- Я понял, - «И как я раньше не подумал об этом?» - мне всегда казалось, что дяде льстит их внешнее сходство с Алоизом младшим, поэтому он и забыл нас. Дело оказалось в другом. – Будет сложно, но я постараюсь. Придется пойти работать…

- С деньгами проблем не будет. А с учебой ты справишься, - ответил на это дядя. – Геббельс сказал, что, не смотря на все его образования, рядом с тобой он чувствует себя школьником…

- Он преувеличивает.

- А мне кажется – недооценивает! И вот еще что: не лезь в политику, пока обстоятельства сами не попросят тебя об этом. Не исключено, что этого не случится. Будь в курсе, но не начинай политической карьеры. Хватит и меня…

- Меня никогда и не привлекала политика, - признался я. – Ставить опыты в лаборатории кажется мне намного интереснее…

- Вот и хорошо. Я не буду мешать тебе, или кому-то еще, делать то, что вам нравится. Ведь помню, что значит, идти против родных, - дядя помедлил. - По сути, людям безразлична судьба даже самых близких людей. Все преследуют только свои цели…

Я был удивлен и шокирован:

- Что ты имеешь в виду? Ведь матери не может быть безразлична судьба ребенка…

- Родители хотят, чтобы дети добились того, чего не добились они сами. Мать, мечтавшая стать балериной, обязательно отведет дочь в школу балета. И часто им все равно, нравится ли это детям. Мой отец мечтал, что я стану чиновником. А я хотел рисовать. Так уж сложилась судьба, что мечта отца сбылась…

- Более чем! – заметил я.

- Вот видишь. Но я ловлю себя на мысли, что с радостью поменяюсь судьбой с уличным художником. Да, политика мне нравится, но это – не цель моей жизни. А пути назад, увы, нет. Учитывай это, когда выбираешь свой путь. Жизнь одна, - он на секунду замолчал. - Гели мечтала о славе, хотела стать оперной певицей. Я дал ей шанс, хотя таланта у нее было недостаточно. Но она была счастлива…

- Моей сестре повезло с мужем, - сказал я в очередной раз. Я часто говорил дяде об этом: он все еще винил себя в смерти Гели.

- Твоей будущей жене повезет не меньше, - дядя пожал мне руку. – Я еще раз поздравляю тебя, мой мальчик. Ты мне почти как сын…

Рекомендую перед прочтением включить музыку Найтвиш “Angels falls first” Написано было именно под нее

Ева:

Я сжала в руке холодную рукоятку пистолета. Села на край кровати, и прицелилась себе в висок. Но на курок нажать не решилась: я не хотела умирать.

Я опустила пистолет, и посмотрела на портрет, висевший на стене. Ангелика. Любимая всеми, и настолько ненавистная мне:

- Что же ты делаешь со мной? – прошептала я, глядя на портрет. – Тебя уже нет, а он все же принадлежит тебе. Почему ты не хочешь отпустить его?

Вспомнилось, как Вольф просил меня помочь выбрать подарок для Гели. И я помогала, хотя у самой сердце разрывалось от боли: уже тогда я любила его больше жизни. Но он не замечал этого: все его мысли были заняты ею. Она, и только была нужна ему. А я была одной из многих…

- Что тебе нужно? Что? – слезы текли из моих глаз. – Ты сделала меня своей копией. Ты подчинила его. Что еще? Ты хочешь моей смерти?

Не помня себя, произнесла я.

Я понимала, что эта девушка никогда бы не пожелала мне умереть, но в тот момент мне казалось именно так.

Сегодня Вольф избил меня за то, что я приказала убрать этот портрет. И вот, она снова здесь. Любимая, ушедшая навсегда. А будет ли он также скорбеть обо мне? Не сомневаюсь, что Гели он и пальцем не тронул. А меня избивал, и уже не в первый раз из-за нее.

Поводом недавнего избиения было то, что я надела браслет, некогда принадлежавший Ангелике. Он кричал, что это его память, и что я не имею права прикасаться к этим вещам. А вечером подарил этот браслет своей гостье…

Я приставила пистолет к груди. На секунду задумавшись, я отвела локоть в сторону: только так можно было получить ранение, похожее на то, что было у Ангелики. Может так Вольф поймет, что к чему? В тот момент я не думала, что мне это уже никак не поможет.

