Так попытка саксов оказалась бесплодной. Больше они не отваживались ни себе нового короля ставить, ни оружия поднимать против императора Генриха, видя, что с благословения и разрешения Божественной воли королевство сохраняется за ним.

В последние дни [правления] Генриха Старого³²⁵ произошло событие, достойное упоминания и сохранения в памяти потомков. А именно: некий Петр, испанец по происхождению, монах по призванию³²⁶, (1196) вступив в пределы Римской империи, начал проповедовать по всему государству, увещевая народы идти в Иерусалим, чтобы освободить святой город, находившийся в руках язычников. При этом он показывал спустившееся, как он утверждал, с неба послание, в котором [было написано], что времена народов исполнились и город, угнетаемый язычниками, должен быть освобожден. И тогда властители всех стран, епископы, герцоги, префекты, рыцари и плебеи, аббаты и монахи под предводительством храбрейшего Готфрида³²⁷ предприняли поход в Иерусалим и, полагаясь на помощь Божью, захватили Никею, Антиохию³²⁸ и многие [другие] города, находившиеся во власти язычников. И, двигаясь оттуда дальше, они освободили из рук язычников [и] святой город³²⁹. И с тех пор начала здесь шириться слава Господня, и народы земные поклоняются Господу в месте, где ступали ноги Его.

По истечении этих дней умер Виберт, иначе Клеменс, и прекратился раскол, и вернулась вся церковь к Пасхалию, и стало «едино стадо и един пастырь»³³⁰. И когда Пасхалий утвердился на престоле, он приказал всем епископам и служителям католической веры отлучить императора от церкви. Этот приговор оказал такое действие, что государи, собравшись на сейм, постановили отобрать корону у Генриха и передать ее сыну его, носящему то же имя. Он же уже давно был по просьбе отца выдвинут ему в преемники³³¹.

Итак, посланные государями [епископы] могонтский, кёльнский, вормский³³² (1105) пришли к королю³³³, который находился тогда в небольшом дворце Ингельсгейме³³⁴, и передали ему от их имени повеление, говоря: «Вели отдать нам корону, перстень, порфиру и [все] остальное, что относится к [знакам] императорского достоинства и должно быть передано твоему сыну». (1196³³⁵) Когда он спросил о причине своего низложения, они ответили: «Зачем ты спрашиваешь о том, что ты сам лучше знаешь? Ты помнишь, как в течение многих лет страдала по твоей вине вся церковь в заблуждениях великого раскола? Как ты выставлял на продажу епископства, аббатства и все церковные должности, так что при установлении епископа отсутствовала всякая возможность свободного избрания, а [соблюдался] один лишь денежный расчет? За эти и другие дела постановила апостольская власть при единодушном согласии государей не только лишить тебя престола, но и отлучить от церкви». На что король сказал: «Вы говорите, что мы продавали церковные должности за деньги. В вашей власти приписывать нам такое преступление. Но скажи, о могонтский епископ, скажи, заклинаю тебя именем вечного Бога, что мы взыскали или получили [от тебя], когда поставили тебя в Могонтии? Или ты, епископ кёльнский, призываем в свидетели совесть твою, что дал ты нам за престол, который по нашей милости ты занимаешь?». Когда они признали, что никаких денег за это дело не было ни дано, ни получено, король сказал: «Хвала Богу, что хоть в этой части обнаружена наша честность. А ведь эти две должности - самые выдающиеся и могли принести большие доходы нашей казне. Наконец, епископ вормский. Как он был принят нами, до чего вознесен! Чем мы при этом руководствовались, расположением ли к нему или расчетом, - это ни для вас, ни для него самого не тайна. Достойную же благодарность воздаете вы за наши милости. Не будьте, прошу вас, соучастниками тех, кто поднял руку против господина и короля своего, нарушил веру и присягу. Вот мы уже слабеем, и недолго осталось жить нам, изнуренным старостью и трудами. Держитесь же спокойно и не дайте славе нашей завершиться позором. Если, как вы говорите, нам надлежит совсем уйти, и это решение твердо, то пусть будет назначен суд, пусть установят (1105) любой день для него; и если сейм постановит, мы собственными руками передадим корону нашему сыну. Мы настоятельно требуем созыва генерального сейма».

Когда они начали против этого возражать и говорить, что поручение, ради которого посланы, выполнят непременно, король, удалившись от них на короткое время, обратился за советом к верным [приверженцам]. И, видя, что послы прибыли в сопровождении войска и что сопротивляться невозможно, он велел принести себе королевские одежды, облачился в них и, воссев на троне, обратился к послам, говоря: «Эти знаки императорского достоинства вручены мне по милости царя вечного и по единодушному выбору князей империи. Господь, который возвел меня по соизволению своему на такую вершину, может сохранить мне то, что дал, и удержать руки ваши от предпринятого намерения. Поэтому нам, лишившимся войска и оружия, следует крепче положиться на помощь Божью. Занятые до сих пор внешними войнами мы всегда твердо и ревностно стояли на страже нашей [страны], избегая при поддержке Божьей военных потерь то благоразумием, то доблестью в сражениях. Об этой же внутренней беде мы не подозревали, а поэтому не принимали мер предосторожности против нее. Ибо кто бы мог поверить, чтобы такое беззаконие появилось в христианском мире, чтобы принесенную государю присягу верности нарушали, сына возбуждали против отца, чтобы, наконец, никакой благодарности за [оказанные] милости и никакого почтения за доброе отношение не проявляли. Императорская власть даже по отношению к врагам имеет обыкновение соблюдать правила благопристойности и тем, которые должны быть обречены на изгнание или осуждены, не отказывает в лекарстве вызова или суда, и раньше, чем поразить, предостерегает, сначала поощряет к раскаянию, потом выносит приговор. А нас наперекор всем Божеским законам отказываются вызвать и выслушать, поэтому нас душат и не слушают. Кто бы мог поверить, что столь отвратятся [от нас] сердца вернейших друзей, а особенно сердца епископов. О Господе миротворце вам напоминаем, пусть страх пред Ним удержит вас, вас, которых не может удержать справедливость. Если же вы не уважаете ни Бога, ни своего достоинства, тогда вот мы здесь пред вами, мы не можем противостоять насилию и вынуждены подчиниться силе, противиться которой не в состоянии».

Епископы начали колебаться, [не зная], что им делать, ибо начало великих дел всегда трудно. Тогда епископ могонтский обратился к своим товарищам, говоря: «Доколе мы будем бояться, о друзья! Разве не наша обязанность посвящать в короли и посвященного облачать? И если это можно по приказу государей делать, то разве нельзя и отменить по их же повелению? Мы облачаем заслужившего, почему нам не снять облачения с незаслужившего?». И тотчас же, приступив к делу, они набросились на короля и сорвали с его головы корону. Затем, низведя [его] с трона, сняли они с него багряницу и все остальное, что принадлежало к священным одеждам. Тогда король, объятый стыдом, сказал им: «Пусть видит Господь и пусть судит, как несправедливо вы поступаете со мной. Конечно, я страдаю за прегрешения моей юности, получая от Господа мерой того же веса бесчестия и позор, каких никто из королей, до меня бывших, как известно, не испытал. Однако и вы не свободны от греха, вы, которые подняли руку на своего господина и нарушили принесенную вами присягу; пусть видит Бог и пусть отомстит вам Бог, говорю я, Господь мститель. Да не возвеличится честь ваша и да разделите вы судьбу того, кто предал Господа нашего Христа».