— Остряк! — сказал я. — Звезда эстрады! Так откуда ППК, кровати, одеяла и прочая роскошь быта?

— Да, командир, ты действительно пропустил самое интересное… — протянула Игла.

Я с удивлением (на этот раз — искренним) узнал, что мы теперь больше не штрафники, а полноправная войсковая часть со всеми вытекающими. О чем было специальное постановление конгресса, обнародованное во всех войсках и так далее и тому подобное, сообщила Игла. Так что от таких новостей «оводы» совсем прибалдели, беспомощно разводят руками и обращаются на «вы» даже к Пентюху. «Какого лешего вы, Пентюх, застряли между камнями. А гравидвижители брони, по–вашему, должен активировать хрен собачий?» — передразнила она кого–то. И тут же добавила не без злорадства, что особенно ошизел от случившегося комбат Диц, бродит по лагерю с потерянными глазами разорившегося в одну ночь миллиардера и ругается в небо, словно депутат слета атеистов. Словом, здесь теперь тоже бардак, что приятно…

— Да, еще одна хорошая новость, — вдруг перебила Игла сама себя. — Градника раздавил МП–танк.

— Отлично! Мы за него отомстим! — торжественно пообещал я.

Иногда бородатые анекдоты приходятся удивительно кстати.

— К сожалению, не до конца задавил, — вздохнула Игла. — Остался жив и прохлаждается в полевом госпитале. Я тут встретила одну землячку с Хатанги, она сейчас там служит, так она рассказала, наш ротный уже успел надоесть всему персоналу, как чирей на заднице. Говорит, что рвется в бой, но при этом настаивает на полном обследовании организма, что переносит процесс его выписки на неопределенный срок. Остается надеяться, что медбратья и сестры долечат его хотя бы до хронического поноса. Я тут поговорила с землячкой…

— Ты, Игла, лучше расскажи Киру, как ты его из–под танка вытащила, — перебил ее Вадик. — Нет, правда, командир, если бы не она — была бы тебе амба с крышкой. Это я точно говорю! Я издалека видел — первый танк тебя только слегка зацепил, отбросил, а второй за ним точно бы расплющил всмятку. Ты там ошалел от контузии, скребешься по земле, как крот по асфальту, а «лангуст» стабилизаторы растопырил, прожектора выпучил, шарашит залпами в белый свет, как в копеечку, и прет прямо на тебя. Вообще не думает сворачивать, ни хрена не видит от своих залпов! Ну все, думаю, кердык командиру! Скатаем в рулон и похороним с почестями… А тут — Игла! Непонятно откуда выпрыгнула — как схватит тебя за загривок, как потащит! Прямо как кошка котенка… Так, красавица?

— Да ну тебя! Скажешь тоже… — Игла почему–то смутилась, даже отвернулась, встряхнув жесткими, коротко стриженными волосами цвета и привлекательности колючей проволоки.

Нервное, быстрое, какое–то очень женское движение, отметил я.

— Что есть, то и говорю, — сообщил Кривой.

— А ты говори поменьше, — посоветовала она. — Умные люди скрывают за словами мысли, а все остальные — их отсутствие. Знаешь такую поговорку?

Я подумал, что когда Игла поворачивается спиной, вполне можно представить, что она — женщина… Нет, к ее уродству привыкаешь, конечно. К уродству окружающих вообще привыкаешь на удивление быстро. Но до конца все–таки нельзя привыкнуть, не получается, вот в чем дело…

— Я другую знаю, — проворчал Вадик. — Чья бы корова мычала…

— Старо и не остроумно!

— Ну, извините! Мы люди простые, темные, солдатня. Нам все больше не до остроумных дискуссий, нам бы задницу унести за линию обороны, а там — и дерьмо повидлом… — ерничал Вадик.

— Надо же, какая ароматная точка зрения! — поморщилась Игла.

— Как? Как? — переспросил Компи, прекратив запугивать табаком «умную» ткань.

— Какое повидло?

— Господи, еще один… — вздохнула она.

— А чего я? Я — не к тому, мне просто жрать хочется…

— Тебе всегда жрать хочется!

— А у меня организм молодой, растущий. Мне надо.

— Сказала бы я, что тебе надо… Чтоб не перерос!

Обычный, легкий, ни к чему не обязывающий треп. Все–таки здорово, что я здесь, что мы здесь, что мы выбрались…

Вытащили меня ребята!

