35 (34). Кёльнский владыка, известный своей жадностью, всё, что мог собрать дома и при дворе, использовал для украшения своей церкви. Он сделал её такой великой, - хоть она и прежде была довольно внушительной, - что она не имела себе равных во всём королевстве. Он покровительствовал своим родственникам, друзьям и капелланам, замещал ими высшие, почётные места, чтобы те, в свою очередь, на низшие места ставили своих друзей. Наиболее известными из них были: брат архиепископа Вецило ¹¹⁴ Магдебургский, их двоюродный брат Бурхард ¹¹⁵, епископ Хальберштадтский, а также Куно¹¹⁶, избранный епископом Трирским, но из-за зависти духовенства увенчанный мученичеством ещё до того, как принял посвящение. Равным образом Эйльберт¹¹⁷ Минденский и Вильгельм¹¹⁸ Утрехтский. Кроме того, в Италии патриарх Аквилейский¹¹⁹, епископ Пармский¹²⁰ и другие, перечислять которых слишком долго; все они возвысились благодаря милости и стараниям Анно и наперебой старались заплатить своему благодетелю содействием в его предприятиях и расчётах. Впрочем, нам стало известно, что этот муж сделал также много хорошего как в светских, так и в духовных делах.

36 (35). А наш архиепископ, думая лишь о мирской славе и почестях, считал недостойным себя жаловать высокие должности кому-либо из своих, хотя и привлёк к себе на службу многих нуждающихся; ему казалось позорным, если король или кто-нибудь из вельмож оказывал благодеяние его людям, «которых, по его словам, он сам мог наградить так же хорошо или ещё лучше». Поэтому лишь очень немногие из его приближенных получали епископское достоинство с его одобрения; впрочем, многие, если только они обладали красноречием или были проворны в службе, были награждены им огромными богатствами[Schol.77]. Потому и вышло, что он ради мирской славы принимал людей разного рода и всяких талантов, особенно же приближал к себе льстецов. Всюду, куда бы он ни отправлялся, - ко двору или по епархии, - он постоянно таскал за собой огромную свиту, уверяя, что она не только не тяготит его, но даже увеселяет¹²¹. Деньги, которые он получал от своих людей, от друзей или от тех, которые часто посещали двор или были виновны в оскорблении королевского величества, эти деньги, которые были весьма значительны, он тут же тратил на негодяев, шарлатанов, ¹²²лекарей, актёров и прочих подобного рода людей¹²², неблагоразумно рассчитывая на их расположение, чтобы понравиться при дворе, возвыситься над прочими и тем самым достигнуть целей, которые он преследовал для блага своей церкви. Кроме того, он делал своими вассалами всех мужей, которые прославились или отличились в Саксонии или в других областях; ¹²³многим из них он давал то, что имел, а прочим обещал то, чего не имел¹²³, и таким образом, к великому вреду для души и тела, покупал себе пустой звон суетной славы. Раз ¹²⁴заразившись этим недугом, нравы¹²⁴ архиепископа с течением времени и до самого конца делались всё хуже и хуже.

37 (36). Итак, возгордившись от многочисленных придворных почестей и сделавшись едва выносимым для своей бедной епархии, Адальберт прибыл в Бремен, как обычно, с огромной толпой вооружённых людей, чтобы обременить народ и [землю] новыми поборами. Тогда же были возведены и те замки, которые возбудили в наших герцогах столь сильное негодование¹²⁵; но к строительству монастырей у него уже не было более прежнего рвения. Удивителен был нрав этого человека; он не терпел бездействия, и несмотря на то что был занят столькими делами дома и вне его, никогда не уставал. Поэтому его бедное епископство, и ранее часто страдавшее из-за огромных расходов на походы и немалых усилий Адальберта угодить ненасытному двору, теперь в результате строительства приорств и крепостей было окончательно и без всякого милосердия разорено. [Он развёл на нашей скудной почве сады и виноградники и, несмотря на бесполезность и невыполнимость этой причуды, усердно выплачивал огромные суммы исполнителям своих планов.] Таким образом, высокий ум этого мужа боролся даже с природой своего отечества и желал владеть всем, что где-либо видел замечательного. После долгого и тщательного размышления о причинах такой слабости я нашёл, что иногда и столь мудрые люди от чрезмерной привязанности к мирской славе «могут ослабеть в своём характере»¹²⁶. Кичась во дни своего земного богатства и величия, он не знал меры в своём стремлении к высокомерию, а в несчастье, совершенно упав духом, ¹²⁷без меры предавался гневу и скорби¹²⁷. Таким образом, он преступал меру в обоих случаях - как в добре, когда сочувствовал другим, так и во зле, когда выходил из себя.

38 (37). Доказательством этому служит то, что в гневном бешенстве он своими собственными руками бил некоторых до крови, как, например, он поступил со своим приором¹²⁸ и с другими. А в милосердии, которое в этом случае лучше назвать щедростью, он был до того расточителен, что, считая фунт серебра за один денарий, незнатным людям иногда выдавал сотню фунтов, а знатным - и того больше. Поэтому, когда он был в гневе, все бежали от него, как от льва, когда же вновь успокаивался, его можно было гладить, словно ягнёнка. И свои, и чужие особенно легко смиряли его гнев лестными похвалами; тогда он становился другим человеком и начинал улыбаться тому, кто его хвалил. Мы часто видели, как пользовались этой слабостью лицемеры, которые со всех концов света ¹²⁹стекались в его покои, словно в какую-нибудь помойную яму¹²⁹, и которые, по его мнению, необходимы князьям для внешнего блеска. [Всякого, кто был чем-либо известен при дворе или лично королю, он удостаивал своей близости, а прочих придворных отпускал с подарками.] Таким образом он обольщал даже людей почтенных и занимавших высокие духовные должности; из честолюбивого стремления попасть в его круг, они делались постыднейшими льстецами. Тогда как людей, не умевших или просто не желавших льстить, на наших глазах выпроваживали за ворота, как простых и глупых, желая, вероятно, тем самым сказать: «Избегай дворцов, если желаешь себя сохранить»¹³⁰; а также: «Тот будет обвинителем, кто скажет правду»¹³¹. Лжецы же у нас получили такой перевес, что и говорившим правду нельзя было верить, хотя бы они клялись. Вот какими людьми наполнен был епископский дом.