– О да, конечно, – великодушно пообещал мальчик. – Мой отец тоже много всего знает.

В этот момент Зафир вышел из палатки и встал рядом с ней, а Тарик добавил:

– Он без труда находит зверя, даже если тот пытается спрятаться.

Ферн упорно отказывалась смотреть на Зафира, пока эти слова висели в воздухе, как воздушный шар, готовый вот-вот лопнуть, – чтобы он не смеялся над ней еще больше.

– Как было бы чудесно, – пробормотала она сквозь нарастающее возмущение. – Но он уже и так мне во многом помог. Не хочу навязываться.

– Ты ведь сделаешь это ради моих кузин, папа? – спросил Тарик, глядя вверх на отца.

– Само собой, – пообещал Зафир, дружески похлопывая Тарика по плечу. – Мы здесь именно для этого – чтобы побыть вместе как одна семья. Покажешь нашей гостье, где что находится? Я должен немедленно сообщить, что все благополучно добрались и все идет по плану.

И, повернувшись к Ферн, пояснил:

– Спасательные операции трудны и требуют немедленного реагирования, поэтому у нас очень низкий порог сигнала тревоги. Малейшее промедление с отчетом – и мы поднимем всех на уши. Прошу меня извинить.

Будто ничего между ними не случилось, он кивнул и зашагал прочь.

«Ну конечно, ничего ведь и не произошло», – напомнила себе Ферн. Наверное, ей все это померещилось.

Только вот кожа щеки до сих пор горела, словно от поцелуя.

Ферн заставила себя не смотреть ему вслед, но все равно представила его обнаженную спину, загорелую и крепкую. Хоть раз в жизни она мечтала прикоснуться к мужчине? Или оказаться под ним обнаженной? Этот оазис какой-то заколдованный, и Ферн поддалась его чарам.

Она в смятении перевела взгляд на детей. Они показали ей, где взять питьевую воду и где находятся «удобства», а потом вручили метелку с коротеньким древком, чтобы выметать скорпионов из палатки.

Ферн зашла в свою палатку и наконец выдохнула. Только здесь она могла побыть одна. Аминея рассказывала ей об оазисе как об острове свободы в пустыне, но Ферн почему-то казалось, будто ее похитили и заперли в клетке – правда, золотой. Ее палатка была больше, чем спальня, в которой она выросла. Простыни и подушки, что принесли дети, были из цветного шелка, а спальный мешок, который расстелил для нее Зафир, вполне вместил бы двоих.

«Прекрати», – одернула себя она.

Как она вообще оказалась здесь, на краю земли? Ей всегда казалось, что, когда она вырастет, станет работать в деревенской школе, а вечерами возвращаться в уютную квартирку, где ее будет ждать кот Фабио. Она мечтала помогать несчастным, замкнутым детям раскрыть свой внутренний потенциал.

Очевидно, что у самой Ферн был потенциал стать учительницей международного класса.

Пока мать была жива, она и не подумала бы принять эту должность, но мамы не стало – и Ферн было необходимо начинать все с чистого листа. Забавы ради она подала резюме на биржу труда, рассчитывая устроиться в миссионерскую школу, а в итоге ей предложили это место.

До сих пор не верилось, что из всех кандидаток выбрали именно ее – наверное, ее кроткий нрав соответствовал культуре, где ценят скромность. Они с Аминеей сразу поладили, что было удивительно для Ферн. Сначала она думала, что Аминея просто рада, что Ферн искренне полюбила девочек и стремится полностью удовлетворить их интересы. Когда она узнала Аминею ближе, то увидела в ней родственную душу: они обе еще со школьных времен не могли найти себе друзей.

Аминея и Зафир появились на свет в результате скандального романа арабского шейха с дочерью британского герцога. Они периодически жили то с матерью в Англии, то здесь, с отцом, но никак не могли приспособиться к жизни ни в той, ни в другой стране. Аминея нашла покой в браке с Раидом, лучшим другом своего брата, и постоянно жила в его стране.

А Зафир по-прежнему боролся за власть на родине своего отца, в К’Амаре. Женившись на дочери одного шейха, он надеялся смягчить недовольство политических противников из-за того, что страной правит человек, тяготеющий к традициям Запада.

