Эта история — про попугая и чернокожего слугу по имени Руфус, но она имеет к Нильсу-Мартину прямое касательство, хотя бы потому, что из этого плавания он вернулся с туго набитой мошной. Он надумал осесть в городке, где прошло его детство, и употребить во благо своим землякам сколоченное состояние и набранный за долгие годы опыт.
«Деньги — что люди, их так и тянет друг к дружке, — хохотнул Нильс-Мартин, разом хлопнув по плечу обоих господ Хокбиен. — Деньги тоже хотят плодиться и размножаться». Господа Хокбиен, что сидели по правую его и левую руку, скривились в улыбке, да так и застыли, будто ее припечатали к их бледным лицам.
Йоханна сгорала со стыда. Она с облегчением вздохнула, когда Нильс-Мартин сказал, что пора и честь знать. Он принял любезное предложение фогта предоставить кров ему и его спутникам. Птица с клеткой пусть останется на Горе. Это — подарок, и не единственный. Нареченная, которая за все это время не проронила и словечка, со стуком отодвинула свою чашку, встала и закуталась в плащ. Йоханна проводила гостей до порога и простилась с ними, как принято. Едва они двинулись под Гору, она тронула Нильса-Мартина за рукав. «Ну-ну, — произнес он, торопливо похлопав ее по руке. — Когда все это было, Йоханна, я с тех пор много чего повидал, даже горы, которые извергают огонь.
Только вблизи они совсем не такие, как издали. Впрочем, вся жизнь состоит из разочарований. Потому и приходится без конца затевать что‑то новое». Глаза его уже устремились на берег, он нетерпеливо переступал с ноги на ногу. Но Йоханна так просто отпустить его не могла.
«Нильс-Мартин! — взмолилась она. До чего же мучительно и тяжело ей было говорить об этом! — Ты не забыл, что, уезжая с Острова, кое‑что оставил?»
Он с недоумением взглянул на нее. Потом в глазах его что‑то промелькнуло. «Ах да, дети… Но ведь они, надо полагать, давно уже вышли из пеленок. Они что, так все на Острове и живут? Занятно! Ладно, я их не обделю». И не успела Йоханна вымолвить слово, как он отдернул руку — и был таков.
Покашливая, Йоханна вернулась в дом. Она рассеянно погладила кошку, которая пряталась от чужих в кладовой. Птица в клетке тоже закашлялась. «Бедняга, верно, тебя простудили», — сказала Йоханна. Прежде чем убирать со стола, она достала из шкафчика грудные капли, накапала в скляночку с водой и поставила перед птицей.
Глава четырнадцатая
Трое детей обретают отца
Итак, Нильс-Мартин воротился на Остров. Своим приездом он перебудоражил весь городок, но, как выяснилось, зла на него никто не держал. Элле уплыла в чужие края, Фёркарлова Лисбет перебралась на материк, да и остальные зазнобы давным-давно повыходили замуж. Трое детей Нильса-Мартина, нежданно-негаданно обретя отца, пребывают в некотором замешательстве. Ну да какой из него отец! Он сидит в горнице у Нильса-Анерса и пьет с ним водку, время от времени нагибается и рассеянно треплет по щечке одну из маленьких толстеньких девочек, что карабкаются к нему на колени. «Мелко плаваешь, — говорит он, озирая горницу. — Если фогт выхлопочет позволение, я вложу деньги и откроем трактир. Дела надо ставить на широкую ногу». У Нильса-Анерса загораются глаза, он вскакивает, опрокидывая лари и кадушки. Еще бы он не был согласен!
С Нильсом-Олавом столковаться труднее. У Нильса-Олава есть собственные соображения, да вот беда — он не может их выложить. Он таращит глаза, от натуги на лбу у него набухают шишки, подбородок ходит ходуном. А слова с языка нейдут.
«Ладно, мы и тебя пристроим», — обещает Нильс-Мартин. Подмигнув Малене, он исчезает за дверью. Ему недосуг.
Майя-Стина покамест живет в пасторовой усадьбе и ведет там хозяйство. Нильс-Мартин наведывается к ней в сопровождении господ Хокбиен. Он приносит подарки: матово-синий шелк на платье и браслет с синими и зелеными камешками. Майя-Стина благодарит — вежливо, но сухо. Ей не понравилось, что он ущипнул ее за щеку и спросил, не подумывает ли она о замужестве, — это его совсем не касается. Впрочем, Нильс-Мартин не особенно пристает к ней с расспросами, — бабьи дела его мало интересуют. Потому, верно, ей и не приходит на память, что она должна передать ему чей‑то поклон.
