— Рады стараться, ваш бродь! — ответ был негромким, не очень дружным, но главное — достаточно бодрым.

Командование укрепрайона, конечно, и не подумало никого поблагодарить, слишком озабочено было эвакуацией собственной задницы. Пришлось сделать это за коменданта. И пошел он… Именно туда!

— Что, старшина? Похоже, во второй центрифуге больше брагу не погоняешь? — спокойно и как мог весело спросил Володя. — Жалко вторую–то?

— Так точно, ваше благородие! Похоже на то, — Трофимыч как будто виновато, как–то совсем по–домашнему развел руками. — Ажник сил нет, до чего жалко взрывать! Собственными руками–то… Это ж не центрифуга, это ж благословение божье, так раскручивать–то… Брагу гоняла, как Егорий Победоносец бесовскую рать, прости меня, Господи, за все грехи разом…

— Я понимаю, — хмыкнул сотник.

Про себя Володя отметил, что ответ Деда прозвучал очень уважительно. И само обращение — не Володенька, не мил человек! — ваше благородие, подчеркнутое обращение к командиру.

Непривычно слышать от властного старшины…

Планета Казачок. 9 ноября 2189 г.

Территория 4–го укрепрайона.

11 часов 55 минут.

Крупнокалиберный пулемет на высотке не замолкал. Тявкал себе и тявкал. Нервно, зло, а главное, почти непрерывно. В точности, как щенок, облаивающий из–за забора соседскую кошку…

«А почему щенок? Откуда вдруг вынырнуло такое сравнение?» — подумал я.

Да, от непрерывной работы металлокерамический ствол, видимо, перегрелся, вот и звучат в очередях взвизгивающие живые нотки. Похоже, что эта механическая сволочь по–настоящему разозлилась, раздухарилась и всерьез вознамерилась показать нашей бравой пехоте кузькинс мазер…

«Аптушка», конечно, слышно даже издалека. Автоматическая пулеметная точка, если переводить с армейского сленга. Слишком ровные очереди, слишком правильные паузы, слишком четкая работа по секторам. Лево, право, центр, огонь вперед, огонь назад и опять все сначала. Очереди так и выписывают правильные, методичные зигзаги по склону холма. Люди никогда так правильно не стреляют, только автоматика. Если бы не эти нервные взвизгивания…

Раздражает!

Мозгов у железяки не больше, чем у самонаводящейся боеголовки, а туда же — нервы, эмоции! У меня, может быть, тоже нервы, как струны, а эмоции выкаблучивают чечетку под барабанную дробь, но я же не плююсь вокруг себя бронебойными и плазменно–прожигающими. «Совесть надо иметь помимо всего!» — как любит повторять Пастырь.

Да, злит! Словно там, на высотке, на холме с обильной каменной россыпью, не тупая механика, едва осознающая систему определения «свой–чужой».

Нет, кто–то из солдат противника там наверняка сидит. Может, чаек попивает. Обстоятельно и шумно прихлебывает из жестяной кружки размером с четверть ведра, представил я. Наблюдает за работой самонаводящейся автоматики. Любуется через неприметные амбразуры.

Я понимал, что это бред собачий, не может такого быть, но тем не менее отчетливо представил себе толстопузого казака, вольготно расположившегося в бункере на высотке. Шаровары с фирменными лампасами, гимнастерка расстегнута до пупа, фуражка съехала на затылок, морда красная и довольная. Рядом пыхтит самовар, исходя паром… Просто карикатура из дебильно–патриотической брошюрки «Миссия демократии». Для полноты образа не хватает только красной надписи «samogon» поперек пузатого самовара…

А все же злит почему–то именно механика. Именно она достала своей несгибаемой правильностью…

Впрочем, злиться нельзя… И раздражаться нельзя… «Спокойней надо. Именно от слова покойник! — подумал я. — Холодно, рассудительно, можно даже сказать, индифферентно, как этот самый спокойный–спокойный…»

Фонтаны очередей ощутимо сместились влево, и я рванулся вперед на форсаже брони. Одним движением пересек открытое простреливаемое пространство и шлепнулся в безопасности за каменными зубами–скалами. Их крупнокалиберка не пробьет, их и снарядами не расшибить, камни основательные.

Метров пятнадцать выиграл, не меньше!

