Брих повернулся к двери и протянул руку к скобе. Два, три шага! Его охватил озноб, но он не поддался.
Поднялось смятение.
Все похватали свои чемоданы и рюкзаки, готовясь сломя голову бежать в лес. Слышно было, как Калоус бешено расталкивает Ханса, сует ему в руку банкноты; Борис незаметно приблизился к брату, Калоусова зажимает рот сыну, он отбивается, лягаясь. Лазецкий ринулся к двери, заслонил ее широкой спиной и раскинул руки, словно требуя, чтобы его распяли.
— Не теряйте голову, ради бога! Тихо! Не шумите, друзья! — По лицу его стекали струйки пота…
— Стой! — прозвучал резкий окрик. Все замерли. Брих почувствовал, как страх сдавил ему горло и душа дрогнула от гневной печали.
— Ни шагу дальше — предупреждаю! — сказал Раж. — Ты меня знаешь!
Он шагнул к Бриху, опустил руку в карман и вынул револьвер. Это произвело впечатление. Лица окаменели от страха, любовница Тайхмана заткнула уши и закрыла глаза. Калоус тупо таращился на револьвер, раскрыв рот. Маркуп приподнялся, наклонившись вперед, словно приготовился к прыжку.
— Где Ирена? — оглянулся Брих. И не нашел ее. — Где она?
Нащупал дверную скобу, — Лазецкий охотно выпустил ее и отошел от того места, куда может попасть пуля. Скоба холодила ладонь Бриха. По спине катился холодный пот. Наступила тишина. Затишье перед бурей. Тишина в конце дружбы, за которую он, быть может, заплатит жизнью. Он пристально смотрел в черное отверстие. Впервые смерть с такой настойчивостью глядела ему в глаза. Не сон ли это?
Недобрые секунды — в каждую их них проживаешь целую жизнь.
— Брих, — услышал он словно издалека, — не заставляй меня… Ты сошел с ума…
В дверь хижины ударил порыв дождя, ветер ворвался в щели, заколебал пламя. Тишина! И в ней свистящий голос Бориса:
— Что за церемонии, к чему… Стреляйте же, трус! Он предатель! Шпик красных!.. Пристрелить, как собаку!..
Борису хотелось кричать, бить все вокруг — он чувствовал, что нервы изменяют ему и бессильный ужас подбирается к горлу, высасывает силу… подстегивает ноги — бежать! Чего ждет этот болван?
Тишина… Эва поднялась механически, как кукла, встала около Ража, опустив плечи; ее деланное спокойствие улетучилось, искаженное лицо вздрагивало от внутренней борьбы. Она старалась не встречаться ни с кем взглядом. Ханс тупо уставился в пространство — все это его не касалось. Калоус так и забыл закрыть рот. Ему хотелось убежать отсюда, пока не поздно! Что сейчас произойдет? Лазецкий застыл у койки, как житель Помпеи, застигнутый извержением вулкана.
— Друзья, спокойно, мы должны договориться… образованные люди…
Брих стоял ошеломленный, ничего не понимающий! Только — выдержать! Не рухнуть от страха на пороге! Где Ирена? Он напрягал зрение, стараясь разглядеть ее в зеленоватом сумраке, и не нашел. Где же она? Думай, останови это смятение мыслей! Сказать ей наконец… заговорить! Ах, сколько недосказанного! Патера, Бартош! Как сказал тот странный человек: понять — и действовать! Действовать! Жаль, они не узнают… Отчаянная жалость сдавила горло — жалость к человеку, к некоему Бриху… И — ярость! Яростное возмущение этим страшным миром, который накинул ему на голову сеть… в последнюю минуту! Что сделать? Броситься с криком, слепо, подставить грудь?.. Нет! Он не имеет права! Надо жить, теперь он должен жить — теперь, когда начал понимать…
Скоба заскрипела, стон ее проник до костей.
— Брих!
Вперед! Но как? Он повернулся и, собрав жалкие остатки отваги, просчитывал свой прыжок на волю, самый трудный и, быть может, самый дорогостоящий прыжок в его жизни. Дыхание его участилось, сердце металось, — но он не отступил. На лбу Ража жемчужинками выступил пот.
Борис бросился на Ража, как взбесившийся пес, вырвал из рук револьвер и завизжал истерически:
— Сдохни… сдохни тогда! — Но в момент, когда он нажал на спуск, кто-то толкнул его под руку: Эва. Глухой звук выстрела, зажатый стенами, не дал эха — лишь звоном отозвался в барабанных перепонках. Пуля вонзилась в деревянный косяк возле руки Бриха.