Пастор не знает, как держаться с гостем. Будучи наслышан о его похождениях, он напускает на себя строгость, даже суровость. Но Нильс-Мартин ведет себя так, словно он дома. Выбирает самый удобный стул, усаживает рядом господ Хокбиен и приглашает сесть пастора. «Дом порядком обветшал, — говорит он, оглядываясь. — Да и церковь тоже. Но это обождет. Сперва надо наладить дело, которое бы приносило доход, а там будет видно. Я не к тому, что церковь не приносит доходов. Я же бывал в других странах. Но там и мерки другие». Господа Хокбиен важно кивают.
Втроем они провожают Майю-Стину к Йоханне. Нильс-Мартин бодро идет впереди. Он собой доволен. Он печется о ближних и ничего не упускает из виду. «Вы — прелестная девушка, — говорит Майе-Стине господин Хокбиен-старший. — Я бы с удовольствием снял с вас копию». «Именно что копию», — подхватывает господин Хокбиен-младший, придвигаясь к Майе-Стине так близко, что руки их соприкасаются.
Стоя в дверях, Майя-Стина смотрит, как они спускаются под Гору. У господ Хокбиен поступь размеренная, точно внутри у них по пружинке. А вот у Нильса-Мартина походка неровная — то придержит шаг, то удвоит. Но даже когда спешит, ногу ставит тяжело, грузно.
Я отчетливо вижу Нильса-Мартина. Крепко сбит, с властными замашками, притом непоседлив. Ладони у него широкие, пальцы с тылу поросли чалым волосом, из ушей торчат наружу седые кисточки. Глаза небольшие, темные, взгляд цепкий. Выскажет свое суждение, увидит, что убедил человека, и уже остыл, и перекинулся на другое. И все‑то он высматривает новые лица, все ищет, кого бы ему еще сговорить. При виде его на ум приходит пчелиный улей. Он окончательно бросил якорь, он станет подрядчиком, указывать да распоряжаться — как раз по нему. С материка на Остров отплывает лодка, в лодке — мастеровой люд. Небо затянуто рваными серыми облаками, в разрывы проглядывает солнце, бросая на воду розовато-золотистые блики.
Вот мастеровые выгрузились на берег. А вот они уже поставили Нильсу-Мартину дом — большой дом под черепичной крышей, на каменном основании, с погребом и пристройкой. Фрёкен Изелине, его нареченной, отведена отдельная комнатка. Она редко показывается в городке, но слухов о ней ходит немало. Жена фогта, у которой фрёкен Изелина жила попервости, своими глазами видела ее ларец: в крышку вделано зеркальце, и набит он жемчугами и рубинами. А у самой фрёкен тело как у змеи, каждый божий день она укладывается на ковер и давай извиваться. То свернется кольцом, то пройдется на руках, вскинув над головою ноги. Словом, такое вытворяет, что не знаешь, куда и глаза девать. Жена фогта фрёкен Изелину не жалует, хотя на людях та держится пристойно и скромно, кутается в свой длинный плащ и все больше помалкивает. Мариус уверен, что фрёкен Изелина — знатная дама, которую похитили морские разбойники, а дед спас: он взял на абордаж их корабль и отрубил капитану голову. Ну а многие склоняются к тому, что Нильс-Мартин подобрал эту самую фрёкен в столице, и камешки свои она заработала, раскорячивая ноги перед важными господами. И никакая она ему не нареченная, а просто-напросто полюбовница.
В боковой пристройке нового дома обосновались господа Хокбиен. Они теперь ведают долговой шкатулкой, которая порядком прискучила пошлиннику, и с величайшей аккуратностью учитывают приход и расход. Деньги они дают в рост. Больше сроку, больше и росту. А кто не в состоянии расплатиться, у того идут с торгов дом или лодка. Господа Хокбиен и тут предлагают свои услуги. Все упорядочено и соответствует букве закона.
Нильс-Мартин забирает на Острове силу. Он в чести даже у тех, кто разорился. Ведь работы хватает всем, хоть гнуть спину на чужих и несвычно. Остров гудит, как пчелиный улей. Перекапывают дюны, обкладывают их дерном. Ближе к морю высаживают волоснец и осоку, чтобы удержать песок. А на самом берегу хлопочут скупщики, нанятые Нильсом-Мартином, они обмывают сделки и сулят хорошо заплатить тем, кто возьмется перебрать рыбу, чтобы не теряя времени отправить ее на материк.