Теперь ситуация до конца прояснилась. «А у нас на чердачке — все по полочкам!» — как сказал маньяк–расчленитель, заволакивая наверх очередную жертву.

Великий стратег Диц, как и следовало ожидать, ухитрился загнать батальон под свои же танки. Свершение бравое, но на «Орден Мужества» никак не тянет, скорее на «медаль дурака». Жалко, что такой знак отличия не предусмотрен, сразу, навскидку — куча кандидатур… Игла выдернула меня из–под «лангуста» и теперь смущается. «Значит, она спасла мне жизнь!» — мысленно подытожил я. Вот ее могли бы наградить за спасение взводного командира, только штрафникам наград не положено…

Надо бы сказать ей что–то хорошее, хоть как–то поблагодарить… Только бы не смутить окончательно…

Тут я вспомнил, что мы больше не штрафники. Сначала, когда услышал, просто не понял, не дошло, новость оказалась настолько громадной, что я ее даже не осознал… И только теперь до меня стало доходить.

А ведь это меняет дело! Это в корне меняет дело…

Сигнал тревоги запиликал откуда–то сверху так неожиданно, что я вздрогнул. Забыл уже, что во всех ППК есть внутренние динамики. Специально подобранные частоты — вроде бы не громко кликает, а словно по черепу ржавой пилой. Только что мертвого не поднимет.

Сигнал был непрерывным — «Подъем! Общее построение!» — именно так, насколько я помню…

Эти соображения мелькнули где–то на заднем плане, а тело уже соскочило с койки, уже готово нырнуть в броню. Рефлексы старого солдата — все–таки сильная штука. Сначала я вспрыгнул на ноги и только потом подумал — а смогу ли встать, а как сам, а как голова…

Нормально голова! Главное — на плечах!

Кривой, Игла и Компи тоже вскочили, сбрасывая робы. Тревога!

— Взводный, броня в тамбуре, твоя — вторая от входа, оружие в креплениях, боезаряд полный! — бросила мне Игла.

— Есть, понял!

— Как ты? — успела спросить она.

— Ничего. Хорошо. Нормально.

Сигнал тревоги не умолкал, почти физически подталкивая в броню…

«Доверия друг к другу — вот чего сильно не хватает в человеческих отношениях!» — как приговаривал инквизитор, прилаживая на дыбу очередного подследственного.

Это тоже не анекдот. Иллюстрация к истории цивилизации.

Планета Казачок. 8 ноября 2189 г.

Временный полевой лагерь войск СДШ.

08 часов 14 минут.

Строй батальона был развернут сразу за шеренгами ППК. Нас выстроили поротно и повзводно в колонну по три. Перед строем строго выставился комбат Диц. У него за спиной — замкомбата Олаф Рагерборд и еще пара старших офицеров. В строю — больше четырехсот человек. Не такие уж большие потери по сравнению с предыдущими высадками, меньше 20 %.

Конечно, «небольшие потери» — терминология для тех, кто остался жив. Погибшие наверняка имеют свое, особое мнение по этому поводу. «Самая большая война в истории человечества — это та, на которой тебя убили», — как заметили еще в древности.

Стоим.

Холмистая, открытая всем ветрам равнина, светло–синее небо над головой, строй пехоты в щербатой, побитой броне с пятнами от излучателей и подпалинами термоударов.

Строиться в три шеренги на чужой планете, под синим высоким небом — в этом есть нечто вызывающее, вдруг представилось мне. И небо словно бы принимает вызов, словно хмурится красными угрожающими бликами, похожими на размытые кровавые полосы в вышине.

Нет, на самом деле, словно красные полосы бегут по небу… Что за чертовщина? Мерещится?

Глянешь — бегут, еще раз глянешь — вроде пропали… Обычное небо, где вместо облаков проплывают серые нити дымов…

«Надо же, как меня по башке–то звездануло!» — немедленно решил я. Уже красные полосы в небе мерещатся. А там, глядишь, и кровавые мальчики перед глазами оторвут зажигательного гопака, и, смотреть дальше, воздвигнется над горизонтом исполинская фигура какого–нибудь местного божества из древних, дочеловеческих времен. Грянет голосом грома что–нибудь угрожающее типа: «Ешкин корень разъедрит две коряги туды в качель!» И все сразу поймут и прочувствуют на себе, что до этого были цветочки, а ягодки — только–только начинаются. Всем кердык — и вашим, и нашим…