Но сам факт их крайнего беспокойства налицо. А вот подлинной причиной беспокойства могут быть поднятые Генпрокуратурой волны вокруг факта крупного поражения холдинга в Арбитражном суде, где ему здорово нагадил конкретно Степанцов, хотя тот может сколько угодно ссылаться на коллегиальное решение Президиума Высшего арбитражного суда. Впрочем, и все остальные проигранные дела, упоминаемые в статье, дают проигравшим их все основания ненавидеть того, кто имел, по их же убеждению, решающее слово. То есть опять Степанцов. И предполагать здесь тоже можно все, что угодно, — от баснословных взяток до круговой поруки и коррупции. Но если икто никого не поймал конкретно за руку, да при свидетелях, которые не побоялись бы дать свои показания в суде, все подобные обвинения можно считать голословными и, более того, клеветническими.

И тогда публикация статьи Льва Липского, посвященной, мягко выражаясь, весьма некрасивому прошлому и не менее позорному настоящему погрязшего в коррупции ответственного судейского чиновника, имеет определенно заказной характер. Если же у них имеются такие доказательства, то где они? Почему в суд не обращаются? Почему нет официальных заявлений в прокуратуру? А потому что нечего им «заявлять», нет у них ничего, кроме собственных фантазий и предположений.

Не исключено, что этот Липский и сам хотел бы за что-то отомстить бывшему судье — ну есть у человека причины! И его сугубо личная жажда мести поразительным образом совпала с «требованием времени», точнее, с политикой неких экономических и юридических структур, не заинтересованных в изменениях в судебном ведомстве, которые намечались в Президентской Администрации. Вот и весь расклад!

— И кто считает, что я не прав, — завершил изложение своей рабочей версии Александр Борисович, — пусть кинет в меня камень!

— И на фиг мне это нужно? — разом охладил пафос друга Вячеслав Иванович, развалившийся в кресле с большим бокалом в руке.

Вообще-то пару этих бокалов, предназначенных для живых цветов, почти литровой вместимости, дядьке подарил племянник Денис по случаю какого-то мелкого торжества, но Грязнов-старший предпочел использовать «стекло» именно по винному назначению — один раз налил — и на весь вечер! Не надо без конца подниматься из кресла, наливать — ничего не надо!

— Ты мне другое объясни, Саня, если этот Степанцов в самом деле повинен в тех грехах, о которых публично поведал твой Липский, на что он рассчитывал, когда бежал к Меркулову? И Костя тоже, этот мудрый мужик, он что, так и не понял, с кем дело имеет? Кому нужно это дурацкое расследование? Где ты должен поставить точку? На чем? Подтянуть за уши несуществующие доказательства невиновности Степанцова? Кстати, тут у меня тоже есть маленькое соображение, если забуду — напомни. Или же просто изображать бурное расследование, а в конце поставить большой вопросительный знак? Как символ нашей Фемиды, которая и сама частенько не представляет, что ей делать? Либо все это — обычная отмазка: улита едет, когда-то будет, а мы тихой сапой проскользнем в председатели, а председателей, назначив, тут же не снимают, словом, и так далее. Не понимаю.

— Я уже задавал себе этот вопрос. И Косте — тоже. Он, как бы сказать, вяло отбрыкивается, ему неинтересно. А о чем ты просил напомнить?

— А-а, вот про что… Я не сомневаюсь, Саня, что этот Степанцов мог совершенно спокойно сажать диссидентов. Посмотрел бы я на судью, который в брежневские да и более поздние времена отказался бы это делать! Но опять-таки, если бы такое обвинение прозвучало публично еще где-то в начале или даже в середине девяностых годов, когда общественность кипела возмущением по каждому поводу, я бы это понял. Но сегодня? Не понимаю, на чем расчет строится?

— Я тоже. Больше скажу, я пока не хочу идентифицировать Метельского с Липским, вот экспертиза даст свое заключение, тогда только. Но, Славка, просто из собственного, пусть невеликого, опыта работы в газете я могу сделать заключение, что в любом опубликованном материале, каким бы он ни был, не должно быть уже по определению сплошной лжи. Обязательно в чем-то есть хоть крупица, но правды, на которую автор, кстати, только и может рассчитывать, когда наступает момент истины. Ладно, мол, в том я сам ошибся, в этом меня подставили недобросовестные помощники или информаторы, но здесь-то! И крыть вроде нечем. Так вот, где эта крупица? От чего мне скакать?

