Но, с другой стороны, пробилась и новая мыслишка с явным знаком плюс: сам умелый и опытный следователь, Турецкий понимал, что Степанцов просто не мог быть плохим судейским работником, если провернул за десять с чем-то лет работы в Сокольническом районном суде, это который на Каланчевской улице, неподалеку от площади трех вокзалов, такой объем работы. Правда, чтобы объективно судить о ее качестве, надо было прочитать все материалы следствия, а на такой процесс не было ни времени, ни, честно говоря, желания.

И привлекать кого-то из работников Генеральной прокуратуры к изучению архивных дел Турецкий тоже не хотел. Надо иметь собственное твердое мнение, не замутненное посторонними советами и предположениями.

Да и вообще, иная задача стояла перед Александром Борисовичем. Он обязан был найти «обиженного» — можно в кавычках, можно без, суть не меняется. Им мог оказаться тот, кто «загремел» на зону и не захотел простить судье, возможно, его чисто профессиональной ошибки. Либо это мог быть тот, кто получил свой срок за дело, но в душе затаил подлую злобу. Или, наконец, тот, кто изначально не был ни в чем виноват, но стал жертвой обстоятельств, и тогда судья должен ему казаться не столько даже личным врагом, сколько представителем той жестокой, бесчеловечной власти, которая его несправедливо осудила. Скажем, по каким-то политическим мотивам. О! Тут есть о чем подумать!

Александр Борисович немедленно отвернулся от горы, составленной по его просьбе (и указанию заместителя генерального прокурора) из пыльных томов, и стал размышлять — а ведь подсказка свыше могла оказаться не такой уж бесперспективной!..

На третий день изнурительного сидения образовались три внушительные стопки, и к ним требовался более тщательный подход.

Между прочим, просматривая уголовные дела, Турецкий обратил внимание на то, что в семидесятых годах сроки расследований были не в пример короче нынешних. И это напомнило ему о том, что и сам он, когда только появился в прокуратуре да, впрочем, и по сей день, старался не затягивать процесс следствия, потому что за это всегда крепко доставалось от руководства. Вот и торопились, пупки рвали, нередко во вред делу, но — птичка-галочка, премии, повышения… Мало что изменилось в этом плане и сегодня, те же «галочки», «палочки», поощрения начальства. Но есть и существенная разница. Тогда существовал Закон — суровый, отчасти несправедливый, но о нем все знали и понимали: нарушил — виноват, либо не берись, либо не попадайся, но в любом случае с тобой поступят в соответствии с правилами не тобой установленной игры. Сегодня несколько иначе, сегодня появилось многое определяющее слово «заказ». К закону это слово никакого отношения, конечно, не имеет, поскольку самим законом стало решение начальства. Хотя и начальство может иной раз нарваться на серьезные неприятности. Вот такой круговорот в природе…Но не об этом надо думать, а о своей цели! Внимательнее, Турецкий!

Нашлось больше десятка дел с явно просматривающимся политическим уклоном. Александр Борисович просто, без всякой связи, узнал упоминавшиеся в судебных приговорах фамилии и вспомнил, кто были те люди, которым приписывались хулиганские действия, антиобщественное поведение, реже — хищения, мошенничества и прочее — из «джентльменского набора» уголовника, осужденного на сроки от пяти до семи лет. Ну какие они, в самом деле, уголовники! Но, соотнося статью из «Секретной почты» с тем, что Турецкий узнавал об этих людях уже потом, когда они выходили на волю и нередко покидали страну, он понимал, что владеть фактами, приведенными в статье, они, скорее всего, не могли. А если бы и могли, вряд ли стали бы ими оперировать, народ все же не того калибра и явно иных моральных устоев! Хотя времена и ситуации иногда меняют людей до неузнаваемости.

