У французского губернатора был вечер. Мы подошли к его дому. В открытые окна были видны освещенные залы; там были все мои товарищи с «Rendeer» и все придворные дамы, королева Помаре, королева Мое и принцесса Ариитеа. Наверняка все спрашивали, где Гарри Грант, и Ариитеа, возможно, отвечала со спокойной улыбкой: «Он с Рарагю, моей служанкой, — она на закате ждала его у сада королевы». Да, Лоти был с Рарагю, и ничего другого для него не существовало.

Только одно маленькое создание, сидевшее на коленях в углу зала, заметило меня и закричало слабым голоском: «Io ora na? Loti! (Здравствуй, Лоти)». Это была маленькая принцесса Помаре V, обожаемая внучка старой королевы.

Я поцеловал через окно ее протянутую ручку, и никто из гостей этого не заметил.

Мы продолжали бродить, так как нам негде было остановиться. Рарагю тоже была очарована спокойствием и безмолвием ночи.

В полночь она захотела возвратиться во дворец, в свиту королевы и Ариитеи. Мы бесшумно отворили решетку сада и осторожно вошли, стараясь избежать встречи со старым Ариифаете, мужем королевы, который по вечерам часто здесь бродил. Дворец ясно белел за оградой под слабым мерцанием звезд; стояла полная тишина. Кругом все спало; успокоенная Рарагю простилась со мной и поднялась по лестнице.

Я вышел к берегу, сел в лодку и вернулся на борт. Казалось, в этот вечер на острове царила глубокая печаль.

На другой день Рарагю отказалась от службы Ариитее, и та не возражала.

Наша хижина под большими кокосовыми деревьями, пустовавшая во время моего отсутствия, опять приютила нас. Сад весь зарос дикими травами; розовые барвинки выросли и расцвели даже в нашей комнате. Рарагю взяла с собой любимую старую кошку, и все у нас пошло по-прежнему.

Птицы для маленькой принцессы доставили мне в дороге столько хлопот, сколько только могут доставить птицы. Из тридцати выжило всего штук двадцать, и то утомленных переездом, — двадцать маленьких, взъерошенных несчастных существ, бывших когда-то зябликами, коноплянками и щеглами. И все равно, они очень порадовали больного ребенка — черные глаза принцессы засияли от счастья.

«Меа maitai (хорошо)», — воскликнула она, — хорошо, Лоти!

Птицы оставались птицами — облезлые, больные, они все-таки пели, и маленькая королева слушала их с восхищением.

В шесть часов утра — лучшее время в тропических странах — я дожидался в саду королевы Таимагу, которой назначил свидание. Таимага была странной даже по мнению Рарагю, которой с трудом удалось увидеться с нею и получить очень неопределенный ответ по поводу детей Руери.

В назначенный час Таимага появилась и, улыбаясь, села около меня. В первый раз я увидел эту женщину днем, в прошлом году, ночью она показалась мне немного загадочной.

«Вот и я, Лоти, — сказала она, не дожидаясь моего вопроса. — Сына Тамари я не привела. Два раза я поручала начальнику округа привезти его сюда; но он боится моря и отказался приехать. Атарио же нет на Таити. Гуарага отправила его на остров Раиатею; там живет ее сестра, которая хотела иметь сына».

Я столкнулся с апатией и необъяснимой странностью маорийского характера. Таимага смеялась. Я чувствовал, что ни мольбы, ни угрозы, ни даже вмешательство королевы не заставят ее привезти ко мне ребенка, которого я хотел видеть. А я не мог уехать, не увидев его.

— Таимага, — сказал я после минутного размышления, — мы вместе плывем на остров Моореа. Ты не можешь отказаться сопровождать брата Руери к твоей старой матери, чтобы показать ему своего сына.

А между тем я так дорожил последними днями моего пребывания в Папеэте и ревниво берег последние часы любви и счастья.

Опять песни, шум и неистовство упа-упа; опять толпа таитянок перед дворцом Помаре — это был последний праздник при свете звезд. Сидя на веранде королевы, я держал похудевшую ручку Рарагю, которая украсила волосы цветами и зеленью.