— Ну, сам-то как думаешь?

— Мало что я думаю! Мне точкой отсчета как раз представляется факт пребывания автора в колонии. Кстати, не знаю, что там у Метельского, а у Липского такой факт в биографии имеется, и я уже сделал запрос.

— Так ты ж смотрел?

— Ну и что? Едва отмылся от архивной пыли. Чего я буду снова возиться? Пусть дают официальную исчерпывающую информацию. И вот тогда мы посмотрим, что у нас может всплыть на свет божий и каким предстанет миру лицо известного писателя, «пострадавшего» от советского режима, но уже без маски, а в натуральном его виде. И как бы это обстоятельство не оказалось для него гражданской смертью.

— Ну, ты, брат, и кровожадный! А чего тогда твой холдинг «хвост» за тобой кинул? Что у них общего с Липским?

— А об этом я еще подумать должен.

— Думай, кто тебе мешает? — рассудительно заметил Грязнов. — Я? Так я могу и телевизор посмотреть. Сегодня, кстати, «Сатурн» с «Локо» играют, забавная, надеюсь, будет встреча. А чтоб тебе легче думалось, дам некоторые вводные. По моим данным, твой «хвост», да и всю службу безопасности, возглавляет в настоящее время некто Кулагин Федор Федорович, отставной полковник госбезопасности. Служил в известном тебе Пятом управлении, как кто-то сказал, «по связям с интеллигенцией». Время службы — те же годы, семидесятые тире восьмидесятые.

И Грязнов, приникнув к бокалу, демонстративно включил телевизор, из которого волной вылился в комнату шум зрительских трибун стадиона «Локомотив».

Футбол отвлекал Александра Борисовича от мыслей. И отчасти раздражал. Славка целиком отдался зрелищу, а когда он так отдавался и, соответственно, реагировал на происходящее на футбольном поле, все постороннее переставало для него существовать. Поэтому и стало скучно.

Турецкий вышел в другую комнату, подумал и отыскал в кармане визитку Оксаны. Девушка протягивала ее подрагивающими пальчиками, многозначительно при этом поглядывая на него.

«С чего бы это? — кокетливо спросил он себя. — Она была до такой степени возбуждена? Не исключено. Но встреча нужна для дела, и только для дела…»

Александр набрал ее номер на своем сотовом телефоне и стал ждать.

— Алло, это кто?

— А это ваш страшный сегодняшний посетитель! — хриплым голосом начал Турецкий и рассмеялся: — Александр это, Оксаночка, можно просто Саша, я буду только рад. Чем заняты? Не оторвал ли я вас от важных дел? Есть ли у вас пауза?

— Столько вопросов! — радостно сказала она. — У меня все есть — и дела, и паузы. Вам что нужнее?

— Планы на вечер? Я могу сделать вам предложение… — чуть помолчал он и закончил: — Провести окончание вечера в каком-нибудь симпатичном кабачке. Можно в писательский дом пойти, можно — к журналистам. К композиторам, к архитекторам или в Дом кино — на выбор. В любой, где кухня хорошая. Но, может, вы больше любите шум, много музыки, тогда предлагайте сами.

— Я бы согласилась на любое ваше предложение, Саша… по поводу выбора места, — тут же поправилась Оксана, — но мне бы не хотелось в одном из этих домов неожиданно столкнуться с кем-нибудь из наших сотрудников. Вы же знаете журналистов — они вездесущи!

— Напомните, я вам потом анекдот по поводу этого слова расскажу.

— А я знаю! — кокетливо захихикала она. — Там конец такой: «Везде что?», да?

— Ну, вы умница! Абсолютно точно по теме! Я, кажется, в вас влюбляюсь.

— А вы не торопитесь, Саша! — продолжала она кокетничать. — Французы говорят: «Недозрелый колос не жнут!»

«Внимание! — сказал себе Турецкий. — Где и когда я это читал? Ага, Мопассан, «Милый друг», все верно. Девушка «читают» французского классика, и это говорит о многом. Но… действительно, не будем торопиться. Тем более что не до жатвы».