Он непонимающе оглянулся на Эву. Она прижимала ладони к вискам, по лицу ее катились слезы. Ослабев, опустилась на скамью.
Раж грубо оттолкнул Бориса, которого била лихорадка, вырвал у него оружие и снова…
Только сейчас Маркуп опомнился от испуга и ринулся на Ража всем телом, словно бык.
— Сумасшедший… убийца! Не позволю!
Лазецкий обхватил его сзади медвежьими лапами, поволок в угол — Маркуп бешено отбивался ногами. Вскоре этому крепышу удалось повалить адвоката, и оба покатились, хрипя в тесном объятии. Борис пришел в себя, закричал на Ража:
— Трус! Видали? Не может выстрелить! Чего ждете? Пока все тут сбесятся? Я хочу выйти отсюда живым! Прочь отсюда!
Черный глазок снова нацелился на грудь Бриха. Это — конец, блеснуло в его отуманенном мозгу, но уже без печали.
Он опять нажал на скобу…
7
Когда он позже вспоминал об этом, все представлялось ему бесконечным горячечным сном. Как же все было?
В душную тишину хижины донесся снаружи шум. Быть может, это ветки шуршат под ветром и дождем?.. Нет, под рукой человека! Шарканье подкованных башмаков по камням, потом… осторожные, крадущиеся шаги за порогом. Они приближались.
Тихо!.. Мы пропали!
Брих обежал глазами спутников. В их лихорадочно расширенных глазах отражалась лишь тупая покорность судьбе.
Пойманы! Ноги уже не в силах сдвинуться с места…
Раж твердой рукой перевел дуло пистолета на дверь.
Кто-то снаружи нажал на скобу, и Брих быстро снял с нее руку; дверь медленно приоткрылась, словно входил человек с нечистой совестью. Вот из темноты на желтый свет вынырнуло мужское лицо с маленькими глазками, щурившимися на лампу, лицо, заросшее черной щетиной, с выступающими скулами и низким лбом под дешевым кепи с мягким козырьком. Ондра изумленно опустил револьвер, и человек змеиным движением проскользнул внутрь. Раскачивающейся походкой подошел к лампе, настороженно и нагло рассматривая недоумевающие лица.
— Na was…[39]
Все следили за незнакомцем с немым изумлением — в сердцах зародилось робкое предчувствие спасения. Один только Ханс оживился, встал со своего стула.
— Aber — das ist doch Hermann![40] — сказал он на своем гундосом наречии.
Брих получил возможность скрыться — в наступившей суматохе никто о нем не вспомнил. И он кинулся в свистящую тьму ночи — ветер уперся ему в спину и толкал вперед, жадными пальцами теребя волосы. Прочь отсюда!
Его поглотила темнота — густая, непроницаемая; он пробивался через нее, как слепец, спотыкаясь, уходил по неровной тропке, единственной, ведущей к хижине через густые заросли кустов. Шел на ощупь, хвостатые ветки били по лицу. Тропка круто спускалась, сыпались из-под ног мелкие камни. Брих очень медленно пробирался вперед. Зацепился за выступающий корень, упал в мокрые папоротники.
Попробовал зажечь спичку, она не загорелась — коробка отсырела. Встал, потащился дальше.
Впереди хмуро громоздилась черная стена леса. Туда!
Выбравшись из кустов, Брих широко раскрыл глаза. Усилием воли сдержал крик, сердце громко забилось в груди. Неужели он сошел с ума?! На темном фоне, в трех-четырех шагах от него, белело неясное пятно. Он протянул руку… и вдруг ощутил… что-то теплое — человеческую руку, мокрую от дождя…
Вскрикнул от неожиданности, различив во тьме женскую фигуру. Узнал, бросился к ней. Прижал к себе, привлек к своей щеке ее голову. Женщина дрожала в легкой курточке, едва держась на ногах от изнеможения.
— Ирена! — Это было как вздох.
Ему казалось, он бредит, и все же — это была она! Всхлипывала в его объятиях от страха и прижималась к нему; шептала что-то, но ветер срывал слова с ее губ, уносил в мрачную тьму. Так они стояли, двое затерянных среди ветреной ночи, не в силах прийти в себя от пережитых ужасов. Брих потряс Ирену за плечи, словно желая пробудить ее от смертного сна.
