Вряд ли бы он долго протянул в зверолечебнице или на плантации - изгои не могли рассчитывать на княжьи или клановые наделы, частные же владетели славились умением споро пережигать жизнь озверелых в прибыль. Более того - подневольные волколюди питали к новоозверевшим рогатым инстинктивную ненависть, а что до надсмотрщиков... слишком многие в Ксадье потеряли родичей в последнем набеге южан, чтобы не испытать искушения отыграться на свеженайденном потомке варваров.

От берега он рванул уже бегом - прихрамывающим и не совсем человечьим. Меч тоже убирать не стал, лишь стряхнул алые капли на немощеную улицу. Пока что ему везло - никто на шум не выскочил, кривые улочки Заречья оставались тихи и безлюдны. О том, чтобы заблудиться в этом хаосе лачуг и землянок речи не шло - он прожил здесь первые двадцать пять лет своей жизни. Как оказалось - самые счастливые.

Везения хватило на два квартала - ткачей и плотников. На родной площади гончаров он услышал чеканное шлепанье сапог по грязи и понял, что судьба воистину любит иронию. Прятаться было негде, если не считать груды амфор у мастерской. Здесь он когда-то работал, прежде чем попытаться столь неудачно выбиться в люди. За керамикой он и спрятался, шкурой чувствуя всю ненадежность укрытия от света факелов стражи.

Стражников было шестеро. Пять снаряжены типично для стражи этой, туземной, части города - холщовые штаны с вшитыми наколенниками из кожи, кожаные же доспехи, шлемы и сапоги, бронзовые копья и мечи. Шестой побогаче - в расписной льняной панцирь, вываренный для прочности в маслах, полированные шлем с поножами, дорогой белый плащ, уже изрядно вымаранный в грязи. Пять злились, кидали на спутника косые взгляды и подозрительно радостно беседовали о сожжённой часовне Ом-Ютеля. Шестой заметно нервничал. Он прибыл из Верхнего и в Заречье чувствовал себя неуютно. Когда он снял шлем, чтобы отереть пот, трепыхающийся свет факелов высветил бритую под ноль, на укульский манер, макушку.

Отряд неторопливо прошагал на площадь и остановился, обшаривая закоулки светом факелов. Озверевающий за своим укрытием лихорадочно решал - попытаться ли сбежать, сдаться или гордо, как подобает воину, выйти и помереть на копьях бывших соратников. Воином он был недолго, и пессимизмом орденских трактатов о надлежащем поведении вассалов проникнуться не успел.

Стоявший позади старшины страж из полукровок лениво мазнул взглядом по штабелю горшков, задержал на миг, а затем повернулся и заявил прямо в лицо укульцу:

- Плачет нынча Атонель, лбом бьет об алтарь. Вот засада, как же так? Сына продал за фонарь. А фонарь-то сдох.

Безысусная присказка на мотив плясовой уже была оплачена жизнями. Старшина заречного пятерка дернулся как от затрещины, повернулся и рявкнул:

- Какого козла, Ашваран? Забыл, что тебе за такое могу вкатить? Помнишь, зачем именно мы здесь?

- Помню, о вождь! - вытянулся как дворцовый гвардеец Ашваран Шор, заместитель старшины, статный муж и уважаемый в клане боец, любимец женщин и почитатель традиций, - Я просто напоминаю нашему товарищу, по чему надо опознавать мятежников. Но меня вот очень интересует какого я в чужую смену должен шляться снаружи вместо того чтобы миловаться с моей пышечкой? Зверолюда упустил клан Турийа, вот пусть...

- Дом Туллия, ты, нгатайская скотина! - взорвался бритый, не замечая, что даже бдительный старшой как-то больно нехорошо оглаживает эфес, - И это твоего братца мы сейчас ловим, Инле из рода Ольта! Мы ловим Ольта, мать его, Кёля!

