Между тем ожидаемое Клодовигом подкрепление прибыло в его стан близ Пуатье. Оно состояло из толпы, собранной в окрестностях, и предводимой Сигером и Василием; первый был Франк, второй Римлянин, оба усердные сподвижники короля Гильперика и сильные по своему богатству. Войско то, многочисленное, но неустроенное, состоявшее большей частью из поселян и крестьян, образовало авангард нейстрийской армии и первое сразилось с воинами Муммола. Не смотря на свое мужество и даже ожесточение в битве, Сигер и Василий не могли преградить пути на Пуатье величайшему, или лучше сказать единственному тактику того времени. Атакованные с фронта и флангов, они с огромной потерей были опрокинуты на Франков Клодовига, которые тотчас же обратились в бегство и рассеялись. Оба предводителя были убиты в смятении, и сын Гильперика, не имея при себе довольно войска для обороны Пуатье, бежал по дороге в Сент. Овладев после такой победы городом, Муммол счел поручение свое как бы оконченным, и, заставив граждан, подобно тому, как в Туре, присягнуть на верность королю Сигберту, возвратился в королевство Гонтрана, не удостоив преследованием Нейстрийцев, бежавших в малом числе за своим королевичем[67].

Клодовиг не заботился о сборе своих войск и о возвращении в Пуатье; но боясь встретить преграду на дороге к северу, или, может быть, из юношеской удали, вместо того, чтобы двинуться к Анжеру, продолжал следовать в противоположную сторону и направился к Бордо, одному из пяти городов, которыми овладеть было ему приказано[68]. Он явился у ворот этого большого города с горстью людей, плохо вооруженных, и на первый вызов его от отцовского имени, городские ворота перед ним растворились; факт удивительный, из которого ясно открывается правительственное бессилие королевской власти Меровингов. В таком большом городе не нашлось довольно войска для защиты владетельных прав королевы Брунегильды и верховной власти короля Сигберта от толпы беглецов, бездомных и изнуренных. Сын Гильперика мог беспрепятственно водвориться в нем полным властелином и занять с своими людьми палаты, принадлежавшие в то время фиску, а когда-то составлявшие собственность императоров, доставшуюся королям германским вместе с наследием цезарей.

Молодой Клодовиг почти уже месяц жил в Бордо, величая себя победителем и представляя лицо вице-короля, когда Сигульф, один из стражей пиренейской границы или мархии осмелился выступить в поле и сделать нападение[69]. Эта граница, которую должно было оборонять от Готов и от Басков, вся принадлежала австрийскому королю, от имени которого сделано было воззвание по обоим берегам Адура. Некоторые указания, почерпнутые из последующих фактов, дают повод думать, что, не желая оставить без войск свои укрепления, герцог, или, как говорили на германском языке, марк-граф[70] призвал к ополчению всех жителей той страны; племя охотников, пастухов и дровосеков, почти столь же диких, как соседи их, Баски, заодно с которыми они часто грабили купеческие караваны, налагали дань на небольшие города, или противились франкским правителям. Те из горцев, которые вняли призыву австразийского вождя, явились на сборное место, кто пеший, кто конный, с обычным своим оружием, то есть, в охотничьей одежде, с колом в руке и с трубкой или рогом через плечо. Предводимые марк-графом Сигульфом, они вступили в Бордо, ускоряя ход, как-бы для внезапного нападения и направляясь к той части города, где были расположены Нейстрийцы.

Внезапно настигнутые неприятелем с превосходными силами, они успели только вскочить на коней, посадить на лошадь своего принца, и окружив его, умчаться с ним по направлению к северу. Сигульфовы люди с ожесточением пустились их преследовать, одушевляясь надеждой захватить в плен королевского сына и истребовать за него богатый выкуп, или, может быть, увлекаясь побуждением народной ненависти к франкскому племени. Для взаимного поощрения к погони, или чтоб сильнее задать беглецам страха, или просто от разгула южной веселости, они трубили на бегу в охотничьи рога и трубы. Целый день, припав к гриве своего коня и побуждая его шпорой, Клодовиг слышал за собой звуки рогов и клики охотников, гнавшихся по его следам, словно в лесу за оленем[71]. Но к вечеру, по мере того, как становилось темнее, погоня постепенно замедлялась, и вскоре Нейстрийцы могли продолжать путь свой свободным шагом. Так возвратился юный Клодовиг на берега Луары, к стенам Анжера, из которого недавно вышел, предводя многочисленным войском[72].

