«Конечно, порядок, — усмехаясь своим мыслям, подумал Ловков, — у Гриши не может быть беспорядка. «Гусь» тот, он только на вид крепкий, а характером — слабак, после первых же «аккордов», надо понимать, сдался. Ну, а «Петушок» — тот вообще пустое место, Игорек наверняка сумел уговорить его без применения убедительных средств. Да там всего-то несколько подписей и требовалось. Ну, и еще, чтоб все они запомнили твердо, раз и навсегда, что против асфальтоукладчика выходить смертельно опасно, — так закатает, что и следов не останется, — и крепко держали языки за зубами. И чтоб хорошо запомнили все, что может неожиданно случиться с их женами и детьми, у кого они есть. Гриша это им лично обещал вбить в головы… Ну, вот, собственно, и решился вопрос именно кардинальным образом… А Гриша сомневался. Нет, старина, надо обращать внимание на психологию. Одних кулаков мало…»

Приказав охранникам вывести «гостей» и усадить в их машину, Андрей Дмитриевич остался с Грошевым-старшим, чтобы узнать подробности «решения вопроса» с Гусевым и внимательно теперь уже, с помощью своего «ручного» нотариуса, изучить полученные документы, а также наметить очередные тактические действия. На это ушло не больше получаса. И, наконец, отпустив нотариуса и отправив своих «подопечных» по домам, Ловков достал из бара бутылку коньяка с парой рюмок — можно было немного расслабиться, устал он все-таки.

А вот Гриша, казалось, не чувствовал усталости, хотя он своими руками «уговаривал» председателя совета директоров производственного объединения покинуть свой пост по собственному желанию, а также передать в управление новому владельцу «Радуги» А.Д. Ловкову все учредительные документы фирм «Сигнал» и «Полет», а также акции этих фирм, принадлежащие ему. Долго уговаривал, пока не убедил. Кончилось тем, что Гусев скрепил-таки необходимые документы своими подписями. Их заверил нотариус, который терпеливо ожидал в коридоре своего приглашения…

Но начало «разговора», делился своими впечатлениями Грошев, все-таки было трудным, поскольку Сергей считал Грошева своим, ну, если не близким другом, то хорошим знакомым, которому всегда доверял. И даже когда полковнику МВД после бурного развода с женой, едва не стоившего ему карьеры, негде было приклонить голову, Сергей просто предоставил дяде Грише, как еще при жизни отца, называл его, возможность пожить в своей однокомнатной квартире. Она досталась жене Гусева в наследство от ее покойной матушки, и продавать ее они не решались, держали, что называется, про «черный день», в наступление которого, естественно, не хотелось верить. Так вот, прожив в ней больше года, Грошев настолько привык считать эту уютную квартирку своей, что уже и не собирался выезжать, когда встал в полный рост вопрос о лишении Гусева его собственности в объединении. Сам бы Грошев, может, как-то еще и пожалел Сережку с его симпатичной бабенкой, которую, между делом и с большой охотой, и сам определил бы ей при случае удобную стойку. Нет, не в том смысле, чтоб по-ментовски, сразу — за ухи и в койку! Можно было бы Ленку и поуговаривать какое-то время, чтоб сама, по-доброму, почти по-родственному… Приласкать, самому возбудиться и ее воодушевить, ну а уж потом — в полный отрыв, до упора, до поросячьего визга! Ух, сильна девка, ядрена мать!..

Словом, может, он и ограничился бы той квартиркой, но когда Андрей вообще поставил вопрос ребром, у Грошева уже никакого другого выбора не оставалось, и пришлось действовать решительно и даже жестоко…

Сережка — сильный мужик, борьбой в молодости увлекался, да и сам вроде не тупой, но тут просто уперся, как бык какой. Пришлось им вдвоем со Степаном показать Гусеву, к чему приводит нелепое упрямство. Ну, и показали, конечно.

