Дикки совсем не участвует в разговоре. Мажикюс участливо спрашивает его, не подхватил ли он грипп. Подают телятину по-королевски.

Фанаты сдвинули оба своих стола.

— Я тоже, правда, затронул суть проблемы, — не без скромной гордости признается Жорж Бодуэн Клоду.

Он призывает в свидетели свою сестру: «Разве нет, Мари?»

Грубое лицо Мари Бодуэн смягчается от нежности.

— Ах, бедняжка! Если бы вы видели его, Клод! Он весил сорок пять килограммов! Не из-за болезни, это была нервная депрессия, доктор даже сказал: в жизни не встречал такой. Знаете, речь шла о том, чтобы положить его в клинику.

Жорж понимающе кивнул.

— Тогда я был совсем плох.

— А с Дикки как раз случилось несчастье. Когда в Нанси его ударило током, знаете. И тут Жорж прочитал его такие прекрасные интервью! «Несмотря на все, что со мной случилось, я буду продолжать петь на открытом воздухе, петь даже под дождем для тех, кто в жизни лишен всего, кроме дождя». Его ударило током, когда он взял мокрый микрофон. Его такие простые слова, его мужество… Я сказала Жоржу: пойдем послушаем его. И мы пошли. Мы ничего не понимали в музыке: нам нравилась только оперетка. Когда мы услышали Дикки… он был еще таким бледным, таким худеньким… Это было как чудо. Жорж сказал мне: «Верно, мы не имеем права опускать руки». И через три месяца он уже прибавил шесть килограммов. С тех пор мы всегда сопровождаем летние турне. А на пенсию Жоржа это ведь было нелегко. Пришлось переоборудовать машину, к счастью, у нас был «пикал», — мне пришлось нанять управляющую для своего магазина… Но мы никогда не пропустим ни одного турне. Слишком многим мы обязаны ему.

Губы ее слегка дрожали.

— Так вот, понимаете, когда они говорят о том, что Дикки нужно изменить, развить… Но мы хотим видеть нашего Дикки. Мы не желаем, чтобы нам его портили.

— Понимаю, — пробормотал Клод.

Нежная блондинка Кати подливала Клоду вина, и даже мсье Морис, такой шумный и самодовольный, издалека следил за его тарелкой и властно требовал для «своего юного друга» второй порции соуса из сельдерея.

— Но мы не будем его изменять! — возражает маленький мсье Герен, обычно совсем незаметный, но неожиданно ставший красноречивым. (Благодать коснулась его чела: он в числе приглашенных! С ним советуются. Мсье Морис не без тревоги наблюдает за этим преобразившимся человеком.) — Мы пойдем дальше в смысле идеала, вот и все. Сегодняшней Франции так не хватает идеала!

— А вы что думаете об этом, мсье Валь? — вежливо спросил Никола.

— Клод! Клод! — кричал резвый мсье Морис, уже слегка захмелевший. — Это наш приятель Клод!

Кати склонилась к нему с материнской улыбкой, словно одобряла младенца сделать первый шаг. Он впервые заметил, что она удивительно красива. Она вела себя так мило, что никто сначала не обращал внимания на ее красоту.

— Ну что, Клод? Каково твое мнение?

— Идеал, да… — в замешательстве ответил он. — Но какой идеал хочет он воспеть?

— Вселенскую любовь, — напрямик выложила Ро.

— Да, — вмешался Никола, — та песня любви, что я слышал… ни я, ни все мы не против этого, не так ли, ведь за человеческим, личным… всегда кроется божественное.

Он путался, так как мсье Морис, строя ему едва заметные, но выразительные гримасы, старался намекнуть, что тема о «песне любви» способна, вероятно, причинить боль Клоду.

— Но я надеюсь, что Дикки… может быть, не без некоторой подсказки отца Поля…

— …разумеется, — вставила Роза.

— …попытается ввести более широкое понятие идеала… и в отдельных точках соприкоснется с нами…