Были среди судебных разбирательств и несколько дел, касавшихся авторского права, — судились писатели, добиваясь признания собственных прав и настойчиво доказывая, кто у кого украл замысел, сюжет и прочее. Но это опять-таки происходило в конце восьмидесятых годов, а фамилии литераторов не были знакомы Турецкому и интереса не представили. Он просто полистал эти дела, скорее, для порядка, чем для собственной пользы, и записал фамилии фигурантов — тоже по привычке ничего не оставлять без внимания.

Таким образом, к концу «великого сидения», как он назвал свой процесс изучения прошлого, составив для общего сведения огромный список «действующих лиц и исполнителей», как пишут драматурги, Александр Борисович стал понимать, что даже более тщательное, что фактически невозможно, исследование архивных дел ему ничего не даст. А вот голова действительно распухнет и перестанет вообще соображать. Значит, следовало изменить направление поиска, сменить тему. Такая возможность была. Он уже передал компьютерному бродяге Максу список членов редколлегии «Секретной почты» и попросил выдать на каждого максимум информации. Этот новый поиск стоил Александру Борисовичу еще одного пакета «арабики» — так, между прочим, и разориться недолго… Но не поручать же такое задание официальным службам!

Отряхнув пыль веков, Турецкий вернулся в свой кабинет на Большой Дмитровке, чтобы разобраться в ворохе своих собственных заметок и компьютерных распечаток Макса.

А тот постарался — информация была практически исчерпывающая. Вот что значит знать, куда залезть!

Турецкий читал биографические справки. Некоторых членов редколлегии он, оказывается, даже лично знал, о некоторых только слышал, но все они были люди уважаемые, это бесспорно. Не в плане Аркадия Райкина — ты меня уважаешь, я тебя уважаю, значит, мы оба — люди уважаемые! Нет, он читал, например, книжки одного писателя из этого списка. С автором можно было бы и поспорить по поводу его исторических концепций, но это опять-таки личное дело самого Турецкого и к автору, по слухам, довольно склочному, отношения не имеет. А вот вопрос, способен ли этот писатель сочинить пасквиль на известного государственного чиновника и силой своего авторитета пробить в печать, как-то даже и не возникал. Во-первых, судя по биографической справке, автор с «героем» нигде не могли пересечься, а во-вторых, несмотря на свой скандальный имидж, писатель казался выше житейских дрязг. Впрочем, могли они не пересекаться или просто не были знакомы — это пока догадки, требующие уточнения. Отметим!

Часто встречалось Александру Борисовичу в прессе следующее в алфавитном списке имя известного журналиста-международника. Тоже толковый мужик, дело свое знает, читать его обзоры всегда интересно. Но он зациклен на загранице и ее проблемах, и подозревать его. в авторстве статьи про Степанцова как-то несерьезно. Не его это тема, не его образ мыслей и, что важнее, не его стилистика. Так плохо он написать просто не смог бы.

Вот интересная мысль — а кто смог? Юрист, который из номера в номер дает советы автолюбителям, как не дать себя обмануть, что делать, когда тебя откровенно надувают государство, бандиты, бензиновые и прочие короли?

Или это мог быть известный своими скандальными выходками политолог? Нет, у этого вполне благополучного господина в узеньких, словно иезуитских таких очочках, слишком острый и язвительный язык, слишком большой опыт ведения публичных дискуссий, чтобы он вдруг «разменял» свой оригинальный талант на такую мелочовку. А может, как раз на это и расчет? Мол, никому и в голову не придет? Он ведь в прошлом довольно успешный адвокат, вполне мог когда-то столкнуться лбом со Степанцовым и потерпеть позорное поражение, отложившее неизгладимый отпечаток на дальнейшей его деятельности, отчего и пришлось переквалифицироваться. Не исключено, но нуждается в тщательной проверке.

Следующие двое журналистов, называвшие себя писателями — ничего странного, обычная стадная тяга всякого пишущего в газете к высокому жанру литературы, своего рода графоманство, — существовали как бы в двух ипостасях — в России и за границей. Оба, как они постоянно утверждают о себе в прессе, из бывших диссидентов. Покинули Союз в семидесятых и обосновались на Западе. Один, кажется, в Штатах, другой — определенно в Израиле.