Когда-то давно, еще в самом начале наших отношений, мы с Ангеликой решили, что эти орлы – символ нашей вечной любви. И вот, орел остался один. Как и я…

Я жил воспоминаниями, и именно они поддерживали меня, не давали умереть…

Здесь, в загородном доме, тоже была ее комната. Своеобразный мемориал, разве что чуть менее живой: в последние дни совей жизни Гели почти не бывала здесь. А ведь когда-то мы любили эту комнату.

Вечером я был с ней. Эта привычка осталась у нас с тех пор, как после аварии Гели выписали из больницы. Тогда она просила меня побыть с ней, пока она не уснет: оставшись одна, она вновь вспоминала нашу малышку.

Теперь Ангелике тало легче. Но я все равно каждый вечер проводил с ней рядом, рассказывая ей о чем-то, или же читая вслух: читать сама она пока что не могла.

- Обними меня, - попросила Гели. Я сел рядом с ней и обнял ее. – Не так, - она улыбнулась и откинула одеяло. – Иди ко мне.

- Гели, мне еще работать надо…

- Ничего. Я тебя не задержу. Я хочу уснуть в твоих объятьях…

Я лег с ней рядом, и накинул одеяло ей на плечи. Гели выключила лампу, стоявшую возле ее кровати, и положила голову мне на грудь:

- А теперь мне совсем хорошо…

- Правда? А так? – я поцеловал ее.

- Неописуемо!

Гели чуть приподнялась, так, что наши лица были совсем рядом:

- Примерно так же, - она поцеловала меня. Поцеловала так, как могла только она: нежно, смущаясь, и в то же время страстно. – Или вот так…

Теперь она коснулась губами моей шеи. Я крепче обнял ее.

Ее губы скользнули ниже. Она снова прижалась к моей груди, лишь на мгновение, как будто решила передохнуть, и снова поцеловала меня…

- Ты мое маленькое чудо, - сказал я ей, отстранив ее от себя и осторожно положив ее на спину. – Но это я должен ласкать тебя, не так ли? – Гели улыбнулась.

Я прижал ее к себе, поцеловал, сначала в губы, после в шею. В свои поцелуи, прикосновения, я вкладывал все чувства, которые испытывал к ней. Я расстегнул ее ночную рубашку, осторожно оголил ее плечи. Теперь я прикасался к ее телу. Ее запах сводил с ума…

Я вдруг поймал себя на мысли, что раньше был намного осторожнее. «Не напугать бы ее» - подумал я, на мгновение взглянув на Гели. Но она дала мне понять, что ей нравится.

Она обняла меня и прижалась ко мне так, как только могла: казалось, мы с ней одно целое. Она осторожно провела ногтями по моей спине:

- Кошечка моя, - прошептал я, после чего поцеловал ее в губы.

Я чувствовал, что ее сердце бьется чаще, чем обычно. Ее дыхание было учащенным, и в то же время она дышала глубоко. Я понял, что сейчас она не откажет мне…

Но все же я побоялся, что ей может быть больно. Нет, это должно быть ее решением. Как она когда-то попросила меня…

Я снова ласкал ее шею, ее грудь. Гели запустила пальцы мне в волосы:

- Альф, - еле слышно прошептала она. – Так хорошо мне еще ни с кем не было…

- Ты уверенна что хочешь этого? – я на секунду остановился.

- Ты мой муж, не забывай. Это естественно…

Теперь я действовал смелее…

Я прижал ее к себе. Так крепко, как только мог. Ее тело все еще было напряжено, дыхание учащенным…

Она прижалась ко мне, слегка царапнула мою спину. А может и не слегка: чувство боли притупилось в тот момент…

Я поцеловал ее:

- Я люблю тебя, Гели, - шепнул я ей на ухо и коснулся губами ее виска. – Мой ангел. Я не могу без тебя…

Она приоткрыла глаза. Я почувствовал, что ее тело уже не напряжено. Она нежно обняла меня:

- Я знаю, - Гели улыбнулась мне. – Не отпускай меня…

Я лег на спину, и прижал ее к своей груди:

- А ну ее к черту, эту работу! Я останусь с тобой.

- Спасибо, - она снова улыбнулась мне…

Даже когда мне стало немного легче, Гоффман все равно проводил со мной много времени. Его поддержка была неоценима. Иногда мне нужно было выговориться, и Гоффман мог выслушать меня. Он не перебивал, не давал советов, за что я был ему очень благодарен.

