— И все-таки нам необходимо найти что-то новое в моем имидже, — озабоченно сказал Дикки. — Ты же понимаешь, что я не могу выпустить свой диск с устаревшим имиджем, никак не могу. Во всяком случае мне самому все, что я пел, нравилось лишь наполовину, любовь, новобрачные — все это мелко, а англосаксонский рынок я так и не завоевал. Сам я уверен, что если бы я сделал нечто, чуть более сложное, ведь загробный мир существует, разве нет? Люди думают обо всем этом. Это тема.
Поль! Всему конец, пусть сейчас он потеряет Дикки, но только не оставлять его Полю!
— Ты не отдаешь себе отчета, в кого они тебя превратят. Все эти люди — дебилы, которых эксплуатирует мой брат. Жалкие людишки, как и твои фанаты! (Он ясно замечает — лицо Дикки каменеет, становится жестоким. Но Роже больше не (владеет собой.) Неужели ты не понимаешь, что теряешь контроль над собой, губишь свою личность? Ты хоть помнишь, о чем говорил в последние дни перед выходом на сцену? Что делал? Ведь ты несешь полную чушь. Ты уже патологический случай, который эксплуатируют торговцы грезами и наркотиками, эксплуатируют твои кровососы-фанаты, и в конце концов вместе с этими сумасшедшими ты утратишь те крохи здравого смысла, что у тебя остались. При подобном образе жизни я не гарантирую, что через год, даже раньше, ты не окажешься в больнице. Тебе, значит, мало этого бреда, девок-истеричек, подарков от несчастных, у которых нет ни гроша, мало этих младенцев, ждущих твоего благословения, и ты шествуешь с важным видом, являешься людям, на худой конец, тебе больше не придется утруждать себя пением, все будут просто глазеть на тебя как на статую святого Жанвье, но нет, и этого тебе мало, ты еще хочешь разыгрывать из себя пророка и оправдывать то, что нельзя оправдывать… Я… я… Дикки, я не хотел говорить этого… Я боюсь за тебя, вот в чем дело. Мне страшно, что все это кончится очень плохо.
— Поехали? — бесстрастным голосом спросил Дикки.
— Я все сказал неверно, я хотел предостеречь тебя…
— Поехали?
«Он думает, будто я хочу его унизить, да нет, Дикки, видит бог, нет! Ты всего лишь ярко освещенная витрина магазина из моего детства, освещенная сцена, на которой каждый вечер я теряю тебя…»
— Поехали?
— Не держи на меня зла, послушай… У меня сейчас куча проблем…
Слишком поздно, слишком поздно… Дикки был совсем далек от него, снова недоступен.
— Я сам поведу. Пересядь, пожалуйста.
Роже вылез из машины; сердце колотилось, словно вот-вот разорвется. Дикки мягко проскользнул за руль. Роже прошел под светом фар, почувствовал, как его обдало мощное дыхание машины, и, даже не услышав шума мотора, увидел, что она умчалась. Ведь он хотел ему добра… Он остался один на планете, где все словно вымерло.
— Ага, вот и Дикки! Дикки пришел!
Он вошел в освещенный свечами зал, где было нечем дышать, несмотря на раскрытые окна и вентиляторы под потолком. И этот шум, которым его встретили, напоминал слишком жаркое дыхание больного. Но Дикки ничем не выдал, что ему плохо, и сел за стол. «Неужели Роже тоже ненавидел меня?» Дикки словно забыл об этом открытии, которое, должно быть, причинило ему боль, он слишком хорошо умел это делать. Потом видно будет. За этим столом он сидел словно на сцене. Ничего другого для Дикки не существовало.
— Я есть хочу, — с милой улыбкой объявил он.
— Какой он бледный! — прошептала Полина, сидевшая в глубине зала. Она находилась за последним столом, вместе с Розой и Никола, четой Бодуэн, Анной-Мари, среди мелкой сошки, ничтожных людишек, но была счастлива. Она подстроила так, чтобы Кати, самая хорошенькая из хористок, оказалась между ней и Клодом. Полине не хотелось, чтобы Клод портил ей удовольствие. Клода раздражало, что Полина придавала такое большое значение малейшим признакам усталости Дикки, тогда как даже не спросила, как он себя чувствует.