- Для тебя я - Ашваран Шор. И он мне не брат. И мне все равно что зовут его теперь лишь по-укульски. А за мать ты мне ответишь, - Инле-Ашваран улыбался, как закольщик, изготовивший копье на несущегося к нему жертвенного быка, - И я не виноват, что этот ваш Атонель, князек-бастард, евнух зажористый, задолиз орденский, вконец выморозил свою пустую, бритую баш...

- Словом себя убил, схватить изменника! - Закричал укулец, пытаясь выхватить меч и обнаруживая что руки заломлены сзади. И вот кончик ашваранового кинжала рассек подбородочный ремешок шлема, позволяя его сдернуть, и в яростное, бледное лицо бьет кулак. И еще, точно в переносицу, ломая с хрустом. Затем в шею - уже металлом, выплескивая горячее и алое на бесполезный нагрудник. Хрипящий укулец был аккуратно опущен наземь. Ашваран еще раз улыбнулся:

- Сказал же, ответишь.

Тело последний раз дернулось и затихло.

- Ты знаешь, во что влезаешь, - проговорил старшина, - Кстати, Ханнока здесь уже нет, сбежал. И заметил я его еще за три дома - с тебя серебрушка.

- Не брат он мне, и имя ему - Кёль, - поморщился Ашваран, но кошель развязал, - Угораздило же идиота оказаться здесь именно сейчас. Теперь еще и эту сволочь прикапывать.

- Не рано ли? - поинтересовался еще один страж, длинноволосый и тощий как жердь. Он уже хозяйственно потрошил кошель убитого. Извлек золотой, присвистнул и запихнул в карман. Более щепетильные коллеги морщились, но не мешали.

- Мы бы все равно мимо прошли. Бритый заметил бы. Ладно. Мы с вами все равно хотели на восток податься, братья, - сказал Ашваран, разом пропитав речь торжественностью и сам того не замечая, - У меня там земли за последний поход, куда я в скорби и позоре и уползу заливать вином новость, что сам оказался носителем озверения, а Кёль и вовсе рога отращивает. У меня для всех места хватит. Все равно Сарагар с каждым годом все больше становится Ламаном, а в Майтанне нгатайской земли еще полно.

- Аш, это все славно, но с этим чего? - прервал начальник, давно переложивший командование, но не чин, на старшенького из братцев-Шоров.

- В реку.

- Не потонет... извини.

- Там у набережной кто-то об озверелых вопил... недолго, - сказал длинноволосый. - Сбегаю, гляну, если что - подкинем им. Доблестно павшего в бою со зверем и ободранного чернью от ценностей... С тебя еще деньга, кстати. За наши танцы в завтрашних отчетах.

- Хорошо. Но я и в самом деле знаю во что вас втягиваю и если кто...

- Заткнись уже! - на четыре голоса прошипели вокруг.

Инле-Ашваран криво, но довольно усмехнулся:

- Тогда действуем по плану. Как закончим здесь, у нас еще дельце есть.

---

Кулак с грохотом ударил по двери, обдирая краску с дерева и кожу с костяшек. Под ободранным проступило серое.

- Савор! Открывай! Савор! Я знаю, что ты здесь! Пожалуйста... Кау, сделай так, чтобы он был здесь...

За дверью шуршали и негромко переговаривались, но не открывали. Осознание того, что старый контрабандист по пересылке озверелых мог съехать из этого дома, или и вовсе - света, беглеца подкосило вконец. Он так и рухнул на колени посреди грязной окраинной улочки, от чего выпиравший тряпье на спине горб стал еще более заметен. Наконец, после тягостной задержки, дверь скромного, едва украшенного резьбой, но крепенького и ладно сбитого дома отворилась.

Кёль радостно рванулся внутрь, лишь для того, чтобы обнаружить приставленное к животу острие копья с охотничьим втоком. Копья обсидианового - дорогая бронза в Сарагаре не зачисленным на воинскую службу туземцам не полагалась. Впрочем, сейчас оно бы справилось не хуже стального. Хозяин дома был подобен своей собственности - столь же стар, потерт жизнью и крепок. За его плечами возвышалась пара родичей, тоже не с пустыми руками. Все в традиционных шитых бисером нгато-сарагарских рубахах со штанами.