усмехнулся и стал пробираться за спинами сидящих к торцу стола. Вот он уже усаживается на скамью рядом с Нильсом-Мартином. Изелина отшатывается к дверям. Гости отшатываются от Изелины.

«Бросим кости», — предлагает Нильс-Мартин. Он хватает стопку, яростно встряхивает и опрокидывает на стол. Кто‑то из девушек ахает. «Две шестерки! — выкрикивает Нильс-Анерс, который невольно повторил все движенья отца. — Две шестерки не перешибешь!»

Стопку берет кузнец. Он трясет ее обеими руками, под холщовой рубахой у него вздуваются мышцы. Он обрушивает стопку на столешницу с такой силой, что дерево дает трещину: «Смотри!»

Нильс-Мартин протягивает руку и снимает стопку. Перед ним три кубика: шестерка, шестерка — и единица, ибо один кубик раскололся надвое.

Зала всколыхнулась. Нильс-Анерс влез на скамью, он размахивает руками и пихает ногой Нильса-Олава, — тот спит, уронив голову на стол. Люди повскакивали со своих мест, вытягивают шеи, таращатся. Пастор, отлучившийся по нужде, натыкается в дверях на кузнеца с Изелиной. Из‑за овального стола выходят пасторова кузина, пошлинник и Малене. «Срамотища!» — шипит Малене. Она подбегает к Нильсу-Олаву и принимается его расталкивать. Кузина не спеша проплывает мимо и останавливается возле Нильса-Мартина. Придерживая левой рукою бусы, правой она смахивает кости на пол, после чего круто поворачивается, намереваясь уйти. Что и говорить, женщина она видная, в теле. Нильс-Мартин тяжело поднимается — и хвать ее за талию. «А ну давай! — кричит он музыканту, который как ни в чем не бывало стоит в обнимку со своей скрипкой. — Тряхнем стариной!» И раз-два-три, раз-два-три. Кузина упирается и держится так, точно проглотила штырь, но он кружит ее и кружит до тех пор, пока она не отдается мелодии. Раз-два-три, раз-два-три. Танцуют едва ли не все. Пастор прочистил горло и хотел было обратиться к присутствующим со словами увещевания, но его оттирают в угол. Пошлинник украдкой плеснул на донышко. У него трясутся руки и подергивается веко. Ему необходимо выпить, может, тогда он и придет в себя.