«Аптушка» среагировала на мое движение, но поздно. Длинные очереди крошили камни над головой, осколки звонко щелкали по броне. Я не обращал на них внимания, камни — это не страшно. Вообще когда слышишь — это не страшно. Камни, отскакивающие от брони, тонкий посвист пуль, шелест снарядов, пронзительное завывание ракет — их не нужно бояться. Твоя пуля (снаряд, ракета, луч) приходит бесшумно — это все знают. Никакой мистики, просто скорость пули–снаряда–ракеты выше скорости звуковых волн…

Пластуны отступили с позиций. Грамотно отступили, организованно и слаженно. Оставив на своих бывших позициях так называемый САУП, системный автоматический укрепленный пункт, если проще — «суп». Мой взвод, подгоняемый непрерывными понуканиями Дица «Только вперед, сво… сограждане!», напоролся на него со всего маху и колотился теперь, как топор о кирпичную стену — громко, долго и безрезультатно.

«Суп» — редкостная дрянь. Десяток–полтора «аптушек», связанных между собой в единую систему, где каждый ствол контролирует свой участок, а вместе — накрывают всю площадь возможной атаки. Этакий многорукий Шива, свирепый бог с огненными пальцами. Вся подлость в том, что единой компьютерной «головы» здесь нет, поэтому депрограммировать «суп» практически невозможно. Я уже сталкивался с такой штукой на Тайге. Обычно казачьи подразделения, отступая, оставляют для контроля за супом двух–трех солдат, этого вполне достаточно.

Я не знаю, как это все сочетается — эффективность системы и простота методов управления, в технике я не слишком силен. Замысловатая механика конфедератов давно уже не удивляет. Умельцы! Конфедераты не просто превосходят нас в технике, гораздо опаснее та неистощимая изобретательность, с которой они по–новому используют обычные вроде бы вещи. Насколько я знаю, все дело в каких–то кремниево–силиконовых экранирующих жгутах соединения, которые делают их автоматику безотказной, как агрегаты заводского конвейера, где повреждение одного блока ничего не меняет в общей работе. И настолько же защищенной. Словом, любой «суп» живуч, словно колония простейших на свалке химреактивов.

Главная задача казаков–контролеров — вовремя смыться, пока ситуация не стала тошной, поэтому контролировать «суп» остаются добровольцы. Обычно — не самые плохие солдаты.

По–хорошему, надо бы подогнать мобильные лазеры или ракетные установки, прошерстить высотку как следует, накидать пачки ложных целей, имитирующих движение, и только потом посылать в атаку людей.

Но Дица потери как раз не волнуют. Его волнует обещанный ему орден, а для этого нужны тяжелые и продолжительные бои. Зарабатывая «редьку с хвостиком», он даже духом воспрял. Похоже, понял, что даже возвращение штрафникам гражданства ничего не меняет — командир все так же имеет право гнать солдат на убой, а солдат тире гражданин имеет преимущественное право героически сдохнуть. На том стояли и стоять будем, как на последнем рубеже обороны!

Окопавшись где–то далеко, Диц вдохновенно руководит истреблением собственного батальона. «А кого жалеть? Эту штрафную сволочь, пускай и бывшую? Ну, знаете, господа…»

«Вперед, взводный, только вперед! Трусов буду расстреливать!»

Знакомая песня… Знакомая — до зубовного скрежета!

* * *

Вперед?

Батальон в бою больше суток, люди держатся только на впрысках брони. Да и солдат–то осталось… У меня во взводе, например, чуть больше половины.

Прямо на моих глазах сгорел от прямого попадания «зажигалки» Профессор. Только недавно, еще вчера, мы с ним болтали о том, что будем делать после войны. Он снова собирался преподавать и горячился, доказывая, что почти ничего не забыл…

Милка, этот ворчун, всегда надеявшийся на лучшее, попал под луч «дальнобоев», срезавший ему, как бритвой, половину туловища. Хорошо, что сразу умер, некоторые, бывает, еще живут какое–то время после этого, еще видят, что с ними происходит…

Казаки обороняли укрепрайон отчаянно и толково. Бронепехота, танки, «маруси» (мобильные ракетные установки) — воевать они всегда умели. За время непрерывных атак мы продвинулись вглубь только на несколько километров. А теперь еще и вляпались в «суп».