- Где оружие? – я посмотрел на него. – Я все равно не буду жить! Вы забрали пистолет, да?
Он подошел ко мне и закрыл ящик:
- Сделай вид, что не понял, - шепотом сказал он мне. – Она была убита из твоего пистолета. Это значит, что убийца из твоего дома, - сейчас он говорил со мной не как подчиненный, а как друг.
Только не это! Это сделали люди, которым я доверял. Все слуги знали, где лежит оружие. Все умели им пользоваться. Я опасался покушений, и они должны были уметь защищаться…
В глазах потемнело. В какой-то момент я думал, что теряю сознание.
- Вольф, тебе лучше сесть,- Гиммлер усадил меня. Зрение постепенно возвращалось. – Вольф, держись! Тебе нельзя уходить…
- Я убью того, кто это сделал! – прошептал я. Боль смешалась с яростью. Теперь я хотел мести.
- Понимаю, - конечно, он знал! Гиммлер понимал меня, как будто мы были знакомы с детства! – Но не сейчас. Выжди время, и мы сможем отомстить. Они хотели представить все, как самоубийство…
- Гели не умела пользоваться моим пистолетом! У нее был свой, совершенно другой модели. А я держал оружие не заряженным.
- Я знаю. Но сейчас лучше и не пытаться что – то доказать. Пресса, купленные судьи… Лучше не привлекать особого внимания. Ради Гели. Вскоре эта история обрастет сплетнями и подробностями, которых никогда не было. Представить страшно, во что может превратить пресса этого ангела. Пусть лучше она будет жертвой…
Я промолчал. Я и без того понимал, что на этом история не заканчивается.
Я вернулся в ее комнату.
Все осталось как прежде. Карандаши, в беспорядке лежащие на столе. Открытая шкатулка с украшениями на столике перед зеркалом. Там же – не распечатанная коробка конфет, я подарил ей их перед отъездом. Не открыла…
Ее любимая картина на стене. Игрушечная собачка на кровати – наверное, думала о Грете. Незаконченное письмо на столе. Все, как если бы она была здесь. Если бы не эти пятна крови…
«Гели, моя Гели, ангел мой, за что же тебя… Прости, любимая. Я должен был услышать…» - мысли путались. Я оглядел комнату, взял со стула платье, висевшее на спинке: наверное, Гели собиралась одеть его на прогулку. Я сел и уткнулся лицом в платье. Оно еще сохранило запах моей девочки. Ее духи, и этот неповторимый запах, принадлежавший только ей…
«Гели, но как же так? Почему ты? Это я должен был умереть, не ты…» - думал я, закрыв глаза. Мне вдруг показалось, что все это – дурной сон. Этого не могло случиться. Нет, только не с ней…
- Мистер Вольф, мне здесь нужно убраться, - Элен отвлекла меня от мыслей. Жестом я дал ей понять: уходи. – Ладно, приду позже, - ответила она, и добавила, глядя в окно: - снег в этом году очень уж ранний…
Я взглянул в окно: первые снежинки робко падали на землю. Первые вестники зимы. Вестники холода и мороза. Холода и мороза, временного на улице, и теперь вечного в моей душе.
Элен вышла. Я отложил платье и достал из кармана фото Ангелики, которое всегда носил с собой:
- Гели, даже природа скорбит вместе со мной, - еле слышно сказал я. – Я люблю тебя. У меня не будет другой женщины, столь же любимой и дорогой мне. Прости, Гели.
Я поцеловал фотографию. Как будто моя малышка могла почувствовать этот поцелуй…
Вечером я позвонил Гоффману. Один из моих друзей позволил мне пожить в его доме, и Гоффман согласился сопровождать меня.
Он приехал почти сразу. Мы молча пожали друг другу руки.
- Вот и все, - ответил я на его немой вопрос.
- Да. Это все. Генриетта сказала, что обязательно поедет на похороны…
Генриетта, дочь Гоффмана, была хорошей подругой Ангелики. Если не самой близкой. Я часто сидел рядом с ними, когда они обсуждали свои девчачьи дела. Странно, но с ними мне было интересно и легко. Я как будто был их ровесником.