Жанине выпало несчастье сидеть за самым жалким столом. Она оказалась в компании Жюльена, взбешенного тем, что он видит Дейва, этого мерзавца, за почетным столом, тогда как ему хотелось бы поговорить с Вери о «собственной» музыке; Рене, по-прежнему переживавшего горечь сорвавшегося пикника; сидевшая между ними Минна скучала еще и потому, что она вообще не пила и блюла фигуру. Жанна приметила молодого фаната, торговца грампластинками из Ниццы, и решительно пустила в ход все свои прелести: на безрыбье и рак рыба… Жанина терзалась своим горем. «Если бы я знала, что Алекс снова возьмет Дейва! Если бы знала…» Но все-таки она совершила бы не меньшее предательство, если бы пошла за Дейвом. Она не могла этого сделать. Без сомнения, Дикки, должно быть, не знает об этом. Наверняка не знает; иначе ее не исключили бы из числа избранных, не вышвырнули бы сюда… Но Дикки, вероятно, не знает также о ее короткой и мучительной любви к Дейву. Издалека она видит, как Дикки поворачивает свое красивое серьезное лицо, склоняется в сторону собеседника. Чтобы лучше слышать, кивает. Какой он чистый, Дикки! Нет, она не жалеет. Даже если Дикки так и не узнает о ее жертве. И если он изберет, как все вокруг шепчутся, путь «детей счастья», она без колебаний пойдет за ним. Она даже мечтает об этом.

— Я верю, — громко сказала она, — я верю в этот новый, насквозь духовный имидж!

Прыщавый молодой человек, сидевший рядом, вздрогнул.

Роза вовлекла Клода в спор о возможности переселения душ. В этом разговоре было хотя бы то преимущество, что он затыкал рот Геренам, думал мсье Морис, которой видел, как эти люди буквально с каждой минутой освобождаются из-под его опеки. Дирк внес лишнюю суматоху в их застолье, пристроившись рядом с Розой, что сделало тесноту совершенно невыносимой. Он, хотя и пришел с опозданием, воспользовался куском телятины по-королевски, от которой отказалась Роза. Она участвовала в беседе, но по-прежнему держала себя подобно человеку, который оказался здесь не по своей воле и хочет, чтобы все это заметили. Никола был вынужден пригнать, что, невзирая на столь ясные теории отца Поля, внутреннее освобождение, к которому они должны были привести, имеет тенденцию развивать у отдельных членов общины некое мрачное, весьма мало привлекательное чувство избранничества. Он со своим юным честным и серьезным лицом, которое порозовело от желания сделать Клоду приятное, вмешался в разговор:

— У теории метемпсихоза есть очень серьезные основания. Я не пытаюсь тебя утешать, Клод, хотя и страдание может послужить уроком. Но ведь великие умы верили в различные формы бессмертия.

— Почему ты говоришь со мной об этом? — спросил Клод, несколько растерявшись.

Он точно не знал, кем был Никола: одним из знакомых ему фанатов или одним из «кришн», которые уединились в собственном автобусе.

— Потому что ты потерял дорогое тебе существо… — тихо ответил Никола, считавший, что жена Клода умерла.

На мгновенье воцарилась неловкость.

Жанно с Бобом не скучали. Две девушки из группы с Лазурного берега принадлежали именно к тому типу, который им нравился: их, высоких, крепких, веселых, очаровывала известность музыкантов, но при этом они отнюдь не теряли аппетита. Музыканты плели всякие небылицы, рассказывая девушкам, что намерены переменить веру, вступить в секту и поселиться в роскошном замке, где все будут ходить нагишом. Девушки взвизгивали от удивления и недоверия. Другие фанаты за этим столом разделяли их веселое настроение и обнаруживали намерение — время от времени его подавляли официанты — затянуть хором песню скаутов или «Падай снег в молчанье ночи», один из их любимых шлягеров Дикки. Эльза, закутанная в ярко-красную шаль, выглядела великолепно.

Жанина, сидя за унылым столом, смотрела на них не без жалости. Они отстали от жизни. Она начинала понимать, что то время, которого так боялась, время одиночества, бедности, старости наступит вместе с изменением имиджа Дикки. Разве не в этом пыталась ее убедить Аделина, юная фанатка из Компьеня? Она уже забыла, что сочла Аделину назойливой и даже назвала ее «вздорной мифоманкой» в разговоре с Эльзой Вольф (вольнодумкой, которую следовало бы избегать). И что она собственной рукой вычеркнула Аделину из путаных списков приглашенных, составленных Вери и Алексом. С завтрашнего дня она постарается лучше ее понять, впрочем, эта девушка из хорошей семьи… Надо создать маленькую группу из фанатов, элиту, которая будет не отходить от Дикки ни на шаг и, может быть, получать от него указании по изменению имиджа… Жанина, несколько приободрившись от этих мечтаний, согласилась, чтобы «баронесса» налила ей бокал белого вина. Крохотный мирок, который был уничтожен жестокостью Дейва, совсем незаметно вновь воссоздавался в ее мозгу, отличный от прежнего, но все еще пронизанный какой-то нежностью. Счастье, что остается Дикки, твердила она про себя, машинально покачивая головой и потягивая белое вино. Счастье…