Такой забавный конец похода, столь нагло предпринятого, навел на душу Гильперика мрачную и гневную досаду. Не одна корысть, но и оскорбленная гордость побуждали его отважиться на все, лишь бы только возвратить свои завоевания и отвечать на вызов, который, казалось, ему сделали. Решась блистательно отмстить за оскорбление своей чести, он собрал на берегах Луары войско, гораздо многочисленнее первого и вверил над ним начальство Теодеберту, старшему из своих сыновей[73].

Осторожный Гонтран рассудил на этот раз, что новое вмешательство с его стороны будет, по всей справедливости, бесполезно для примирения братьев и конечно разорительно для него самого. Отказавшись от посредничества, он распорядился так, что в случае неудачи мог остаться в стороне и не мешаться в распрю. Заботу о примирении обоих королей он возложил на духовный собор; по его приказанию, все епископы королевства, по своему положению не принимавшие участия в царской ссоре, съехались в нейтральном городе Париже, куда по раздельному договору, не мог вступить ни один из сыновей Клотера без согласия двух других[74]. Собор отправил нейстрийскому королю самые убедительные послания, сохранять клятвенный мир и не посягать на права брата. Но речи и послания были бесполезны. Гильперик, не внимая ничему, продолжал готовиться к бою и члены собора возвратились к королю Гонтрану с единственным плодом своего посольства: вестью о неизбежной войне[75].

Между тем, Теодеберт перешел чрез Луару и совершил движение, представляющее некоторое подобие стратегического соображения; вместо того, чтобы, по примеру младшего своего брата, двинуться на Тур, он пошел к Пуатье, где австразийские вожди, начальствовавшие в Аквитании, сосредоточили свои силы. Главнейший из них, Гондебальд, имел неблагоразумную отважность сразиться на равнине с Нейстрийцами, превосходившими его своими силами и притом более одушевленными, нежели войска, состоявшие под его начальством; он был совершенно разбит и в одно сражение лишился всего[76]. Победители вошли в Пуатье, и Теодеберт владея этим городом в центре австразийской Аквитании, мог свободно двинуться на любой из городов, которыми овладеть ему надлежало. Он избрал направление к северу и вступил в турские земли, лежащие на левом берегу Луары. По отцовскому ли приказанию, или по собственному своему внушению, он вел войну жестокую, разнося всюду, где ни проходил, убийство и опустошение. Граждане Тура с ужасом увидели со стен своих облака дыма, который, поднимаясь со всех сторон вокруг, возвещал пожары соседних деревень. Хотя они и были связаны с королем Сигбертом священной клятвой, однако, заглушив религиозные опасения, сдались на произвол победителя и умоляли его быть только милосердым[77].

Покорив Пуатье и Тур, нейстрийская армия осадила Лимож, который отворил ей ворота, и из Лиможа пошла на Кагор. В этом долгом шествии, путь ее означен был разорением селений, грабежом домов и осквернением святыни. Храмы были опустошены и преданы сожжению, священники умерщвлены, инокини изнасилованы и монастыри разрушены до основания[78]. При слухе о таком опустошении, общий страх распространился по всей Аквитании, от берегов Луары до Пиренеев. Эта обширная и прекрасная земля, куда шестьдесят лет тому назад вступили Франки не врагами туземных (исконных) жителей, но противниками Готов, первых ее властелинов, поборниками православной веры против еретической силы; эта благородная страна, по которой дважды проносилась брань, не оставив следа за собой, где римские нравы распространялись почти неприкосновенно, и германские государи, властвовавшие за Луарой, были известны только своей ревностью к благочестию, страна эта внезапно была исторгнута из спокойствия, которым наслаждалась около полувека.