- Пусть поцелует ее за меня…
- Вы не едете? – удивился Гоффман.
- Нет. Австрия отказала предоставить мне визу.
На этом разговор был окончен.
Весь день мои товарищи провели в Австрийском посольстве: они разве что не умоляли послов позволить мне присутствовать на похоронах. Но послы не хотели понять. Они думали, что я использую момент для агитации. К черту агитацию! Все к черту! Мне ничего не нужно! Ничего!
Я провел вне дома четыре дня. Все это время Гоффман был со мной. Он всеми силами поддерживал меня, но это мало помогало: я просто не слушал его. Не было таких слов, которые могли бы сейчас успокоить меня.
Когда-то Гели сказала мне, что не умрет естественной смертью. Если б я знал, насколько она права! Тогда я решил, что эти предчувствия – реакция на болезнь Греты. Почему я не прислушался!
Я бы сделал все, чтобы оградить ее от опасности. Я и так делал не мало, но не достаточно! Я запретил моей девочке ехать в Австрию, а лучше бы она уехала! Но я и подумать не мог, что беда подстерегает ее дома. В ее комнате.
Мои враги угрожали мне. Они почти напрямую говорили: если оружие не берет меня, они отберут самое дорогое. И они выполнили свои страшные обещания.
Они знали, кто для меня самый дорогой. Это все знали! Достаточно было взглянуть на наше фото в газете. Увидеть, как она смотрит на меня, когда я выступаю на митингах. Все сразу становилось понятно.
Вскоре только желтая пресса, да пара еврейских газетенок называли наши отношения инцестом. Все остальные понимали: мы не так уж близки по крови. Некоторые газеты в шутку интересовались, когда же свадьба. Другие писали, что свадьба, несомненно, неминуема. Просто нам хочется еще немного свободы.
Неминуема…
И все рассыпалось в один миг.
Моя милая, нежная, ласковая девочка!
Как часто я был не справедлив к тебе. Как часто заставлял тебя плакать. И ты всегда прощала меня…
Когда я узнал, что она беременна от Мориса, я не на шутку рассердился. В первый момент хотел даже оттолкнуть ее, но вовремя взял себя в руки: ну да, они собирались пожениться…
Тогда я проводил ее домой, а сам уехал в город. Я приказал шоферу выбирать самые безлюдные, самые тихие улицы: мне нужно было подумать. Капли дождя, стучавшие в окна автомобиля, как будто приводили мои мысли в порядок. Как метроном, не позволяющий сбиться музыканту.
- Шрек, едем к Морису! – они были знакомы, поэтому адреса я не называл.
С Морисом я говорил всего несколько минут. Приказал ему не приближаться к Ангелике. Оказалось, что Морис знал о ребенке…
Он сказал, что выставил ее за дверь. Подлый, мелочный человек! Он предал ее, а всего две недели назад он клялся ей в вечной любви…
Я вернулся в машину.
И снова мы ездили по городским улицам.
«Значит, она была у Мориса» - подумал я. Получается, Гели хотела вернуться к нему? Она считала его вторым вариантом… или же первым? Не ошибся ли я в ней?
Вдруг я понял все: Гели не хотела бросать меня. И не хотела ничего скрывать, иначе она не призналась бы мне. Избавилась бы от ребенка, или же сделала вид, что забеременела от меня. А она даже не пыталась подстроить эту ситуацию!
А сейчас я оставил малышку одну. Одну, наедине с ее чувствами, с ее слезами! «Гели, прости!» - подумал я:
- Шрек, едем в цветочную лавку!
- Но там закрыто уже…
- Едем, - повторил я.
По сути, чего такого в том, что она бремена не от меня. Она не изменяла мне: ребенок появился еще до наших отношений. Ведь женятся на женщинах с детьми! Вот и я возьму в жены мать, пускай и будущую…
Пришлось разбудить хозяина лавки. Услышав, что покупка крупная и срочная, он неохотно открыл магазин и позвал помощницу, судя по всему – его дочь:
- Выбирайте, - он указал на полку с цветами.
Я взглянул на розы. Розовые цветы были полураспустившимися, нежными и юными, как моя девочка. А кремовые настолько свежи, они напоминали о наших чувствах…