- Герр Вольф, все скоро пройдет. Вы снова женитесь, полюбите другую. А Гели навсегда останется в вашей памяти. Она станет вашим ангелом – хранителем, первой любовью, ставшей для вас святой. Она поймет, ведь она любит вас.

- Я не забуду ее, Гоффман. Теперь мое сердце окаменело, - я и не мог представить, что полюблю кого-то еще. Для меня это означало бы предать Гели. – На самом деле женщина… она намного важнее для мужчины, чем это принято признавать. Я не говорю о желании обладать женщиной, без этого можно жить. Да и найти женщину только для этого – давно не проблема. Мне нужна именно Гели. Мне так не хватает ее заботы. Неуловимой, не заметной с первого взгляда, и настолько важной для меня. Когда рядом с тобой любимый человек – каждый миг прекрасен. Я понял это слишком поздно. Самый большой пробел, зияющая пустота – я ощущаю ее, когда я прихожу домой, неважно, днем или вечером. Тогда я остаюсь наедине с собой. Я совсем один, хотя вокруг так много людей. Сестры поддерживают меня, как могут. Но им не заменить мне Гели…

Я закрыл глаза. Моя девочка как будто была рядом. Хотелось дотронуться до ее маленькой ручки, провести рукой по ее волосам, почувствовать, как бьется ее сердце…

- Гоффман, оставь меня одного.

Гоффман молча вышел. Наверное, решил, что его слова задели меня.

Чуть позже приехал Гиммлер. В этот раз он казался растерянным, даже испуганным. Не снимая плаща, он вошел в кабинет.

- Мы ведь все еще друзья? – спросил он у меня. Я кивнул: к чему этот вопрос?

- Так ты не видел? – он протянул мне газету, которую держал в руках.

«Самоубийство Ангелики Раубал. Самоубийство ли?» - гласил заголовок.

Я прочитал статью несколько раз. В газете говорилось, что перед смертью Гели была жестоко избита. И что, возможно, в ее смерти виноват Гиммлер: она мешала нам прийти к власти, и мой помощник решил устранить помеху.

Я был поражен тем, как подробно описывались повреждения. «Но ведь вскрытия не было?» - удивился я. Обыкновенная журналистская выдумка! Но зачем они играют на моих чувствах?

- Продажные люди! – я бросил газету на пол. – Я знаю, что ты никогда бы не сделал этого.

Гиммлер кивнул.

- Спасибо за доверие, - он помедлил. - Хорошо, что им мало кто верит. Я бы никогда не поступил так с девушкой, тем более с Гели. Она была моим другом…

- Да, я знаю, - я помедлил: «спрашивать или нет?» - Гиммлер, что там насчет избиения? Выдумка?

- Увы, нет, - на секунду он замолчал, но секунда показалась мне вечностью. – Конечно не так, как описано в газете. Похоже, что Гели сопротивлялась, а убийца играл с ней в кошки – мышки. У нее сломаны два ребра и рука, разбит висок. Губы были искусаны в кровь: признак мучительной смерти, - он помедлил. - Все тело было в ссадинах. Ты не заметил: они специально одели ее в длинное платье и жакет с длинными рукавами. Не хотели, чтобы ты знал. Извини, что я тебе это говорю. Тебе и так тяжело…

- Нет, я должен знать, - я поднял газету и еще раз прочитал статью. – Они пишут, что рыба гниет с головы. Не знаю как рыба, а они сгниют сразу. Их смерть будет мучительна…

- Странно, что соседи ничего не слышали, - заметил Гиммлер. - Она наверняка кричала, звала на помощь…

А я и не подумал об этом!

- Может, их запугали? Или подкупили, – предположил я.

- Не знаю, - Гиммлер пожал плечами. – Элен тоже три раза меняла показания. Хотя уж ей-то чего бояться…

- Как раз ей и нужно бояться, - я рассказал Гиммлеру о дневнике. Ему я мог говорить все: он не предаст, не выдаст, не погонится за деньгами.

- И что делать будешь? – спросил он у меня, выслушав все.

- А у меня разве есть выбор? – конечно, я отправил Элен подальше от меня. И в то же время продолжал следить за ней: иначе рыбка могла сорваться с крючка.

- Вот гады, - зло сказал Гиммлер. – Они подстроили и продумали все. Подослали эту Элен…