— Где же наш добрый доктор? — спросил Алекс, делая знак, чтобы начинали подавать. Молодой шеф, еще не обладавший опытом обслуживания «звезд», задумал подать небольшие порции суфле с сельдереем, которые простояли целых сорок пять минут. Суфле осело, и шеф был готов расплакаться. Слава богу, что его жена, которая никогда не падала духом, велела беспрестанно подавать шампанское и поставить на всех столах откупоренные бутылки с вином. «Никто ничего не заметит, — решительно заявила она. — Надо лишь говорить, что это сельдерейный соус, и подавать суфле вместе с отварной телятиной по-королевски. Они ничего не поймут».
Действительно, благодаря вину на всех пяти шумных столах не проявлялось никаких признаков недовольства. Только Боб и Жанно обменялись ироническими взглядами гурманов.
— Где доктор? Ах, доктор… Остался в городе. У него какая-то проблема…
Алекс не обратил на это внимания. Во-первых, ему плевать на проблемы доктора, а во-вторых, в труппе вечно находится кто-нибудь, у кого «возникает проблема» или «полный кризис». Все это входит в повседневную рутину, и если б ему приходилось всякий раз впадать в отчаяние, то… Отец Поль ни о чем не спросил. Роже, любимый младший брат… Это уже старая рана. Если можно сказать, что раны стареют… Своим пронизывающим взглядом он несколько секунд всматривается в лицо Дикки; ничего на нем не может прочесть и оборачивается к Мажикюсу, который, держа в руке бокал, говорит без умолку, улыбаясь так, словно хочет очаровать самого себя.
— Почему так много гостей? — неуверенно спрашивает Дикки.
— Ты забыл, Дикки?! Чтобы обсудить твой имидж… И потом, время от времени необходимо…
Алекс нервничает. Наверное, его несколько смущает присутствие комиссара, высокого смуглого человека, который словно воды в рот набрал, или ухмылки Дейва, или отсутствие доктора, или же… Так оно и есть! За столом их снова тринадцать! Он ищет глазами кого-нибудь, чтобы призвать на помощь. Но мсье Вери, говоря в самом изысканном стиле, уже начал обсуждение.
— Я присутствовал на концерте сегодня вечером. Совершенно ясно, что эта джеллаба во втором отделении очень красива, очень эффектна. Она вполне отвечает нашему замыслу. Очевидно, что публика станет задавать себе вопрос: выдержан ли концерт во французском духе? А?
И, будучи убежден, что высказал глубокую мысль, мсье Вери снова погрузился в соус из сельдерея, бросив на Кристину взгляд, который должен был означать: «Ну как? В одной фразе я выразил суть проблемы!»
— Конечно, — ответил Алекс не без раздражения, которое, правда, ему не хотелось проявлять, — джеллабу никак не назовешь французской одеждой…
— Это лишь с виду! Это не настоящая классическая джеллаба! — возразил отец Поль как специалист по готовому платью. Алекс подумал, привез ли отец Поль чемодан с образцами костюмов и покажет ли их во время десерта…
— …Но тогда возникает диссонанс между этой одеждой и текстами. И, может быть, самой музыкой… — заметил Вери.
— Что, мои жалкие нотки вас больше не устраивают? — с жеманством опросил Жан-Лу. Он почти сполз со стула, еще больше вытянул свои длиннющие ноги.
— Наш друг Вери как раз и хотел бы, — начал Алекс (он озирался по сторонам, ища четырнадцатого), — чтобы мы действительно вышли за рамки французского. Добились мирового признания…
— Для этого нужны средства, — заметил со своего края стола Патрик, который старался, чтобы о нем не забыли. Он писал бы музыку к песенкам Дикки не хуже Жана-Лу, по-своему он тоже дело знал. Может, настал момент, когда и он пробьется…
— Для тебя мировое признание означает больше струнных… — небрежно обронил Жан-Лу, с ехидством глядя на него. — Франк Парсел и его волшебные скрипки?
— Да бросьте вы! Чем больше струнных, тем выше и мировое звучание! — пошловато ухмыльнулся Дейв.
Красотка Беатриса хохочет во все горло. Она не знает об информации, переданной Алексом журналу «Фотостар», и полагает, что раздобудет для «Флэш-78» сенсационный материал.
Жизель в качестве работника коммерческого отдела сообщает несколько цифр, которые показывают, что все разговоры о средствах ни к чему не ведут. Патрик метнул на нее ледяной взгляд. Мажикюс повернулся к отцу Полю, который беседует с ним о фокусах; Поль не хочет вмешиваться слишком рано. Кристина тоже ждет своего часа.