- Ты добилась своего, - прошептала я, нажав на курок.

Наверное, я потеряла сознание.

Мысленно я переместилась на пол года назад. В день, когда Гели нашли мертвой в ее комнате.

Вольф не знал, что это я приводила Гели в порядок. Я придумала одеть ее в длинное вечернее платье: ничего более подходящего мы не нашли. Ее тело было в ужасном состоянии, кровь было просто невозможно отмыть, а синяки и ссадины невозможно скрыть с помощью косметики.

Я достала из шкафа жакет, подходящий под платье:

- Оденем и это. Здесь длинный рукав, никто не увидит ее рук. А ее ладони выглядят нормально…

Только что при помощи перекиси я отмыла ее руки от крови. Пришло время заняться лицом.

Женщины, помогавшие мне, накрасили ее и уложили ей волосы.

- Она носила другую прическу, - заметила я.

- Какая разница?

- Большая. Она должна быть такой же, как и при жизни. И косметики слишком много… - я села на кровать и взяла руку Гели в свою. – Хотя, пусть решает мистер Вольф. Оставьте нас…

- Хотите попрощаться? Ваше право, - мои помощницы вышли.

Я держала ее за руку, как будто это что-то могло изменить. Сейчас я чувствовала себя виноватой в смерти Гели.

- Гели, прости. Я не хотела, чтобы все вот так закончилось, - обратилась я к ней. – Я мечтала, что ты бросишь его, уедешь. Но не желала тебе смерти. Ты веришь мне, Гели?

Я коснулась ее лица. Как же странно было видеть ее накрашенной. Ведь Гели совсем не пользовалась косметикой…

Хотя пудра не помешает. А помада почти не заметна…

А у нее очень милое лицо. И почти детские пальчики. Она сама еще ребенок, по сути…

Почему я не замечала этого раньше? Почему не стала ее другом? Я гналась за своим счастьем, но на чужой беде счастья не построить.

- Прости, Гели, прости за то, что не поняла тебя. За то, что мечтала, как тебя не станет! - я обняла ее. – Я была ужасно неправа. Ты ведь простишь меня, глупую?

Я прижалась к ней, как будто она еще могла что-то почувствовать.

«Я должна была понять тебя! Гели, ты замечательный человечек! А я, глупая, не поняла этого! Это ужасная ошибка, то, что произошло!» - я мысленно говорила с ней. И, казалось, надеялась на ответ…

- Фройляйн Ева, мистер Вольф приехал…

- Да, конечно, - я встала и вышла из комнаты. Служанка позвала меня к себе в комнату и позволила немного побыть одной, прийти в себя…

Вот так, я просила прощения, а теперь ненавижу ее. Только потому, что из нее сделали святую. Я понимаю, что Гели не в чем не виновата, но ничего не могу с собой поделать.

И как только ей удавалось так нравится людям? Ее любили практически все. А меня не любит никто. Даже Вольф остается со мной только потому, что видит ее во мне…

Черный туннель.

Я шла вперед, к свету, но светлая точка становилась все дальше. Порой казалось, что точка – не конец пути, а просто луна, каким-то чудом оказавшаяся здесь. Вокруг меня ходили люди, некоторые даже задевали меня. Но я с трудом различала их силуэты.

Я чувствовала, что иду по холодным камням. Чувствовала холодный ветер, и старалась закутаться в свою черную одежду. Я не видела ничего, но тело подсказало, что на мне черное платье.

Человеческие силуэты…

Нет, они были того же цвета, что и темнота. Лишь контуры людей, как будто нарисованные светом. Словно художник обвел их тонким солнечным грифелем, а после отпустил. Но их контуры, сотни маленьких лучиков, из которых они состояли, не освещали путь.

Я взглянула на свои руки. Тот же контур, и больше ничего. Пустота вокруг, пустота в нем…

Становилось все холоднее. Холод, подобный страху… или же страх, подобный холоду? Я шла вперед, неизвестно зачем. Теперь силуэты вокруг не были равнодушными. Казалось, они мечтают причинить мне боль…