Аминея всегда с грустью рассказывала о трудностях, которые они пережили в детстве. Зафира же было трудно представить в печали: он казался слишком гордым, чтобы омрачать свое сердце какими-либо предрассудками. Такого уверенного и активного человека, пожалуй, ничто не могло выбить из равновесия.

Выглянув из палатки, Ферн увидела его в том месте ручья, где, как сказали дети, можно было купаться. Он нагнулся, не обращая внимания на то, что его длинное одеяние насквозь промокло, зачерпнул ладонями воду и плеснул в лицо, а затем приподнял гутру и смочил затылок.

Ферн сглотнула. Она чувствовала, как слабеет, пока наблюдала за ним. Зафир был так естественен, так уверен в себе, так притягателен!

И тут ее осенило: она им увлеклась. Это ведь не что иное, как обыкновенная влюбленность, и она теперь ведет себя как потерявшая голову школьница: подсматривает за мальчиком, неуклюжая и взволнованная, и мечтает о поцелуе. Вот нелепость!

«Отвернись», – приказала она себе и сама себя не послушалась.

Зафир выпрямился, повернулся и уставился прямо на ее палатку. Его плечи были напряжены. Трудно было сказать, видел он ее или нет, но она отступила в глубь своего жилища.

Ужаснее ночи в жизни Ферн еще не было. Она металась во сне, не в силах отключить воображение, рисовавшее сцены секса с Зафиром.

Но ведь она даже толком и не знала, как это бывает! Конечно, принцип был ясен, но ее всю жизнь тщательно ограждали от любых проявлений сексуальности. Мать не разрешала ей ходить в кино на «взрослые» фильмы или смотреть мыльные оперы по телевизору. Любовные романы она всегда читала из-под крышки своего стола в библиотеке.

И все же она дала волю своим гормонам, воображая, будто тонет в поцелуях и ласках. Она не впервые лежала в постели и представляла, что не одна, но ее фантазии никогда не были столь откровенными.

Отбросив легкое одеяло, она тихонько расстегнула вход в палатку и шагнула в прохладу зарождающегося утра. Облаченная в ночную рубашку до колен, она прошла к берегу и вдохнула, когда ее ноги ступили на сырой песок у края воды. Вот что ей нужно: холодный душ.

Может, Зафир за этим же приходил вчера к воде?

Она подалась вперед и набрала воздуха. Глубина резко изменилась, рубашка намокла и потянула вниз. Холодная вода добралась до поясницы, потом до пупка. Она втянула живот, зашла в воду по грудь и задержала дыхание.

Ферн погружалась все ниже, зажав нос, пока вода не сомкнулась над головой, и замерла так на мгновение. Потом она откинула назад голову и вынырнула, словно перерожденная в новое существо, принадлежащее этому чужому, но такому пьянящему миру.

Ферн кружилась в воде, восхищаясь ее чистотой, совершенством: она отчетливо видела свои ноги и как-то по-особому ощущала себя частью животного мира и всей вселенной.

Внезапно на берегу возникли голые загорелые ноги.

У Ферн сердце ушло в пятки, а мокрая ночная рубашка прилипла к телу, словно вторая кожа. Ее взгляд скользнул вверх по накачанным икрам и остановился у колен, где начинались стильные льняные пляжные шорты, сидевшие до неприличия низко на его смуглых бедрах. Зафир был без рубашки и олицетворял собой эталон мужественности. У него был упругий плоский живот, а прямо над ним вертикальная полоска темных волос пересекала грудь посередине, подчеркивая широкие плечи и мускулистые руки.

Восхитительные блестящие глаза строго смотрели из-под густых бровей. Он развернул принесенное с собой полотенце, жестом подозвал Ферн и произнес какое-то слово на арабском, которым Аминея обычно поторапливала дочек.

– Плохо, если стражники заметят тебя в таком виде, – сурово прошептал он.

Ферн опустила взгляд и увидела, что сквозь тонкую шелковую ткань выделялись затвердевшие соски, и даже слепой заметил бы, что на ней совсем нет нижнего белья.

Солнце быстро всходило, неся с собой свет. Она не могла вот так приблизиться к Зафиру!