Нет, он не ошибается в ней: она наивна, политически совершенно несознательна, видимо, сентиментальна, полна глупых предрассудков, робка и пришиблена. Она верит всем вымыслам о народной демократии и коммунистах… и о нем! Наверное, ее даже можно убедить, что он питается кровью «честных демократов». Итак, логически ясно, что она — враждебна, проникнута наследием ненавистного и презренного прошлого и пассивна!

Так почему же именно она? И маленькая Маша?.. Как это объяснить?

Читаешь дома инструкцию райкома и с испугом сознаешь, что тебе хотелось бы быть на службе, потому что там она. Преодолей же это! У тебя пропасть работы, скоро выборы, реакция возлагает на них последние надежды, партия ведет острую классовую борьбу. Что ни день, какая-нибудь реакционная тварь удирает за границу и там поднимает крик по радио: террор, полицейский режим, диктатура! На западе бряцают оружием и испытывают атомную бомбу. Поистине сейчас не время заниматься личными переживаниями. Ты знаешь, как сильна партия, знаешь, что солнце светит нам с востока — это Советский Союз — надежная опора. У нас бывали времена и потруднее, но и сейчас надо не дремать. Партия выросла, приняла в свои ряды тысячи честных людей, и это правильно. Но надо пресечь попытки врагов, предательских крыс, иуд и иудушек разного калибра, старающихся пролезть в партию, чтобы подорвать ее изнутри. Это не пройдет!

Приходится говорить на собраниях до хрипоты. Чувствуешь уважение и восхищение одних, страх и ненависть других. Споришь со своими и чужими. Иной раз, сжав голову руками, упорно стараешься поглубже осмыслить все эти бурные и вдохновляющие события. Что сейчас нужно делать? Наносить удары и набираться сил, бороться с головокружением у тех, кто вообразил, что все уже достигнуто. Нет, борьба еще только начинается! Бороться с диктаторскими наклонностями некоторых честолюбцев! С администрированием и карьеризмом. Ведь есть и такие коммунисты, которые пытаются шкурнически использовать партбилет. Их немного, но их честолюбие принесло много бед. Вот ему, Бартошу, пришлось выдержать у себя в комитете упорную борьбу с бывшим кладовщиком Саской, типичным честолюбцем и зазнайкой. Напористый Саска ходил гоголем, корчил из себя значительную персону, неутомимо «разоблачал» чьи-нибудь «проступки». Всякими интригами ему удалось, несмотря на возражения честных членов парткома, стать заместителем начальника отдела закупок. В компании он стал притчей во языцех, на него указывали пальцем. Вражеская пропаганда раздула несколько подобных случаев до гигантских размеров: вот-де каковы коммунисты!..

Надо отражать клевету и нападки из-за угла, разъяснять трудящимся причины продовольственных затруднений, а с продовольствием прескверно. Надо организовать в компании трудовые бригады добровольцев и отправить их в помощь угольным шахтам, там до зарезу нужны рабочие руки. А по вечерам еще приходится читать мерзкие анонимки, изобилующие бранью, гнусностями, бессильной злобой и кровожадными угрозами. Ну и что ж! Анонимка кладется в папку, а ты сплюнешь и подумаешь: «Пишите, сволочи, не жалейте бешеной слюны, рисуйте в ваших письмах петли и виселицы. Нас это не испугает, не собьет с пути, мы взялись за дело и не отступим, что бы ни случилось…»

Бартошу кажется, что он и без того живет в пять раз напряженнее обычного, а тут еще одна мысль неотвратимо проникает в душу.

Почему именно Мария и Маша? Они нераздельны. Женщина с робким уклончивым взглядом и ребенок. Бартош всегда думал, что партия — его единственная семья, теперь он вдруг с изумлением обнаруживает, что хочет еще и другой семьи. Ему вспоминается мать. Старушка живет в ветхом домике около Пардубиц. Сколько горя она испытала из-за него во время войны, когда он попал в концлагерь! Бартош любит мать, но сыновняя любовь — это нечто совсем иное: она хороша и издалека, она довольствуется тихими воспоминаниями и допускает разлуку. «Съезжу к маме», — много раз решал Бартош, но всегда оказывалось, что нельзя отлучиться, потому что предстоит какое-нибудь важное собрание и на нем обязательно надо быть.

