— Кот наплакал твоих дождичков.
— А кукуруза какая! Лес!
— А почему же у Шурки, у зятька вашего, не такая? Ведь рядом.
Липченок смешался на минутку, глазками туда-сюда.
Задорожный перестал смеяться.
— М-да, совсем от рук отбился. А ведь еще силенка есть. Есть же силенка, дедушка?
— Что ты! Еще какая силенка! — просиял Липченок. И притопнул ногой, проверяя, хорошо ли обулся.
— Ты, дед, кукурузу не топчи!
— Что ты! Как можно! Я ж эту кукурузу вырастил.
— Как это? Вот новости!
— А то кто? Я тебе колхозы делал? Я! Не было б меня, разгуливали бы вы тут на тыщах гектаров?
— Ну, это правда, дедушка, — сказал Задорожный. — Что правда, то правда. — И Середе: — Ну-ка, покажи свояку, как мы взяли бога за бороду.
Середа поднялся, резко дернул шнур пускового мотора. Трактор заработал гулко, напористо. Липченок закашлялся от дыма и вдруг увидел, как поднялась в небо сильная струя, заломилась в брызгах в вышине, рассыпаясь радугой.
Старик испуганно заморгал:
— Это что ж такое? — Но скоро пришел в себя, глядя, как ложатся на кукурузу, приминают листья сверкающие брызги. Запрыгал от радости: — От это борода! Ну, землячки, с вас магарыч!
— Ладно, дедушка! — сказал Задорожный. — Приходи вечером в Дом культуры. Шампанского выпьем.
— Шампановского и не предлагай, — возразил Липченок. — Вон Михей, бывший управляющий, довольствовался щампановским, а как переключился на гранклетовую — помер. Меня и силком не заставишь шампановское хлебать.
— Ладно. Придумаем что-нибудь. Может, в сторожа тебя определим. Или горючее нам подвозить. Согласен?
— Это значит, к вам в компанию? — закричал Липченок. — Еще бы не согласен! У вас головы покрепче моей, вы вон что умудрились — дождичек сделали. Кабы к вам в компанию войти, мы б такое умудрились сочинить, что не то что Хивря, а и уполномоченный Васька не раскусил бы…
1960
Концерт в страду
— Игнатий Игнатьевич…
— И не упрашивайте. Сказал нет, значит, нет. Поезжайте-ка лучше на производство. Вон в Отрадной заводы, Дом культуры… А у нас колхоз!
— Но райком…
— Дорогой товарищ…
— Мишечкин. Руководитель труппы.
— Дорогой товарищ руководитель труппы Мишечкин! Райком-то и спросит с меня за хлеб. Поймите, на час оторвемся…
— На полчаса! На полчаса программа рассчитана!
— Да хоть на полчаса. Хоть на одну минуту! На минуту задержимся, а тут тебе дождь! Что тогда?
— За полчаса ничего не случится, Игнатий Игнатьевич.
— Поучите свою жену, как блины печь.
— Вы не оскорбляйте, товарищ председатель.
— Я не оскорбляю, а говорю: давайте не будем тратить время попусту. У меня слово твердое.
— Но у нас путевка! Пу-тев-ка!
— Подумаешь, путевка! Делов куча! Давайте я отмечу в вашей путевке, что выступали, и конец делу!
— Мы должны в каждой бригаде выступить. И в станице.
— И за бригады распишусь! И за станицу! Только уезжайте поскорее, чтобы и люди вас не видели. Вон на пруд поезжайте. У нас — во сазаны! И зеркальные карпы — слава богу. Мы и удочками вас снабдим.
— Насчет сазанов и зеркальных карпов подумаем. А вот за концерты, если вы распишетесь, платить нужно. По двадцать рублей.
— Подумаешь, по двадцать рублей! Заплатим! Да мы по тридцать заплатим. Хлеб дороже!
Разговор происходил на правленческом крыльце, и к нему прислушивались, посматривая в раскрытые окна, бухгалтерские работники.
— Слышь, Миронович! — окликнул председатель. — Заплатим артистам?
Главбух глянул поверх очков в окно:
— Как распорядитесь, Игнатий Игнатьевич.
— Видишь, товарищ Мишечкин: как распоряжусь! А распоряжусь я заплатить вам по сорок рублей!
— Одну минуточку, — сказал, сверкнув глазами, Мишечкин. И припустил к автобусу, стал объяснять. Раздался хохот — чуть автобус не лопнул. Светловолосая, с ярко накрашенными губами девица послала Игнатию Игнатьевичу воздушный поцелуй.