Рядом сидела Таимага, рассказывая нам о своей жизни с Руери. Ею овладела ностальгия и тихая нежность; она искренне плакала, узнав голубое украшение, привезенное братом. Было решено плыть на Моореа при первой же возможности.

Приготовления к путешествию на Моореа начались на берегу ранним утром. Начальник Татари, возвращавшийся на свой остров, должен был доставить Таимагу и меня по поручению королевы. Он также вез двух молодых людей из своего округа и двух маленьких девочек с кошками. По странной случайности мы сели в бот как раз неподалеку от заброшенной хижины Руери. Наше путешествие предваряли долгие хлопоты: адмирал не мог понять, что это за странная фантазия отправиться на Моореа, и, ссылаясь на скорое отплытие, два раза мне отказывал. Кроме того, ветры затрудняли сообщение между островами и было трудно определить, когда я смогу вернуться на Таити.

Бот Татари спустили на воду, путешественники перенесли свой багаж и попрощались с друзьями; мы отплывали. В последнюю минуту Таимага вдруг передумала и отказалась меня сопровождать; она убежала в хижину Руери и, схватившись за голову, стала плакать. Ни мои просьбы, ни уговоры Татари не могли изменить неожиданного решения этой женщины, так что мы вынуждены были уехать без нее.

Переправа длилась четыре часа. В открытом море был сильный ветер, и наш бот наполнился водой. Кошки, совершенно вымокнув и устав мяукать, улеглись около девочек.

Промокнув до костей, мы пристали далеко от цели путешествия в дикой и волшебной бухте округа Папетуаи и вытащили наш бот на коралловый берег. До округа Матавери, где жил сын моего брата, было отсюда очень далеко. Начальник Татари дал мне в провожатые своего сына Туиро, и мы отправились вдвоем по едва заметной тропинке под сводом пальм и панданусов.

Нам встречались деревни, и туземцы, неподвижно сидя в тени, провожали нас глазами. Молодые девушки, улыбаясь, предлагали нам кокосы и воду.

На полпути мы остановились у старого начальника Таирапа. Это был степенный седой старик, он вышел нам навстречу, опираясь на плечо девочки. Старик бывал в Европе и видел двор Людовика-Филиппа. Он рассказал нам о своих впечатлениях, и можно было подумать, что слушаешь рассказ старого Шактаса Натчез о Короле-Солнце.

Около трех часов пополудни я простился с начальником Таирапа и продолжил свой путь. Мы шли еще около часа по песчаным тропинкам владений королевы Помаре. Наконец мы достигли прелестной бухты, где кокосовая роща качалась под морским ветром:

Среди этих громадных деревьев я чувствовал себя ничтожным, крошечным насекомым в зарослях тростника. Их высокие тонкие стволы были пепельного цвета земли, и только иногда на этом сером фоне выделялись панданусы и цветущие лавры. Голая земля была усеяна обломками кораллов, сухими стволами и листьями. Темно-синее море разбивалось о белоснежный коралловый берег. На горизонте в тумане виднелся Таити, освещенный тропическим солнцем.

Ветер уныло гудел над головой, как в трубах органа; и голова моя наполнилась мрачными мыслями, страшными предчувствиями. Воспоминания о брате, которые я желал освежить, восстали из мрака прошлого, как будто я перенесся в детство.

— Вон, — сказал Туиро, — родственники Таимаги, наверно, здесь и ребенок, которого ты ищешь, и его бабушка Гапото.

В самом деле, мы увидели группу сидящих в тени туземцев, тут были женщины и дети, темные силуэты которых отражались в море. Мое сердце усиленно забилось при мысли, что сейчас я увижу еще незнакомого, но уже любимого ребенка, маленького аборигена, связанного со мной могущественными узами крови.

«Вот Лоти, брат Руери, а это Гапото, мать Таимаги», — сказал Туиро, и старуха протянула мне руку. «А это Тамари», — он указал на сидящего у моих ног мальчика.