Это не помешало Тому позвать его на свидание, и Билл парил от их встреч. Он вспыхивал от любого прикосновения Трюмпера. Если бы можно было навсегда закутаться в его объятиях, как в коконе, парень именно так и сделал бы! Ему казалось, что Том испытывает то же самое, но он плел свои сети, как паук, чтобы напасть потом, и высосать все соки.

Растоптанный, униженный и безработный, Билл едва не сошел с ума. На первых порах помогли успокоительные – он ел их горстями, а потом спал сутками; затем всё как-то само собой сошло на нет: он восстановился в университете, забавляясь, стал писать заметки в журналы… Однажды ему предложили постоянное место кулинарного критика, и он, посмеиваясь иронии судьбы, согласился.

Именно это назначение Билл отмечал в Черной кошке, когда встретил Тома. Он действительно скорее почувствовал Трюмпера. От его присутствия волоски на загривке встали дыбом, и не совсем трезвому Биллу до дрожи в коленях захотелось вспомнить, как им было хорошо вместе. Прошло столько времени, а он до сих пор помнил каждое мгновение, каждое прикосновение, и от этих воспоминаний по коже бежали мурашки, и было страшно горько понимать, что всё это потеряно.

Он почти пожалел о своем спонтанном поступке, но Том поделился, что теперь работает поваром, и Билл едва не рассмеялся. В голове моментально выстроился идеальный в своей простоте план.

Дело было за малым: усыпить бдительность, привязать к себе, а после – наслаждаться зрелищем фееричного разгрома Тома Трюмпера.

Всё свободное время они проводили вместе. Билл постепенно становился незаменимым: он ласково гладил волосы, выслушивал бесконечные рассказы о проблемах на кухне, не напрягал. Том тянулся к нему еще сильнее, чем прежде, в его нежности можно было захлебнуться.

Иногда Биллу казалось, что всё нужно оставить, как есть, но тихий голосок внутри напоминал: «Единожды солгавший – кто тебе поверит». Он не мог, физически не мог верить Тому, он всегда ждал от него ножа в спину. И страшно переживал, что его план раскроется, что парень что-то заподозрит. Не заподозрил.

И Билл сделал все так, как планировал. Написал разгромную статью, в которой упомянул всё, что рассказывал ему Том, не утаил ничего. Не пришлось даже привирать, как это сделал сам Трюмпер – теперь Каулитц.

В день, когда журнал развезли по заведениям, Билл купил травы, и они с Томом обкурились до полуобморочного состояния. Он лежал на полу, держал Каулитца за руку, и не понимал, какого хрена он творит. Им было так хорошо вместе… и он так ненавидел Тома.

Когда утром Каулитцу начал названивать начальник, Биллу показалось, что он сейчас умрет. У него натурально зашевелились волосы на голове, а руки и ноги вмиг похолодели. Он смотрел на Тома и не знал, не понимал, как себя вести.

Какого хрена он делает?!

- Утырок кто? – переспросил Том, буравя его взглядом.

Партия сыграна! Билл через силу улыбался, глядя Тому в глаза. Тот выглядел совершенно спокойным, только руки ходили ходуном.

- Я сейчас схожу за сигаретами, и хочу, чтобы к моему приходу тебя здесь не было.

Надо было что-то сказать, и он ляпнул:

- Надеюсь, тебе понравилось быть на моем месте.

Очень хотелось добавить, что ему самому на месте Тома быть не нравилось, но Билл просто побоялся что-либо говорить. Каулитц выглядел так, будто он уже наговорил себе на три смерти. О, Билл прекрасно его понимал.

Когда Том выскочил из квартиры, юноша торопливо собрал свои вещи – их было немного, он прекрасно понимал, что их история не будет долгой и счастливой – и, оглядевшись напоследок, ушел. В груди ныло, и, выйдя из подъезда, Билл закурил.

По телу разливалась приятная усталость, будто он долго бежал и, наконец, достиг цели. Он действительно достиг ее, едва ли повара Тома Каулитца теперь возьмут куда-либо. Билл прекрасно знал, каково это, и ему жутко хотелось, чтобы Том прочувствовал на своей шкуре весь стыд, всё унижение, через которое ему пришлось пройти. Чтобы понял, насколько мерзко он тогда поступил, как подставил!

Эйфория длилась недолго. Пару дней он упивался своим поступком, а потом с удивлением обнаружил, что ему стыдно. Перечитывать собственную статью не было никакого желания. От осознания, что он разрушил Тому карьеру, горели щеки. Он ведь не был плохим поваром, напротив, из такого дерьма делал конфетку! Это же талант, а Билл вот так…

А спустя несколько недель он понял, насколько ему не хватает Тома. Не хватает его нежных объятий, поцелуев. Не хватает неторопливых бесед и жарких споров перед телевизором. Не хватает совместных ужинов и завтраков. Придуманная им самим обида так застилала глаза, что он проворонил самое главное чувство, променяв его на месть.

От одиночества хотелось царапать стены и выть. Том был нужен ему, нужен гораздо сильнее, чем всё, что он сделал. Теперь, потеряв его, Билл понял это особенно ясно.

Пустота разливалась по телу, давила изнутри и выплескивалась через край. Он думал, что месть, поданная спустя такое время, продуманная, выверенная, принесет успокоение, но всё оказалось гораздо хуже. Оказалось, что никакой мести не надо было. Стоило отпустить ситуацию и жить дальше, делая вид, что ничего не случилось. Выставить Тома в ту же ночь, что притащил его к себе, открыв, сам того не понимая, свой персональный ящик Пандоры.

Каждый вечер, приходя домой, Билл часами слушал пронзительную тишину и проклинал себя за произошедшее.

Он сделал все так, как хотел уже давно. Ему снилось ночами, как он унижает Тома так же, как он сам унизил его. Он бредил этой местью, уверенный, что ненависть – это единственное чувство, которое осталось у него к Тому. Теперь же, воплотив свой глупый план в жизнь, Билл понимал, что хотелось-то совсем не того!