С учредительными документами, в конце концов, покончили, а вот когда Грошев положил перед Сережкой расписку, в которой было сказано, что Гусев должен ему один миллион двести тысяч рублей, тут снова возник конфликт, закончившийся тем, что упрямца пришлось отливать водой — Степан чуть было не перестарался. Но и тут закончилось тем, что Гусев, словно одумался, и согласился подписать, спросил только, за что? Как это, за что, вот интересный вопрос! У него же есть большая квартира, где они с Ленкой проживают? Вот она столько и стоит. Давай, решай — либо-либо. Не желаешь деньгами, выезжай на хрен из квартиры в свою «однушку»… А Ленку можешь, так уж и быть, там оставить. Вот за нее, видать, испугался Гусек, как называл иногда сына своего друга Грошев.

Итак, все необходимые подписи на документах о передаче собственности в другие руки были проставлены. И вот теперь Григорий, будто бы застеснявшись посмотреть в глаза Сергею, словно между делом, заметил, что было бы, наверное, очень правильно, если бы Гусек «отписал» уж заодно ему еще и ту, тещину квартиру, в которой Грошев проживал до сего дня. Как-никак, если вспомнить, все ж таки были они большими друзьями с отцом Сережки…

В конце концов, Гусевы могут снимать ее у него, он не варвар, понимает, что людям где-то жить надо… Это просто суровая действительность заставляет быть жестким, свои законы диктует, надо понять. Нынче ведь все решает не закон, а право сильного. Это Грошев цитировал своего коллегу Ловкова, тот любил эту фразу повторять, будто убеждал и себя, и других.

Не понимал Грошев, что такой его цинизм был наглым уже сверх всякой меры, но ведь где-то ж и отставному полковнику милиции жить надо?! Кажется, и Сережка это правильно понял, и честно пообещал передать Ленке, что та квартира, которая принадлежит ей, должна быть передана Грошеву в счет погашения денежного долга. Нет, не того, что на миллион двести, а вроде какого-то другого? Вот тут Гусек окончательно запутался в своих долгах, расклеился и даже уточнять не стал, а просто подмахнул очередную расписку без всяких уже уговоров.

Рассказывая об этом, Грошев смеялся, настолько все происходившее казалось ему нереальным. Но ведь все же получилось! И Григорий подумал, что было бы совсем уже «круто», если б Ленка перешла к нему вместе со своей квартирой. Намекнуть ей, что ли, ради шутки? Или еще рано, потом? На хрен такая сладкая бабенка Сережке, если у того теперь нет вообще ничего, кроме бывшего борцовского здоровья? Это у Григория появилась шутка такая, потому что удача вскружила ему голову…

Грошев очень хорошо чувствовал себя в эту минуту, настоящим мужиком себя ощущал, у которого в руках сосредоточилась такая сила, которая сильней любого несовершенного, во всех смыслах, закона. Сумасшедшая удача, да только малость с опозданием пришла! Ее бы, да чуток пораньше… Ну, ничего, и сейчас еще не поздно, много чего еще есть впереди! И, по правде говоря, эту уверенность в необъятных своих возможностях он обретал, лишь соприкасаясь постоянно с Андреем, с его потрясающим стратегическим талантом… Так что торопиться пока, может, и не стоит, придет момент, и капризная, задастенькая Ленка сама окажется в пределах досягаемости, то есть и в своей бывшей квартире, и, разумеется, в удобной для обозрения позе.

Конечно, об этих своих воображаемых перспективах Григорий не стал рассказывать Ловкову, незачем было. Он доложил только по существу, ну, и еще немного добавил о своих впечатлениях. Поработали, одним словом, и Гусек со всем согласился, видя, что другого выхода у него просто нет.

— А ты уверен, что каких-нибудь неприятных последствий с его стороны не возникнет? Что сумел по-нашему убедить его?

— Да о чем ты говоришь! — уверенно ответил Грошев. — Какие там последствия? Я ж его, — Грошев со смешком крутанул кулак об кулак, — окончательно уделал. Не мужик он, слабак, как ты и говорил. Поупирался, видно, из чисто спортивного упрямства. Папаша его тоже таким был, но все равно — слабеньким, сомневающимся. А с Гуськом мы честно договорились завтра решить окончательно вопросы по обеим квартирам.

— Не сорвется? Он, что же, прямо так, запросто, и согласился все отдать? — удивился Ловков, нутром опытного, прожженного зверюги чуя какую-то, неясную пока ему фальшь. Или недосказанность.