Как он готовился к сегодняшнему дню! Бартош даже чуть улыбнулся, вспомнив свой робкий визит в игрушечный магазин. Сколько он колебался и раздумывал, ведь ему никогда не доводилось покупать игрушек. На полках магазина виднелись головы марионеток, расписные лица кукол. Бартош заметил там целую колонну пожарных автомобилей, коробки с играми, целлулоидовых рыбок и всякую всячину. Откуда-то из полумрака вынырнула улыбчивая продавщица.

— Медведя, — серьезно ответил Бартош на ее вопрос, опустил глаза и сделал невозмутимое лицо. Но ему было не по себе.

Девушка ушла за прилавок, тотчас вернулась с коробками и принялась обслуживать покупателя.

— У вас мальчик или девочка?

Бартош недоуменно взглянул на нее и нахмурился.

— Хм… В общем, девочка! — смущенно пробормотал он, чтобы избавиться от новых вопросов.

Продавщица предложила ему куклу с закрывающимися глазами и с бантом в желтых волосах, которая издавала смешной звук. Но Бартош решительно отверг куклу. Только медведя!

Он долго прятал игрушку в служебном столе, выжидая подходящего момента. Наконец дождался. Они остались вдвоем в комнате, Мария стояла около рукомойника и надевала пальто. Бартош быстро извлек коробку из ящика и с виноватой улыбкой подошел к Марии.

— Я… я думал, что Маше это понравится… вот и купил его, — запинаясь, произнес он.

Ошеломленные, они стояли друг против друга. Ландова покраснела и упорно отводила взгляд. Бартош уже прочел на этом лице решительный отказ. И вдруг, почувствовав его смущение и мольбу, она взяла коробку, быстро сунула ее в сумку, как что-то постыдное, испуганно поблагодарила и выбежала из комнаты. Бартош был подавлен. Не важно, зато Маша будет рада.

Он не знал, что Маше так и не суждено было в тот день порадоваться игрушке. По дороге Мария решила отдать медведя соседской девочке, но потом раздумала и заперла его в старенький комод. «Пусть лежит, — твердо сказала она себе. — Не позволю Маше брать подарки от такого человека… Что ему от меня надо?» Женским чутьем она чувствовала тягу Бартоша к ней и не знала, что делать. Его внимание угнетало и пугало Марию. Ей стоило немалых усилий в течение целого дня уклоняться от взглядов Бартоша и от разговоров с ним. Правда, он был тактичен, не навязчив, выглядел усталым и застенчивым: Ландова даже поймала себя на том, что чувствует к нему нечто вроде симпатии, смешанной с жалостью. Но она быстро подавила в себе это чувство. Ведь он коммунист! Она слабо представляла себе, что это значит, но кругом слышала только жалобы на коммунистов и брань по их адресу. Коммунисты! Мать целый день жалуется на нехватку продуктов. А кто виноват в этом? Коммунисты! Машу придется не пускать больше в «Сокол», потому что им завладели коммунисты. Они сняли с должности и перевели на пенсию советника, что живет на пятом этаже. Советник, правда, дурной человек, но все-таки этого не следовало делать. Из соседнего дома пятнадцатилетний мальчик убежал за границу. Кто виноват? Коммунисты! У нас нет больше свободы и демократии (правда, сама Мария этого не ощущала, ведь она живет только на скудный заработок, да еще кормит старуху мать), но она убеждена, что и это произошло по вине коммунистов. Мать очень набожна, жизнь у нее трудная, и единственное утешение она находит в религии. Что бы она сказала, узнав, что к ее дочери неравнодушен… коммунист! Ужасно!

Что он ищет во мне? Женщину? Женщина давно спит во мне. Горькое и унизительное разочарование отрезвило ее. Годы идут, и она совсем немолода: тридцать четыре года. Маша — смысл и цель ее жизни. Надо воспитать девочку хорошим человеком, патриоткой, стойкой женщиной, которая не попадется так легко, как ее мать! Надо приучить Машу не доверять людям, всегда быть настороже, чему ее мать научил лишь жестокий опыт. Вечером Мария с испугом заметила, что она дольше обычного задержалась у зеркала. Ей стало стыдно, ведь мужчины уже давно не смотрят на нее как на женщину, она привыкла к этому и не хочет другого отношения. Она только придаток к машинке, на которой восемь часов в день работают ее руки.