— Согласны! — сказал Мишечкин, возвратившись.
— Давно бы так! — просиял Игнатий Игнатьевич. — Зимой — милости просим, а сейчас, извините, уборка! Зимой и отработаете!
— Все ясно! — сказал Мишечкин.
Вскоре автобус тронулся.
— Сдыхал-таки, фу! — довольный собой, сказал Игнатий Игнатьевич. — Поморочил же он мне голову, фу-фу!.. Ну, докладывайте, как идут дела…
В председательский кабинет набилось — негде яблоку упасть: заместители, агрономы, счетные работники, управляющие… Считали, пересчитывали. Звонили по бригадам. Игнатий Игнатьевич то радовался, то возмущался, особенно первой бригадой, которая почему-то не отвечала на звонки. И вдруг председатель побледнел:
— А куда они поехали?
— Кто? — сонно спросил бухгалтер.
— Да артисты эти!
— А кто ж их знает, — отвечал бухгалтер.
— Они не разворачивались?
— Да вроде не разворачивались.
— Вот и я помню, что не разворачивались! Ах, артисты! Это они в первую бригаду мотнули!..
Все переглянулись.
— То-то я заметил, как бегали у этого мошенника Мишечкина глаза! — Председатель поднялся. — Поехали!
Двинулись — целая армада: председательская «Волга», «газик» и «Москвичи» заместителей, агитмашина с фанерным кузовом, облепленным лозунгами… Игнатий Игнатьевич ерзал на сиденье, стучал побелевшим кулаком себе по колену: «Сорвет уборку, стервец!» Шофер Вася завел было: «Расскажу я вам про родину свою…» Песню эту Вася сложил сам и пел ее всегда на новый лад и с новыми словами: что видел, о том и пел… Но председатель оборвал на этот раз:
— Вася! — И впился глазами в дорогу. — Не иначе как стоит все!..
Приехали — точно: стоят все транспортеры, грузовики; колхозники на ворохах зерна, в кузовах, некоторые и на весовую взобрались. А среди тока, как карусель, носятся, взявшись за руки, разнаряженные артисты…
У председателя дух перехватило. Глядь, глядь — на небо: пока вроде ничего, но кто знает, что через минуту будет!.. Нашел бригадира. Тот развалился на линейке, как боров, усы покручивает, старый хрыч, глаза пялит!..
— Это что такое? Кто разрешил?
Бригадир подхватился:
— Так вы ж сами… Своими глазами подпись видел…
— Ах, злодеи! — Игнатий Игнатьевич вцепился глазами в Мишечкина, который стоял на весах, на самом видном месте, и, рассыпая по мехам золотые кудри, вовсю наяривал на аккордеоне. — Всех, мот, вокруг пальца обвел!
— Девчата! Девчата! Глядите, сам председатель приехал концерт смотреть! И с ним все начальство! — прыснул кто-то рядом.
Игнатий Игнатьевич глянул — Маруська, Васькина жинка. «Как он только терпит такую! Змея, а не баба!» — подумал Игнатий Игнатьевич и совсем расстроился, увидев артистку с накрашенными губами: она встала на весы, рядом с Мишечкиным, и запела про веселую пшеницу.
«Пропал урожай!»
— Глядите! Глядите, девчата! И председатель хлопает! — прыснула Маруся. — Видно, тоже нравится!
Игнатий Игнатьевич только сейчас заметил, что хлопает, и не знал, куда себя деть: «Ну, баба! Часа б с такой не жил!»
На току все смешалось. И приезжие, и колхозники пели о каких-то геологах. У председателя рябило в глазах, он чуть не плакал и не сознавал, что все уже начали работать.
Подошел Мишечкин с лопатой.
— Вы уж извините, Игнатий Игнатьевич. Заплатили по сорок, так мы час и выступали. Совестно иначе, понимаете?
Игнатий Игнатьевич отвернулся в отчаянии, тоже взял лопату, стал бросать зерно на двинувшуюся ленту транспортера.
— Гляньте, гляньте, девчата! Председатель лопатой ворочает! Сроду такого не было!
— Вот это концерт! — смеялись на току.
«Ой, баба! — мучился Игнатий Игнатьевич. — Нужно-таки Ваське сказать, чтобы хвоста подкрутил!»
Машины подходили и отходили. Председатель вспотел, но действовал лопатой все быстрее и как бы прислушивался к себе. «А ведь и правда, давно я работал руками. Уж и не припомню когда. Кажется, последний раз, еще когда был студентом, на практике…» Огляделся — рядом шуровали заместители, бригадир, счетные работники.
